Страница 189 из 252
Зарисовка - 52
-А тебе можно землянику? — с тревогой спросила Лилиан, когда Агата водрузила между ней и Лилиан на столик землянику в горшочке.
-Я беременная, а не прокаженная, — фыркнула Лея и отсыпала себе ягод в тарелку. — Дай сметану.
-Аллергии не будет? — с тревогой уточнила Лилиан и смутилась, — прости, я просто не знаю даже, как оно… как оно вообще? Что тебе можно, что нельзя…
-Я знаю! — Агата плюхнула здоровенную порцию сметаны на ягоды Леи, — всё можно, что хочется, главное, избегать нервов и больших потрясений.
-Вся моя жизнь — сплошное потрясение! — философски заметила Лея, облизывая ложку. — Боже, кто у меня родиться…
-Потрясений! — Лилиан закатила глаза, — обалдеть, Агата! Ты это не там говоришь! Стоп, а откуда ты знаешь… у тебя, кажется, нет детей?
-Нет, — подтвердила женщина, румяная от печного жара, — нет, ваше величество, но я живу уж долго, видела и слышала многое. Я же ещё у Багдамага де Горра служила! С детства. Мать у меня — была ткачихой при дворе, незнатной, нет, а отца не знаю.
Лея и Лилиан переглянулись — они не ожидали откровенности от этой пышущей здоровьем и спокойствием женщины, они, если честно, и вовсе даже не пытались ни разу представить Агату в какой-то другой роли или другом возрасте — в восприятии обеих девушек она была вечной поварихой, в цветастом платье, плотного сложения с добрым лицом.
-А я матери помогать пыталась, — продолжала Агата, разливая травяной настой по кружкам, — но вот не вышло у меня, особенно, с нитками-то!
-Зато с едой замечательно! — поспешила Лилиан.
-Это да, — скромно кивнула Агата, подкладывая обеим девушкам свежеиспеченные ломти тыквенного пирога с орехами и апельсинами, привезенными с самого юга. Пах пирог замечательно и девушки, хоть и было им интересно до жути, узнать про Агату, всё-таки занялись пирогом.
-Секреты свои завела, — продолжала кухарка, — на кухню попала помощницей, поваренком, потом поднялась понемногу. Ах, а какой красивой я в молодости была! Худющая! От всех этих огромных кастрюль, да колонок с водою…пока притащишь, пока в чан нальешь, да дрова разожжешь, а уж готовить надо и вертеться быстро-быстро, чтобы хозяина не заставлять ждать, куда уж тут расходиться-то в теле? А сейчас…
Агата махнула рукой как-то неопределенно.
-Старею, чувствую. Ноги уж болят, глаза не так видят, да и помощников стало много на кухне, одна радость мне осталась — вас хоть, гостей моих редких, попотчевать чем-нибудь.
-А вы были замужем? — спросила Лилиан, не заметив, как проглотила кусок пирога — так тесто таяло во рту, оставляя апельсиновое послевкусие. — Боже, вы обязаны дать мне рецепт.
-Да бери, милая, — пожала плечами Агата, — всё в памяти моей, но тебе запишу, как иначе? Только ты же королева, считай, можно ли тебе? А… замужем нет, не была. У меня только кухня эта и
детище мое, и любовь. Пока молода была, конечно, бывало всякое! Заедет, бывало, какой-нибудь гость с хозяином, да на кухню заглянет или во дворе появится, не обижали, по-хорошему всё, благородные господа!
-Одному благородному господину не грех и поучиться бы, — стиснула зубы Лея.
-Ты о ком? — не сразу поняла Лилиан. — Артур?
-А кто ж! — Лея отшвырнула в сторону махровую салфетку. — Меня прямо при спящей жене прижал, да и не первая я, сама догадываешься. А с Морганой… ох, он её и душил, и бросался, и принуждал…
-Одного не пойму, — нахмурилась Лилиан, — Моргана не производит впечатления человека, который может терпеть подобное. Почему она ему яда не подсыпала или не ударила магией, или просто лицом в круглый стол его? она же может!
-Не знаю, — Лея взглянула в окно, пока Агата суетливо бросилась наполнять чашки девушек травяным настоем, прервав свой рассказ. — Не знаю, Лилиан! Я говорила ей, что и яд могу раздобыть, а она — нахмурится и молчит, лишь головой качает.
-Может, сына не хочет без отца оставлять? — предположила Лилиан и тут же отмахнулась. — Да бред! Там такой отец… да и вообще, видела я, как с ней тот же Ланселот обращается, он за ней, не как брат, а как нянька ходит — Моргана, воды попей, Моргана, не холодно ли тебе, вот тебе плащ…
-Моргана, тебе не холодно? Моргана, тебе не жарко? Не душно, не плохо…- подхватила Лея и помрачнела ещё больше.
-М-да, — подвела итог Лилиан, сердито размешивая ложечкой травяной настой. — Мелеагант заботится, но не так. Он, скорее, считает, что я сама в состоянии отследить, когда надо открыть окно, когда нет.
-Ланселот ей однажды перчатки подарил, — поделилась Лея. — С вышивкой какой-то, сам лично не стал дарить — через меня передал. Это ему где-то в половину жалования обошлось!
-Хороший мальчик, — выдохнула Агата. — Родители могут им гордиться!
Лея мрачно взглянула на нее, но сказала совсем другое:
-Как думаешь, если я отравлю Гвиневру, Ланселот станет моим?
Лилиан поперхнулась травяной настойкой и пролила половину содержимого на стол.
-Ты что, спятила? — вежливо поинтересовалась травница, пока Агата молча, и отлажено вытирала стол. — Нет, ты скажи…
-А что? — Лея с горечью обхватила руками голову. — Какая уж теперь разница? Спятила я давно, очень давно! Теперь так — остатки.
-Милая, — Лилиан взяла Лею за руку, — послушай, ты со всем справишься. Мы со всем справимся. Мы не бросим тебя на произвол судьбы, мы поможем! И в обиду не дадим.
-Не дадите, — нехорошо усмехнулась Лея, — конечно же — не дадите, Лилиан. Я верю. Я верю тебе!
***
Гвиневра услышала от Голиарда, что Моргана настойчиво рекомендует ей и оставшимся в ее покоях леди Тамлин и леди Вивьен не выходить из покоев, пищу им обещали приносить, ровно, как и всё нужное, обещали передавать известия, в случае экстренной ситуации, и просили не пугаться стражи у дверей.
На души у Гвиневры скребли уже не кошки, а хищные ржавые крючья, но она терпела, стиснув зубы, преодолевая страх со всей страстью юной души своей, не показывала терзаний и метаний духа, чтобы не напугать леди Вивьен и леди Тамлин.
Леди Вивьен не могла спать. Иногда она проваливалась в полубред и металась, кричала и звала, то мужа, то Эллен, то проклинала Артура, за то, что допустил убийство молодой девушки… она звала и рвалась к чему-то видимому только её воспаленному рассудку и это было страшным зрелищем. Гвиневра, привыкшая видеть леди Вивьен образцом холодной невозмутимости, убеждалась с каждой минутой всё сильнее, что этот образец расползается на её глазах живыми нитками нервов. Кажется, она постарела лет на десять — двенадцать, в бессонных днях и ночах, в отказе от еды и безумии горя.
Гвиневра научилась кормить её с ложечки, хоть немного, хоть как-то уговаривать выпить пару глотков мясного бульона, чтобы не допустить смерти от болезни желудка и обезвоживания у придворной дамы. Гвиневра не любила леди Вивьен, но ее сердце заходилось в жалости и захлебывалось кровавыми слезами при одном взгляде на ее враз высохшее тело.
Леди Тамлин тоже держалась. Она постоянно оглядывалась на дверь и шумно вздыхала, заслышав бренчание железных доспехов за ними, но больше вздыхала, увидев, как меняется на глазах Гвиневра. Она больше не была девочкой с наивным взглядом голубых глаз, нет… теперь это была молодая женщина с заостренными чертами лица, кругами под глазами и тоской во взгляде. Она была полна решительности, действовала спокойно и научилась унимать дрожь в руках. Наивность, детство — всё умерло в Гвиневре, уступив место холодному самоконтролю.
Слабость Гвиневра позволяла себе лишь по ночам. Закусывая уголок подушки, слегка вздрагивая от беспомощных слез, она пыталась вернуться мыслями в моменты своего пусть одинокого, но счастливого детства и в минуты украденных свиданий с Ланселотом. Дальше — шел короткий сон, который нарушал крик леди Вивьен, и все начиналось с самого начала — она поднималась, успокаивала больную, брала себя в руки и коротала время за вышивкой или чтением, делая вид, что все в порядке и не выражая ликом никаких переживаний.