Вспоминая...

-А тот, ну, который такой…болезненный, поверь, Сатор, от его речей сам дьявол бы стал защитником обездоленных…

«Какой молодец твой дьявол», - я удерживалась от ехидства и только тихо просила:

-Не пропадай так, мне одной не справится с работой.

-Сатор. – Гийом отмахивался, - ты ничего не понимаешь! эти люди борются за нас, за тебя и меня. Они сражаются, отвоевывают кусочек за кусочком все, что отняли у нас тираны!

-Они – да, - всему приходит конец, и мое терпение никогда не могло быть исключением, - а причем тут ты и они?

Гийом осекся. Он странно и холодно взглянул на меня, потерялся в своих мыслях, уязвленный тем, что он в Париже уже почти месяц, а его все еще никто не знает!

-Ты жестокая, Сатор, - промолвил Гийом.

Кажется, я расхохоталась.

Отсмеявшись, я взглянула на оскорбленного до глубин самого прекрасного Гийома и увидела в его лице тень смерти.

Он не заговорил больше со мной. Ушел и не вернулся. Не вернулся уже никогда. Это было почти полтора года назад…

И снова – первой мыслью, и совсем уже не злой, было: «теперь мне надо не пропасть самой».

***

Теперь уже я отложила лук и прислушалась. С переборкой овощей покончено, а на улице все еще гвалт, который то приближается, то, словно бы, отходит назад. Если была бы казнь – все бы уже прошло мимо, если было бы выступление, то тоже все, вернее всего, закончилось бы, так что же происходит.

-Как думаешь, - Луар, заметив, что не одна она насторожена, спросила почему-то шепотом, - это когда-нибудь кончится?

-Всё кончается, - ответила я, - но я думаю, что самого страшного мы еще не увидели.

Луар побелела и крепче сжала в пальцах нож, которым очищала картофель.

***

Как это произошло – не знаю уже. Не помню. Помню, что через месяц от прибытия в Париж, прачечная закрылась. Не могу указать уже причину, возможно, в Париже закончилось грязное белье.

Я осталась на улице, скиталась, перебиваясь случайными и мелкими заработками вроде мытья посуды, но это было временно, и надо было пройти через толпу желающих.

А потом я попала на улицу Сен-Дени.

У меня была тарелка горячего супа, дешевое вино, которое давало мне возможность не запоминать одинаково отвратительных лиц клиентов, и крыша над головой. Не было только души. Мой отец был богобоязненным человеком, верным супругом, и пытался нас воспитать также. я боялась, что он смотрит на меня с небес и проклинает. Я боялась, пока у меня был страх.

Грязные истории множились быстрее, чем я успевала очнуться от одной, отойти. Влипала уже в следующую. Я привыкла к боли и унижению, привыкла к страху и перестала бояться пропасти огненной, проклятий умершего отца, небес – всего.

И смерти, которую я так часто видела среди своих клиентов. Я видела лик смерти на лице молодости и старости, красоты и уродства. Смерть забирала всех и я боялась, что взглянув однажды на себя в зеркало, чтобы поправить помаду или белила, я вдруг увижу свою смерть.

Интересно, как я умру… мне всегда было умру.

Я пыталась скопить хоть что-то, чтобы броситься прочь. Оставить всё, уйти. Но чувствовала, что вокруг горла и жизни затягивается петля, которую не разорвать, а чем сильнее ты бьешься, тем больше страдаешь.

Потом высшая сила спасла меня – бой разврату был дан весьма неожиданно. Нет, мы не исчезли, но стали прятаться.

И я смогла сбежать с тех улиц, но куда убежишь от себя самой?

Я перестала узнавать себя в зеркале, потому что больше не покрывала свое лицо плотным слоем пудры и краски. Я не узнавала своих черт, и не могла смотреть без отвращения.

Несколько шрамов, три седых волоса в копне моих черных, отвращение от самой себя и полное отсутствие страха перед чем-либо – вот, что стало моим клеймом, что сгубило меня.

А потом случилось еще одно чудо. Я попала в помощницы трактирчика. И этого не произошло бы, если бы Луар не носила под сердцем ребенка. А так, ее муж решил, что вдвоем им не справиться и тут появилась я.

Я не скрывала своей судьбы. Не скрывала той грязи, от которой не отмыться. Но Луар щадила меня, жалела, и ее муж проявлял ко мне терпение.

Судьба улыбнулась мне. Луар забыла мое прошлое, а мое меня гонит.

***

-Я всё же пойду, посмотрю, - Луар решительно поднялась, - приглядишь за супом?

-Уверена? – я с тревогой взглянула на нее, - ты не обязана идти на все подряд, что звучит по улицам. Или, если хочешь знать, давай лучше я схожу, посмотрю?

-Нет, - Луар улыбнулась, - не надо, это ведь мне интересно, а не тебе.

Она торопливо вышла из кухни, я проводила ее взглядом и вернулась к супу.

Нет, конечно, мне повезло. Много раз и много с чем. Я жива, я не больна, я все еще жива! А то, что я одна – так мне и надо, я сама виновата. Это мой ад и мне в нем жить. Прятаться от самой себя, опускать глаза при встрече с мужчинами, чьи лица вдруг покажутся мне знакомыми, а когда работаешь в трактире…

Меня узнавали. Конечно, меня узнавали. Это клеймо собственного лица. Пусть и запудренного, спрятанного в темноте ничем нельзя уже вытравить.

Только если смертью, но та пока обходит меня. может быть, и для нее я неприкаянная.

***

Луар вернулась быстро. Странно отрешенная.

-Ну? Кого мы убиваем сегодня? – я попыталась пошутить, но чувство юмора, видимо, теряется где-то с душой.

-Они не убивают, - она растерянно взглянула на меня. – Они… не убивают.

-А ты точно по улице Парижа ходила? – я усадила Луар, - что там такое?

-Я видела, как толпа несла человека на руках, - Луар взглянула на меня, - на нем был венок из дубовых листьев. Она пронесла его куда-то по улице, вверх*

-Чего? – я отшатнулась. – Какого человека? В каких листьях? Его вели…несли – на казнь?

-Нет, - она покачала головою, - толпа обожала его!

Ну…мы уже знаем, как это работает. Сегодня – обожание, завтра – ругательства и проклятия. Не в первый раз.

-Они несли его на руках! – Луар как будто было важно, чтобы я поверила ей.

-Да ради всех богов, - я дернула плечом, - нам нужно закончить суп.

Помешивая варево, я все пыталась понять – почему Луар взволновало какое-то там чье-то очередное возвышение, когда вокруг столько забот, созданных в единственную цель – выживание?

*-Триумф Жана-Поля Марата. В апреле 1793 года король был уже осуждён и казнён, но у власти во Франции ещё находились умеренные революционеры, французские "меньшевики" — жирондисты. Марат яростно обличал их в своей газете за измену, и требовал суровых революционных мер.

Тогда жирондисты решили предать его суду за призывы к «убийству и грабежам»; доказательства были взяты из разных номеров его газеты. Конвент лишил Марата депутатской неприкосновенности. 24 апреля Марат явился в Революционный трибунал, что было для него крайне рискованным шагом: в случае осуждения его ждала смерть. На суде он гордо назвал себя "апостолом и мучеником свободы". Однако трибунал единогласно оправдал его!

После этого и состоялся "триумф Марата": огромная восторженная толпа парижан на руках внесла своего любимца в Конвент. Он был увенчан венком из дубовых листьев.

3. Сжечь – не значит ответить(* прим)

(Драма малого формата)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Камиль Демулен - французский адвокат, журналист и революционер, казненный в период Великого Террора 5 апреля 1794 года в возрасте 34 лет

Люсиль Демулен – жена Камиля, казнена 13 апреля 1794 года в возрасте 24 лет

Жорж Жак Дантон - французский революционер, видный политический деятель и трибун, министр юстиции времён Французской революции. Казнён во время Великого Террора 5 апреля 1794 года в возрасте 34 лет