Страница 47 из 66
— Мне казалось, ты терпеть не могла изображать запертую в башне принцессу, ожидающую принца, который спасет тебя, — произнес Бенедикт.
Джулия кивнула.
— Я играла в это только потому, что София была старше и могла настоять на своем. Но когда мне удавалось ускользнуть одной, она не могла приказывать мне, что воображать.
— И что же ты воображала в одиночестве?
Джулия уткнулась лицом в подушку, и дальнейшие слова прозвучали приглушенно.
— Ты будешь смеяться.
Бенедикт погладил ее по руке.
— Даю слово, что не буду.
Она перекатилась на спину и уставилась в потолок.
— Я хотела летать. Хотела ощутить ветер на лице и в волосах. Хотела парить и быть частью неба.
Бенедикт подпер голову рукой и посмотрел на нее: одеяло соскользнуло до талии, сквозь тонкую ткань сорочки неясно просвечивали соски. Он представил, как втягивает один из них в рот, и в горле у него пересохло: увлажняет языком ткань, чтобы она стала прозрачной, дразнит губами сосок, пока он не затвердеет...
Джулия поймала его взгляд.
— Ты помнишь тот день?
— В пустом дереве? Их было так много.
— Не внутри. На нем.
Воспоминание всплыло внезапно и ярко. Одиннадцатилетняя Джулия в испачканном муслиновом платье потихоньку пробирается по самой высокой ветке, потом осторожно встает и раскидывает в стороны руки.
— Ты прискакал на своей кошмарной зверюге.
— Прошу прощения. Я за всю свою жизнь ни разу не ездил на кошмарных зверюгах.
— Ездил. В четырнадцать лет.
— Ты про Буцефала?
Ее передернуло.
— Точно, это его имя. Он никого не слушался и делал что пожелает.
— Да, он был сущим наказанием, — признал Бенедикт. С точки зрения его отца, для четырнадцатилетнего подростка Буцефал был опасен. Естественно, Бенедикт бросал отцу вызов всякий раз, как ему удавалось сбежать от учителя.
— Не просто наказанием. Эта зверюга встала на дыбы сразу же, как только ты заорал на меня, чтобы я слезла с дерева. Он поднимался все выше, и в итоге я даже не сомневалась, что конь опрокинется и придавит тебя.
— Но упала-то ты.
— Я так испугалась, что не смогла удержаться на дереве.
Бенедикт вспомнил, как дико заколотилось его сердце, когда Джулия рухнула на дорожку в опасной близости от копыт Буцефала. Этот конь запросто мог ее растоптать.
— Такое у тебя любимое воспоминание? Ты же тогда вывернула щиколотку.
— Любимое то, что случилось потом.
Бенедикт все помнил так ясно, словно это случилось не одиннадцать лет назад, а только вчера. Он натянул поводья, заставив коня остановиться, спрыгнул на землю и подбежал к ней. Широко распахнутые карие глаза, выделяющиеся на бледной коже, как будто пронзали его, глядя в самую душу. В них набухали слезы, увеличивая зеленые и золотые точки. А горло содрогалось в попытках сдержать рыдания.
Даже тогда Джулия не желала демонстрировать эмоции, но Бенедикт надеется, что в течение следующего часа излечит ее от сдержанности. Он хочет довести ее до такого состояния, что она просто не сможет подавлять страсть.
— Я всего лишь поднял тебя с земли.
Она покачала головой.
— Ты убедился, что со мной все в порядке. Проверил, что я ничего не сломала. И был так осторожен.
Мысль о прикосновении к такому запретному месту, как лодыжка, шокировала четырнадцатилетнего Бенедикта. Шокировала, потому что ей было всего одиннадцать, еще совсем малышка. Он не должен был краснеть, когда думал об этом — и когда поднимал ее на руки и усаживал на спину Буцефалу.
— Я посадил тебя на ту кошмарную зверюгу, как ты его называешь.
— Помню, это оказалось страшнее, чем смотреть, как он встает на дыбы.
Ее лицо тогда побелело, как мел. Он испугался, что Джулия упадет в обморок, но потом ощутил сильную, железную хватку ее пальцев на своих запястьях.
Бенедикт чуть подтолкнул ее.
— Ты никогда не любила лошадей. Это придется исправить.
— Ты ни за что не заставишь меня взобраться ни на одну из своих зверюг!
— Даже если я буду рядом, чтобы не позволить тебе упасть?
— Ну, тогда, возможно, и соглашусь.
Он положил ладонь ей на шею, пальцы коснулись пульса, бьющегося прямо за ухом, который мгновенно ускорился от его прикосновения. Бенедикт чуть повернул ее голову и посмотрел в глаза.
— Правда?
— Как будто снова вернется тот день, когда ты отвез меня домой.
— Ты так боялась, что даже смотреть не могла. — Джулия уткнулась лицом ему в грудь тут же, как только он забрался на коня позади нее.
— Ты ехал так быстро.
— Ты ушиблась. Нужно было как можно скорее доставить тебя домой.
— Когда я закрыла глаза, то представила, что лечу.
— Джулия. — Бенедикт скользнул ладонью по ее шее, потом ниже, задел пальцами ключицы.
— Да? — Слово сорвалось с ее губ на выдохе.
— Ты все еще хочешь летать? — Его рука соскользнула еще на дюйм и замерла на верхней части груди.
Джулия вдавилась плечами в матрас, едва заметно подавшись к нему и слегка выгнув спину, — неосознанная мольба тела. О да, она хочет летать, известно ей об этом или нет.
Ее ладонь накрыла его руку, пальцы сомкнулись.
— Это была всего лишь детская фантазия.
— Есть и другие способы летать. — Он наклонился так, что его губы почти касались ее. — Позволь показать тебе.
Джулия прижалась к нему. Дерзко с ее стороны, да, но именно он сумел разбудить в ней спутавшиеся между собой чувства свирепости, безрассудства и нетерпеливости. Это же безрассудство когда-то заставило ее сбежать от Софии и мисс Мэллори, чтобы попытаться взлететь.
Вскоре после того случая она научилась подавлять подобные чувства и запирать их глубоко в сердце. Но иногда по ночам, когда сон ускользал от нее, Джулия закрывала глаза и в течение нескольких минут наслаждалась восхитительными воспоминаниями о том, как чудесно было возвращаться домой верхом на той дикой зверюге, называющейся конем. В объятиях Бенедикта она испытала безумный страх, смешанный с восторгом, от которого сердце выскакивало из груди и желудок сжимался, кувыркался и воспарял.
В те непродолжительные минуты Джулия ощутила, каково это — летать. А сейчас Бенедикт обещает ей новую возможность испытать те чувства. Нужно только ухватиться за нее.
Бенедикт прижался к ее губам, вытянулся на ней, вдавив своим весом в податливую перину, и кровать заскрипела.
Джулия высвободила пальцы и положила руку на его обнаженное плечо. Мускулы под ладонью напряглись, как канаты. Его язык глубоко вонзился ей в рот, но Бенедикт мгновенно отпрянул и стал короткими поцелуями покрывать ее щеки. Жаркое дыхание Бенедикта щекотало подбородок, губы скользили ниже, язык коснулся ключицы и тоже направился дальше. Ее пальцы запутались в его густых волосах.
Губы дразнили кожу у выреза сорочки. Он поднял глаза, поймал ее взгляд и замер. Боже, как потрясающе Бенедикт выглядит в предрассветном сиянии, нависая над ней: черные волосы дикими волнами падают ему на лицо, а глаза потемнели от желания.
В животе Джулии все сжалось от неистового возбуждения, смешавшегося с ужасом и восторгом.
Его рука скользнула к груди, подтолкнула ее кверху, к вырезу из сорочки. Недостаточно высоко. Глядя ей в глаза, он сомкнул губы на прикрытом тканью соске, и повлажневшая сорочка сделалась прозрачной.
Бенедикт втянул напрягшийся бугорок в рот. По жилам хлынул огонь, и Джулия выгнула спину, вжавшись головой в подушку.
— Ты прекрасна, — пробормотал он и слегка прикусил сосок.
Рука его скользнула по бедру, а губы продолжали дразнить грудь. Пальцы запутались в сорочке, сминая ткань, задирая к талии.
— К сожалению, это придется убрать. Она мне мешает.
Джулия послушно подняла руки и позволила ему снять с себя сорочку. Щеки ее запылали под его пристальным взглядом, она закусила нижнюю губу.
Это же Бенедикт. Она знает его целую вечность. Он предлагал ей свою дружбу каждое лето их детства, облегчал скуку балов, делая язвительные замечания о членах светского общества, спасал от слишком пылких поклонников. А теперь он, голый, лежит с ней в постели, сплошь золотистая кожа и стальные мускулы, и рассматривает изгибы ее тела, а глаза его горят каким-то яростным огнем. Она никогда не открывалась таким образом ни единой живой душе и сейчас не могла представить себе никакого другого мужчину в столь интимной близости. Только Бенедикт. Больше она никому так не доверяет.