Страница 200 из 252
Два дня из жизни. Разделенные совсем коротким мигом счастья и упоения, дни, наполненные хмельными пирами и блеском кубков, лязгом мечей, поклонами и кокетством. Он так много хотел, так много не успел, так яростно желал любить и быть любимым в народе, а теперь этот народ отбирает всё!
Ярость…
Ярость приходит кровавой мутью, когда нет выхода, когда отчаяние подкрадывается со спины и касается уже плеча, когда издевательская усмешка — это любимая улыбка. Всё переворачивается с ног на голову. В минуту отчаяния мозг и тело пытаются бороться, пытаются сражаться и каждый видится врагом и каждый видится предателем. Так приходит помутнение чувств.
Артур отталкивает Моргану от себя — грубо, в грудь. Не ожидая этого, не успевая даже охнуть от боли, Моргана падает на пол. Ланселот бросается к ней и поднимает с пола, но пока это происходит — Артур словно бы попадает под влияние бесовской силы — он крушит и ломает всё, до чего может дотянуться.
В стену летят подсвечники, блюда, размазываясь своим содержимым по стене и полу, картины, украшения, постель — всё срывается с яростью. Моргана прячется от грохота в объятиях Ланселота и плачет, но ни она не замечает этого, ни рыцарь не ощущает того, что его рубашка заливается слезами.
Артур барабанит в дверь, Артур кричит и вопит, ругается, угрожает, умоляет…пик эмоций — это смешение ярости и гнева. Он пинает дверь, едва не вынося её, но всё-таки дверь остаётся на месте. Он сбивает кулаки в кровь, он падает на колени, уже уставая, но, всё ещё сопротивляясь неизбежному, и рвет на себе волосы, одежду…
И наконец, по-звериному, лишаясь последнего человеческого чувства, доходя до пика отчаяния, воет.
Но дверь не поддается. За дверью есть движение. Рыцари, верные Мелеаганту советники, кто с испугом, кто с отвращением смотрят на дверь, не зная, как реагировать. Голиард спокоен…один.
Он видел падения королей, пожарища, лижущие небеса и идущие при этом от земли. Он спокоен.
И даже когда Гвиневра, что-то почувствовав, услышав, бросается на дверь, безотчетно плача и неожиданно пугаясь, внося в жизнь ночного замка ещё шум…
И даже когда просыпается в своей детской Мордред и заходится плачем, пробуждая свою няньку ото сна…
И даже, когда в городе начинается шум, открываются ставни и хлопают двери, скрипят городские вороты и жутко начинает завывать ветер, внося свой вклад в душу ночного Камелота…
Голиард остаётся спокойным. Он все это видел. Он все это знал. Ничего нового не рождает история! Она лишь меняет лица, меняет имена, но остаётся прежней и не надо жить столько, сколько живет Голиард, чтобы понять это, надо лишь уметь слышать ночь.
Мелеагант въезжает по мосту. Его сопровождает древняя кровь, воплощенная в знатных отпрысках из домов герцогов, графов и баронов. Они едут вместе, прекрасно зная, что не встретят сопротивления и потому не рискуют.
Они едут вместе, чтобы показать свою сплоченность новому королю. Они называют его «величеством», вместо «высочества», и уже привычно звучат их слова.
Позади гремят доспехами солдаты. Пешие и конные — величественное зрелище и страшное. Огонь разрывает ночь.
Ворота, открывающие путь в столицу — вот оно! Вот оно — зрелище долгих месяцев подготовки. Последняя дорога до замка и Камелот принадлежит ему.
На мгновение становится страшно — вдруг ворота не открыты? Вдруг что-то идет не так, и он ведет своих солдат на бойню? Но этот краткий миг проходит.
Стража торжественно распахивает ворота перед лошадьми, перед флагами и огнями факелов. Ночь принимает в объятия блудных детей своих и сдаётся от их колонны, отлетает прочь, но кружит над головами. А полотнище огня всё сильнее и ярче, все могущественнее.
Хлопают двери, лают псы, где-то кричат разбуженные лязгом железа дети, но это пустяки — сегодняшняя ночь будет бессонной. Сегодняшняя ночь войдет в историю. Биения сердца не слышно за лязгами и шумами, но сердце будто бы рвется из груди, торопится жить, рвется-рвется-рвется!
Кто-то выбегает на улицу, приветствует, кричит неразборчивые слова о величии и молится. Отвечая на слова горожан, начинают бить колокола, внося ещё больше суматохи в город. Ночь обижается, подлизывается то к одному, то к другому, заглядывает в глаза, касается плеча, но никто не замечает ночь. Тишина умирает, заползая в самый дальний уголок, а темнота рыдает, стыдливо пряча обнаженное нутро от разгорающихся все новых и новых факелов.
-Предатель! — выкрикивает какой-то старец в длинном сером рубище.
И прежде, чем улица успевает отреагировать, от армии отделяется пара стражников, и Мелеагант с главными своими сторонниками не смотрит даже на то, как ловко те орудуют мечом, навсегда отправляя в сон выскочившего старца.
Это война. Без жалости. И толпа ревет восторгом. И толпа подхватывает клич. Армия идет, готовая убить каждого, кто встанет на пути, но никто и не думает. Верные отряды Артура ждут у самого замка — там будет небольшая битва и ещё большее пожарище. Но это будет еще не так скоро.
Каждого же кто посмеет бросить «предатель» или «узурпатор», толпа уже сама растерзает. У нее есть пример, у нее есть жажда и есть смысл. Колокольный звон выгоняет ночь всё дальше, и она — униженная и оскорбленная отползает все дальше и дальше.
А толпа суетится. Пробудились ремесленники и купцы, священники и торговцы, женщины и дети, старики и молодые люди. Влюбленные и ненавидящие славят короля Мелеаганта, а недовольные либо умолкают, понимая, как опасно выступать сейчас, либо тут же падают сраженные своими же словами.
И нет безразличных. И нет больше спящих. И нет тишины ночного Камелота и самой ночи тоже нет.
Кто-то вбегает в дома явных сторонников Артура, вытаскивает жителей из дома за волосы, сгоняет с постелей и издевается, кто-то сводит личные счеты, воспользовавшись минутой…
Ночь королей — самая страшная ночь для народа. Кровь льется обязательно и никто уже не станет выяснять, для чьего счастья эта самая кровь пролилась. Ночь окончательно сдает свои позиции и уползает зализывать раны куда-то в глушь, но никто и не замечает этого. Звенят колокола башен, воспевая Мелеаганта, народ кричит и ликует, гремят доспехи, лают обалдевшие от шума псы…
Ночь королей! Проклятая и славная ночь! И только Голиард остаётся спокойным в эти часы.
***
Бессознательную Лею привезла из леса леди Трелин. Она объезжала со своими двумя слугами охотничьи угодья Мелеаганта на предмет проверки дорог, а на деле — лишь желала объездить новую лошадь мужа. Муж её лошадей боялся, особенно необъезженных, и она решила и сама проветриться и помочь заодно мужу.
И, как, оказалось, наткнуться на бессознательную Лею.
-Да чтоб вас! — Лилиан от расстройства чуть кувшин не выронила из рук, когда леди Трелин, смешно смущаясь её присутствия, вжимала голову в плечи, пока слуги вносили тело Леи. — Что не так с этим местом?!
У Лилиан были свои поводы для ярости. Она была целителем и никогда не была без работы в земле Мелеаганта, учитывая же то, что крестьянам она почти не помогала — только если всё было совсем плохо и некому было прийти на помощь, когда не справлялись местные знахари. Большая часть её работы, конечно, была для Мелеаганта. Он был самым частым её посетителем долгое время. Ожоги от магических манипуляций, ранения разной тяжести и работа на износ часто отправляли Мелеаганта к Лилиан.
-Ваше высочество, — не выдержала однажды Лилиан, считавшая, что любит Мелеагант совсем невзаимно, — ну что же вы так-то? как…боже, вы себя доведете!
-Может, я хочу чаще тебя видеть! — отшутился Мелеагант и не отшутился одновременно.
Как бы ни было, после того, как Лилиан и Мелеагант официально с точки зрения земель и двора погрузились в свои чувства друг к другу, принц стал уже не таким частым гостем у Лилиан в качестве пострадавшего. Зато появился Уриен. Тот умудрялся постоянно получать не только в пьяных драках при кабаках, куда его приводила попытка заглушить тоску о Моргане, но и от самой Морганы, что пыталась избавиться от его ухаживаний. Один раз даже от Ланселота Уриен несколько получил…