Страница 118 из 252
Зарисовка - 33
Ветер, кажется, тоже хотел проститься с графом Уриеном Мори. Иначе, зачем он так жестоко трепал кладбищенские цветы и траву, плащи и мантии своих скорбных гостей, зачем он так налетал на тело несчастного, словно бы припадая к его груди в последнем порыве нежного чувства?
Солнца не было. Оно скрылось за мрачными тучами, отражая полную безнадёжность утраты. Временами ветер пытался взлететь до вершин и призвать солнце к прощанию с графом, но солнце молчало, предпочитая скорбеть в сокрытии.
Лилиан крепко сжимала руку Мелеаганта, опасаясь того зловещего блеска в глубине его потемневших от горечи глаз, и успокаивая его робким касанием, когда на кончиках его пальцев проскальзывала тёмная искорка магической силы.
Она понимала, что смерть Уриена Мори означала только то, что Артуру приходит конец. Медленной, но верной поступью она кружит вокруг него, замыкает тёмный круг воды и утягивает в бездну. И нет от этой бездны ему спасения ни в объятиях каменных стен, ни в многочисленной армии, ни в сестре…
Сестра стояла по другую сторону от Мелеаганта и тоже являла собою фигуру, полную скорби и такой тоски, что у Лилиан пропало всякое чувство ревности к ней. Только жалость осталась. Травница понимала, что Уриен, возможно, и не вызывал в ней самых ярких чувств, но Моргана, не получившая в детстве заботы и тепла, пыталась найти это в других людях и отыскала в Уриене.
А теперь он мёртв. Лилиан могла дать руку на отсечение, что Моргана винит в его смерти себя. Травница же считала, что винить здесь надо другого человека…
Короля Артура. Он и только он причина этого порывистого ветра и этой тоски.
«Теперь его не спасёт ничего», — горько подумала Лилиан, сжимая в беспомощности страха руку Мелеаганта. — «Мерлин мёртв, Моргана не станет мешать, а рыцари не спасут его…»
К слову, о рыцарях! Лилиан скосила взгляд за спину Моргане, где смущённо стоял, склонив смиренно голову Ланселот.
При первой встрече Лилиан сочла Ланселота слишком верным и слишком праведным для мира этих каменных стен и живых гробниц презрения и страха, но сейчас, встретив его на похоронах Уриена, встретив его в компании Морганы, да и в принципе вспоминая, как вёл он себя в последние часы жизни Мерлина, как попытался он удерживать Мелеаганта, она меняла о нём мнение.
«Господи, жизнь на земле — это ад!», — что-то ядовитое скользнуло отравляющей тенью в её мыслях, и Лилиан прижалась плотнее к Мелеаганту, ища защиты в нём, в единственном, кто остался близок в её жизни.
Ланселот пытался не привлекать к себе внимание, но это было сложно. Во-первых, он явился в сопровождении леди Морганы, что уже само по себе озадачило двор принца де Горра, в котором очень хорошо знали характер феи. Во-вторых, на нём не было герба принадлежных земель принца, на нём вообще не было никакого отличительного знака, потому что Ланселот решил, что не заявится на похороны Уриена в одеяниях под знаком короля Артура.
Но даже это можно было бы считать пустяком!
Третье же обстоятельство, приковавшее к персоне рыцаря всеобщее внимание, по своей поразительности могло переплюнуть внезапное появление законного наследника Утера Пендрагона на турнире!
Мелеагант, принц де Горр, встретив Моргану и Ланселота, привычно приветствовал её и…обнял рыцаря, как мог бы обнять старого друга.
И сложно было сказать, кто в этой ситуации больше был удивлён. Моргана, не ожидавшая внезапного приступа дружелюбности от принца; Ланселот, поперхнувшийся заготовленными словами скорбной речи, или Лилиан, выронившая от неожиданности корзинку с цветами для могилы Уриена.
Мелеагант же спокойно подошёл к ней и принялся поднимать цветы. Не обращая внимания на реакцию окружения. Опомнившийся Ланселот бросился ему на помощь, а Моргана так и сжимала в растерянности платок, ясно чувствуя, что этот мир перестал ей быть понятным.
Скорбное пение божьих служителей возносилось к самому небу, отражалось в нём и возвращалось, словно бы освещённое эффектом присутствия незримого духа. Ветер прощался с графом, шумел, разрывая пение ангельского хора, и разрывалось в этом пении ещё и сердце…
-Граф Уриен Мори был моим другом, моим братом, моей опорой и верным рыцарем, — Мелеагант говорил хрипло, прерывисто, его голос протестовал против происходящего, его душа обливалась кровью, разорванная в самых тонких, уже когда-то порванных и слабо сшитых точках. — Прощай, мой брат! Жди меня на другом берегу…
Слова оборвались, задохнулись в ветре и скорбном напеве, которого, впрочем, может быть, и не было наяву.
-Прощай, мой брат! — губы Мелеаганта шептали слова прощания, повторяли их бессознательно, а рука отточенным движением извлекла цветок чёрной лилии и еловую ветку, перевязанную наподобие букета серебряной линией со словами молитвы и возложила в изголовье гробницы.
-Мой…- Моргана запнулась, её рука с букетом из лилии и ветки дрогнула и Ланселот незаметно придержал её, не позволяя погребальному обряду оборваться. — Мой друг, мой рыцарь, мой возлюбленный, жди меня на другом берегу.
«Такими порывами Артура мы скоро встретимся», — подумалось ей и рука, верно, положила в изголовье поминальную ленту.
-Мой друг, мой верный рыцарь, мой защитник, — Лилиан ненавидела лилии, но по иронии горького пепла всюду была в их окружении, даже имя её отзывалось ненавидимым цветком. — Прощай. Жди меня на том берегу.
Вслед за Лилиан выскользнула Лея, особенно не замеченная и спрятанная в толпе…она не смогла произнести и слова, просто упала перед гробом на колени, чёрным шёлковым платьем в грязную землю и пепел и завыла…
Это не было плачем. Это не было рыданием. Это было настоящим воем. Так мог страдать человек, потерявший действительно близкое существо.
У Леи тряслись руки, букет, плетённый из цветка лилии, сосновой ветки и серебряной ленточки никак не мог удержаться в её тонких дрожащих руках.
По знаку Мелеаганта из толпы придворных и дворовых слуг выскочила кухарка Агата, с материнской заботой она помогла Лее подняться и попыталась увести её к себе, но Лея вдруг принялась вырываться в отчаянии и кричать:
-Я должна…я обещала! Я должна! Я обещала Гвиневре!
Неприятный шепоток скользнул по слуху последней процессии в честь графа Уриена, наконец, Лилиан сообразила, о чём идёт речь и, скользнув к служанке, подняла упавший цветок и веточку:
-Ты говорила об этом?
Лея взглянула на поднятое, на Лилиан и взгляд её окончательно обезумел. Она бросилась к гробу, кинулась на грудь к мёртвому телу и её — тонкую и слабую, едва-едва смогли оттащить трое слуг.
Моргана часто моргала, смаргивая душившие её слёзы. Ланселот, пользуясь общей суматохой, подошёл к телу графа и положил в изголовье свою веточку и цветок.
Он знал, что нужно что-то сказать. Чувствовал, что взгляды…особенно один очень острый и холодный буравит ему спину. Ланселот понимал, что должен сказать.
-Я позабочусь о Моргане, граф. Спите спокойно, рыцарь и друг.
Он отошёл, стараясь ни на кого не смотреть, не зная, как должен был проститься и не понимая, не вызвал ли он чьего-то раздражения своим прощанием. Всё было тихо. Подходили другие, прощались…
Постепенно Ланселот осмелел. Когда плачущую Лею уволокли прочь от кладбища и положили её упавшее подношение в изголовье, рыцарь поднял нерешительно взгляд на процессию и встретил прямой взгляд Мелеаганта. Тот, заметив его внимание, коротко кивнул и почему-то рыцарь представил, как держалась бы корона Артура на его голове. Конечно, золото не очень пошло бы к его одеяниям, но…
Лилиан тихонько покинула похороны, отправившись следом за Агатой и Леей, которая, кажется и вовсе ничего не соображала и слепо брела за кухаркой. Лилиан понимала, что не должна оставлять Мелеаганта в такую минуту, но не могла более оставаться среди этих прощаний и лилий. Слишком много смерти кругом, слишком много смерти в будущем. Лилиан чувствовала это удушение и надеялась, что хоть кому-то сможет помочь.