Страница 62 из 66
Доктор Камбелл взглянул на пациента и поджал губы в тонкую линию.
— Тут вы правы. И уйдете прямо сейчас.
Джулия стиснула руку Бенедикта, такую холодную, лежащую мертвым весом в ее ладони — в точности как тогда у мисс Мэллори. Нет. Он не может умереть. Она этого не допустит.
— Я остаюсь. — Поразительно, что голос по-прежнему звучит уверенно, хотя сердце трепещет прямо в горле. — Скажите, чем я могу помочь.
— Не путайтесь под ногами. А если лишитесь чувств, пусть вам помогает Бог, потому что я не буду.
Джулия выше вздернула подбородок.
— Я не лишусь чувств.
Впрочем, она была близка к этому. Не в силах отвести взгляд, Джулия стояла чуть в стороне и смотрела, как доктор Камбелл полностью срезает с Бенедикта рубашку. Свежая кровь залила грудь и испачкала пальцы доктора, когда он приступил к поискам пули, и колени Джулии превратились в кисель. Застонав, Бенедикт перекатил на подушке голову. По кивку доктора Аппертон надавил на плечи друга, и Джулия с трудом сдержала сочувственный вскрик. Только бы он не очнулся. Не сейчас, не когда боль невыносима. Но Боже, не дай ему умереть, пожалуйста. Мысль о жизни без Бенедикта на все оставшиеся годы куском льда рухнула куда-то в живот и осталась там грузом.
Глубоко сосредоточившись, доктор Камбелл бормотал себе иод нос ругательства. Он вынул из саквояжа хирургические щипцы и погрузил их в грудь пациента. Затем, зажав ими что-то маленькое и твердое, вытащил это и бросил на пол.
Джулия сглотнула и отпустила юбку, которую все это время стискивала в кулаке.
— Это пуля?
Доктор ретзо поднял голову, словно забыл, что она тут. На обветренном лбу поблескивали капельки пота.
— Да, но я еще не закончил. В подобных ранах остается много всего прочего: кусочки ткани, осколки кости.
Джулия содрогнулась.
— Если я пе вычищу рану должным образом, она непременно воспалится.
Он снова погрузил в грудь щипцы. Джулия закрыла глаза, но не могла избавиться от вида той жуткой дыры в теле Бенедикта. Мало того, что из нее лилась кровь, пуля разорвала еще приличный кусок мышцы прямо над сердцем.
Его сердце. Так близко.
Пусть за все это Кливден отправится прямо к дьяволу! Он едва не отнял у нее Бенедикта. И у него еще может получиться.
Услышав стон боли, Джулия решилась снова взглянуть.
Глаза Бенедикта были по-прежнему закрыты, но он вырывался из рук Аппертона и коротко, прерывисто дышал.
— Вам придется добавить свой вес, мисс, — быстро приказал доктор. — Если он не будет лежать спокойно, я не смогу прочистить рану.
Сильно выпрямив спину, Джулия подошла вплотную к кровати. На таком близком расстоянии в воздухе чувствовался запах крови. Она буквально ощущала на языке медный привкус.
— Положите руки ему на плечи и заставьте его лечь.
Аппертон перешел к дальней стороне кровати, а Джулия положила ладони на мышечный узел правой руки и сильно надавила. Слава богу, кожа под ее пальцами все еще была теплой и живой. А под кожей стальные мышцы, привыкшие удерживать сотни фунтов лошадиного веса, сопротивлялись ее нажиму.
— Еще чуть-чуть осталось, — пробормотала она, не зная точно, кого пытается убедить. — Ты должен лежать спокойно, чтобы доктор мог закончить.
Доктор Камбелл то и дело задевал ее, извлекая из раны крохотные кусочки свинца, но Джулия не обращала на это внимания. Ей было все равно, лишь бы Бенедикт выжил. Доктор ткнул щипцами еще раз, и пациент так рванулся, что едва не отбросил ее в сторону.
Джулия удерживала его с такой силой, что даже руки заболели.
— Держись. Держись ради меня. Держись ради нашего будущего. — Она подавилась рыданием и наклонилась так низко, что оказалась нос к носу с Бенедиктом. — Держись, потому что я не представляю жизни без тебя.
— Вы понимаете, что тот пистолет был заряжен, правда? — Услышав бархатный голос Руфуса, София ощутила трепет наслаждения.
Она отодвинула в сторону нетронутую чашку с чаем. Серое утро перешло в унылый день, а они все ждали в гостиной. Доктор с Аппертоном спустились вниз несколько часов назад, но Джулия все еще оставалась наверху, рядом с Бенедиктом.
Сидевшая на кушетке София повернулась и увидела глаза Руфуса, полные восхищения. Восхищения! Она не могла вспомнить, чтобы раньше мужчина когда-нибудьсмотрел на нее с восхищением, тем более с таким — полным и безоглядным. Он восхищался не только ее лицом и телом, он восхищался ею целиком, как личностью. И от пламени его глаз в ней расцвело тепло.
— Ну да, Кливден сам это сказал, — негромко произнесла она. — Но вообще-то когда я его хватала, то об этом даже не думала. Да и в любом случае я понятия не имею, как из него стрелять. — Сцена в парке никак не выходила у нее из головы. — Господи! Хоть бы с Бенедиктом все было хорошо.
На ее плечи легла теплая рука Руфуса, и София прислонилась к нему.
— Все зависит от глубины раны. — Голос прозвучал бесстрастно, но, покосившись на него, она увидела, что Руфус сильно напряг подбородок.
— Бенедикт не может умереть, только не из-за такой глупости! Просто не может. — На последнем слове голос дрогнул, а горло мучительно сжалось.
Не обращая внимания на слуг, которые могут появиться в коридоре, Руфус крепко прижал Софию к груди, и она положила голову ему на плечо.
— Если Бенедикт умрет, я пожалею, что не застрелила этого жалкого человечишку.
Его губы прикоснулись к ее лбу.
— Нет, не пожалеете. Не нужно вам такого на совести. Утешайтесь мыслью о наличии у вас чувства стыда и не позволяйте корысти управлять своими поступками.
София подняла голову.
-—Но я должна. Потому что последние пять лет...
— Ш-ш-ш. — Он заглушил ее возражения коротким поцелуем. Затем посмотрел ей в глаза. — Есть поступки, совершенные из-за эгоизма, и поступки, совершенные по меркантильным соображениям.
Глядя на него, София внезапно почувствовала облегчение, словно с плеч только что сняли тяжелый груз.
— Разве не в ваших интересах было бы выйти за одного из поклонников?
— Не могу сказать точно. Я никогда не относилась к ним так, как они этого заслуживали, и толком о них и не думала, Я полагаю, можно было бы научиться счастливо жить с одним из них.
Хайгейт вытянул перед собой ноги и откинулся на жесткую спинку кушетки, наблюдая за Софией краем глаза,
— Но разве этого было бы достаточно для женщины вроде вас?
Она повернула голову и внимательно посмотрела на него.
— Что значит «женщины вроде меня»?
Хайгейт подтянул ноги и повернулся к ней. Он протянул руку и сомкнул пальцы у нее на предплечье.
— Такой восхитительной и отважной.
Отважной? Никто никогда не называл ее отважной. Поклонники всегда из кожи вон лезли, превознося ее красоту, но ни один даже не заикнулся о чем-нибудь столь материальном, как отвага. Но в этом-то и проблема. София никогда не была ничем материальным, только не для мужчин. Она была украшением витрины, чем-то хорошеньким, чем можно любоваться за завтраком, чем-то презентабельным, что можно демонстрировать на балах, чем-то прелестным, чтобы украшать их постель. Но ни один из них даже не попытался заглянуть под внешнюю оболочку и понять Софию, узнать ее вкусы или пристрастия, поинтересоваться ее мнением.
— Такой, — прошептал Хайгейт, — у которой в сердце скопилось столько любви, что она может одарить ею какого-нибудь счастливчика.
У нее перехватило дыхание, такая тоска, такое сильное желание прозвучало в его голосе. Это он хочет стать тем счастливчиком, Руфус Фредерик Шелберн, граф Хайгейт. Он, человек с измученным, разбитым сердцем, тоже скопивший море любви и чувств, которые безрассудно тратил на свою недостойную жену. Он заслуживает женщины, которая ответит на его чувства.
Больше не в силах выдерживать напряженный взгляд, София уставилась на его галстук.
— Только я понапрасну потратила пять лет жизни на человека, который этого совсем не заслуживши Теперь я точно это знаю.