Фукье-Тенвиль

И это сердце навсегда твое,

Когда любишь – не боишься умереть!

Переплетают руки. В глазах Камиля слезы.

Камиль Демулен. Ох, Люсиль…

Люсиль Демулен (прикладывает палец к его губам). Ш…не надо, не стоит.

Люсиль Демулен.

Мне снились кошмары, жгли,

И звучали беспощадные слова.

Кто судил? Чьи решения? Чьи?

Чья в этой разлуке вина?

Фукье медленно садится на своем ложе, придя в себя. Взор его мутен, он явно не соображает, что происходит. Он оглядывает камеру.

Люсиль Демулен.

Белая вуаль легла мне на плечи,

Предвещая священную встречу с тобой.

Они еще звучали…эти речи,

Но мне плевать!

Камиль Демулен обнимает ее.

Люсиль Демулен.

Я – твоя!

Ты – мой!

Она ответно обнимает мужа и оба в то же мгновение исчезают. Фукье вскрикивает от удивления и от ужаса, вскакивает с ложа, но никого в камере, кажется, нет. Чертыхнувшись, он садится обратно.

Сцена 2.6 «Я боялся…»

Камера. Фукье в задумчивости, говорит сам с собою.

Фукье-Тенвиль. У них остался сын. Маленький Орас. Что будет с ним? а что будет с моими детьми? Мои дети…

Я был не тем отцом всегда,

каким можно было бы гордиться,

я не знал, какие сказать слова,

Не мог поцеловать… остановиться.

поднимается с ложа, начинает ходить по камере взад-вперед, в суматошном лихорадочном волнении.

Я был плохим мужем

И в первый раз, и второй,

Всегда хмур и душою простужен,

Жил законом…и пустотой.

Я боялся заводить друзей,

И стал сторониться людей,

Крови увидеть их не желая,

И это все, о чем я сожалею,

Умирая.

На улице, в отдалении страшно и гулко бьют часы, заставляя Фукье вздрогнуть, прислушаться к их бою.

Я боялся, что на своих детях

Я увижу пятна чужой крови,

Что им колыбельную споет ветер,

Ветер моей неволи.

Я боялся, видя скатерть свою,

Она была бела…когда-то.

Останавливается напротив темного угла, спрашивает как бы у него.

Но там ведь кровь? Не говорю!

Хоть вижу, что семья страхом объята.

И это мне не оправдание,

Я яд в крови носил! В себе,

И боялся…боялся ожиданий,

Что будем мы в одном огне!

из темного угла странный лязг, от которого Фукье отшатывается не в страхе, а в презрении.

Я боялся! Не того, что провал,

Не того, что умру – плевал я на смерти!

я – обвинитель, я – трибунал,

Что боялся крови на своих детях!

И я не думал, как раню, их защитить желая,

И это то, о чем я сожалею,

Умирая…

Сцена 2.7 «Боль – это слово!»

Фукье замирает, затем садится прямо на пол посреди камеры, рукою дотягивается до почти опустелой бутылки, пододвигает ее к себе.

Фукье-Тенвиль. Какой же подлец человек! Разве я боюсь смерти? нет. Разве я боюсь боли?

«Боль» - это только слово,

Которым не передать

Все муки и все оковы

И проще совсем

Замолчать!

Подносит бутылку к носу, нюхает, но не прикладывается.

Ведь страх – всех мыслей плен,

Боль – всем слабым пытка,

А я не слаб! Рвите, мерьте,

Но перед ликом смерти:

Улыбка!

С сожалением отставляет бутылку от себя.

Я был прав, ведь я – закон,

А боль – это лишь слово,

Которым не передать

Весь кошмарный сон

И все наши оковы.

Замолчать

– выход тех, кто дальше идет.

За его спиной снова лязгает темный угол, но Фукье только раздраженно поводит плечами и не оборачивается.

Не взирая на пик всех гроз,

Я поступал по долгу!

Я шел и вел других вперед,

По дороге из осколков и слёз,

И осталось теперь немного.

Облизнув губы, касается бутылки снова, но не берет ее в руки, убирает ладонь.

Я не боюсь боли – это слово,

И только! Для тех, кто слаб!

Оно не расскажет про оковы,

В которых даже в дни свободы -

Ты лишь раб!

Отделяется еще одна тень, медленно приближается к Фукье – это Робеспьер. Голова его перевязана пропитанной кровью тряпкой.

Пусть давят тюремные своды,

Пусть мешаются в сердце кровь и соль,

Тому, кто не чувствовал, не понять,

И лучше совсем замолчать…

Робеспьер кладет руку на плечо Фукье.

Фукье-Тенвиль (без удивления).

Какое легкое слово – «боль!»

Сцена 2.8 «Я знал!»

Фукье-Тенвиль.

Что ты, Робеспьер, придешь – я знал,

Можешь не верить, но я тебя ждал!

Робеспьер (обходит Фукье, останавливается перед ним, Фукье смотрит на него снизу вверх и явно не собирается вставать).

Я пришел убедиться, что тот,

Кто предавал свой народ,

Падёт.

Фукье-Тенвиль.

Чего он хочет, этот народ?

Хочет крови тиранов и тирана же ждет!

Хочет любить кровь и не хочет войны,

Проклинает мирные дни и ищет тюрьмы!

Чего он хочет, этот народ?

Да и кто, Робеспьер, тут кого предает?

Робеспьер.

Твоей задачей было воплотить

Все то, что мы хотели сохранить,

Все, чем жили мы, весь наш закон.

Фукье-Тенвиль.

Виноват и за это осужден!

Робеспьер.

Ты!.. я обвиняю тебя в том,

Что ты оказался так малодушен,

Когда был своему народу нужен!

Когда напали на защитников его!

Фукье-Тенвиль (с неохотой поднимаясь, теперь лицом к лицу см Робеспьером).

Нападали и раньше…и что?

Где Дантон? Убит! Где Марат?

а вот…

Где Робеспьер? Кто виноват

В том, что так много желает народ?!

Робеспьер.

Ты выступил за нашу вину!

И пережил нас…хоть и не так!

Так сейчас же, скажи почему?

Почему ты предал наш шаг?

Фукье-Тенвиль.

Почему…ну, раз я умираю,

Точно скажу и скажу как на духу:

Привычка у меня такая -

Не терпеть в словах шелуху!

Лицо Робеспьера искажается от гнева.

Фукье-Тенвиль.

Да! Знаешь! И ты, и Дантон,

И Бриссо, и Эбер, и Марат,

И Кутон, и Сен-Жюст

Все нарушали закон,

Каждый твердил, что не виноват,

Но в глазах народа оставался пуст!

Робеспьер.

Мы расходились давно – это правда,

Я знаю, что ты был как закон.

Но, знаешь, в глубине твоего взгляда,

Я читаю, что ты обречен!

Фукье хохочет.

Фукье-Тенвиль.

И это сказал мне мертвец,

Которого иначе, как «подлец»

Не называют даже те теперь

Кто еще недавно бился за право

Открыть тебе дверь?

Славно!

Робеспьер.

Мы имели идею, и она

Переживет века.

А что имеешь ты? Что своего?

Ты не имеешь ничего!

И даже закон обернулся против тебя,