Страница 50 из 252
Зарисовка - 16
-Гвиневра, я рад, что ты поправляешься, — Артур вёл жену по садовой аллее. Она действительно выглядела теперь более живой. Угловатая болезненность не отступила от неё, плотно впившись крючьями в слабое её существо, но уже понемногу сглаживалась. Даже на щеках её теперь иногда появлялся румянец.
Эти перемены Артур связывал с тем, что втайне ото всех приставил к Гвиневре дегустатора, который должен был отслеживать возможную попытку отравления. Артур не хотел верить в то, что Гвиневру пытается отравить Мерлин, но всё-таки уже не мог исключить для себя эту возможность целиком и вынужденно перестраховывался.
Настоящая же причина изменения состояния Гвиневры было в том, что она решила для себя всё. Она коронована как королева, как жена Артура Пендрагона, значит, такой и умрёт. У неё была одна ночь счастья и любви, наполненная горьким предчувствием расставания и страхом. У неё было это! Гвиневра благодарила небо за возможность коснуться своей любви, за возможность очутиться рядом, за возможность почувствовать себя живой.
Странное дело, мир не кончился, как она смутно боялась, когда Гвиневра оставила Ланселота. Она сохранила кольцо — свой подарок, на его руке, не потребовала назад, и своё не сняла. Гвиневра любила Ланселота и прекрасно понимала, что с ним сделает Артур, если узнает, а он всё равно узнает, ведь всё тайное становится явным.
Гвиневра любила Ланселота и берегла его честь рыцаря. Берегла, как могла, не думая о себе. У неё после болезни было непрекращающееся чувство того, что она утратила нечто важное, нечто вынули из её груди, и рассекли душу, вынимая остатки чего-то значимого, чего-то. что было её собственной частью, но теперь, постепенно, она возвращала себе жизнь.
О том, что это была жизнь, полная притворства, вынужденной благодарности и замаливания собственного греха, жизнь, полная тусклых цветов и смерти, Гвиневра старалась не думать.
Иногда ей это даже удавалось.
Гвиневра не делала попыток сблизиться с королём, но не отталкивала его. Правда, ссылаясь на свою болезнь и слабость, она ещё могла отказывать желанию Артура, но понимала, что вечно это длиться не может, а между тем Гвиневру бросало в дрожь от одной мысли о прикосновении к её коже кого-то, кроме Ланселота.
Гвиневра оказалась способной ученицей у жизни. Она перенимала уроки, впитывала их в себя вместе с тем пеплом, что теперь поселился на её губах и привкусом сырости в собственной душе. Она училась лгать и улыбаться, когда всё её существо переворачивалось изнутри, раздираемое ржавыми крючьями боли. Она научилась притворяться…делать то, чего раньше не умела. И Гвиневра понимала, что этими навыками отравила ещё живые когда-то крупицы света в своей душе.
«Мне не хватило чести умереть за любовь», — с досадой думала иногда королева, оставшись в одиночестве перед зеркалом. И зеркало будто бы мерцало, соглашаясь с ней.
«Неужели я так слаба… Боже, прости мне мою ничтожность, избавь меня от этого! Даруй мне силы, даруй мне воли или отними мою жизнь!», — беззвучно молилась Гвиневра в церкви, усмехаясь тому, что губы её шепчут другую молитву, какую положено шептать королеве.
-Что жизнь сделала со мной…- плакала Гвиневра в редкие минуты, поддаваясь слабости. Притворяться оказалось сложно. Ложь и маски отнимали прорву сил.
-Она сделала тебя сильнее, — успокаивающе шептала Лея, поднося ей фруктовый отвар. — Она сделала тебя королевой.
-К чему…- начинала Гвиневра и отмахивалась. Первый раз она со всей серьёзности понимала то, о чём прежде и помыслить боялась. Любовь — это боль. Это кровь в сердце и душе. Это рана.
-Это мой путь, — сжимала Гвиневра ледяную простынь ночами. — Это мой путь! Я выдержу. Я всё выдержу. Я благодарна Артуру…
-Что вы говорите, госпожа? — сумрачно подала голос со своего спального клочка Лея, поднимая голову. С недавних пор Гвиневра боялась темноты. Её мучали порою кошмары, в них не было демонов и чудовищ, в них был светловолосый рыцарь…
-Спи, Лея, — просила Гвиневра и зажимала себе рот рукой, впиваясь зубами в кожу, но не заботясь о том, что её зубы оставят следы, которые очень быстро превратятся в синяки…
И вот, сейчас, шествуя с королём по садовой аллее, Гвиневра мысленно также зажимала рот рукой, стискивала зубы и улыбалась, улыбалась!
--Благодарю вас, ваше величество, — промолвила она тем выработанным в долгих метаниях тоном, в котором только тонкая душа или опытный человек мог заметить горечь.
-А как Моргана, не заходила? — спросил Артур снова, искоса глядя на жену. — Она обещала мне. Я просил её поговорить с тобой.
-Заходила на пару минут. Спросить как здоровье. Сразу как вернулась, а более я её не видела, — ровно отвечала Гвиневра, пытаясь не замечать, что сегодня в аллее усиленно несёт обходной караул Ланселот. Вот зараза…не мог другого времени найти?
Словно бы издеваясь, судьба преподнесла королеве внезапное желание Артура поговорить с верным другом и рыцарем. Король крикнул:
-Ланселот? Ланселот, подойди!
Пока белый плащ, изготовленный из новых тканей, в благодарность за поездку с Морганой, приближался в тени фруктовых деревьев, Гвиневра пыталась припомнить хоть одно бранное слово. Она никогда не ругалась — её воспитывали как истинную леди, но сейчас ей отчаянно захотелось это сделать. К сожалению, память подвела её.
Ланселот приблизился, осторожно склонился, как-то сухо…официально. Он теперь учился у жизни тоже. Учился прятать свою смерть за маской холодной вежливости и равнодушия, за маской верности и решительности. У Гвиневры не было под рукою учителя, который утешал бы её долгими минутами и часами, а у Ланселота — был. Была. Моргана. Фея, которая часто наведывалась к нему, вроде бы как по пустякам, иногда подшутить, иногда с какой-нибудь проверкой, но даже неискушённости Ланселота хватало, чтобы понять, что это только предлог.
Он не гнал её. Не мог и не хотел прогнать. Она не пыталась лезть в душу, но иногда даже от её молчания ему становилось легче.
-Эй, Ланселот, — Артур дружески хлопнул рыцаря по плечу, — наслышан о твоих подвигах!
Гвиневра побелела, как полотно, не зная, то ли провалиться сквозь землю, то ли просто умереть от разрыва сердца. Ланселот немногим отличился от неё.
-Насчёт Морганы, — продолжал Артур весело.
Лицо Гвиневры исказила нехорошая зловещая маска, полная вежливого удивления.
Артур повернулся к ней:
-Представляешь, Гвиневра, а наш-то скромняга-Ланселот, оказывается, влюблён в Моргану!
Небо было свидетелем — Гвиневра сдержалась только благодаря тому, что ногти её впились в ладонь, сжавшись в кулак, до крови. Ланселот непонимающе взглянул на короля:
-Простите?
-Да ладно, ладно! — продолжал Артур весело. — Она подходящая партия для тебя! Не тушуйся, рыцарь, мы за ней и приданое дадим, и титулом пожалуем…
Ланселот тупо смотрел на короля, пытаясь понять, в какой момент и как какая-то шутка зашла так глубоко в мозг Артура, что теперь дала буйное цветение.
-Не оставим. Она же моего сына носит…
Гвиневра выпустила руку Артура. Перед её глазами прыгали странные разноцветные точки.
-Только Моргана недотрога та ещё! — Артур вообще ничего не замечал, он, кажется, был лишён способности видеть состояние людей рядом с ним. — Уриен так от неё ничего и не получил, веришь ли? Но, раз она тебе подарила перчатку сама, может, и есть шанс, а?
Ланселот выдохнул с облегчением и рассмеялся нервным смехом:
-Ваше величество, это была шутка. Я отнял у Морганы перчатку. Вернее, она её в меня швырнула, а я просто не стал её ей отдавать.
Гвиневра выдохнула следом за ним, но подозрительность не оставила её. Она прищурилась, испытующе глядя на Ланселота.