Птичка

Все первые месяцы войны “Меркурий” нес свою службу на Черном море. В мае он участвовал в захвате судов с турецким десантом, которые пытались прорваться к берегам Балканского полуострова. В июне и июле, конвоировал русские транспортные и десантные суда, которые перемещались по акватории Черного моря, вместе с катером “Сокол” и бригом “Ганимед”, умело отбивая атаки турецких линейных кораблей. Затем пришел приказ командования направить бриг к берегам Варны, для усиления осады города, и вот теперь “Меркурий” с другими русским кораблями нес свою службу у берегов турецкой крепости.

Сегодня в солнечный безветренный день, Дмитрий стоял на корме корабля и напряженным взором смотрел в сторону Варны. Он знал, что там, на суше, среди осаждающих крепость русских войск находится и гвардейский корпус его брата Николая. Скарятин размышлял о том, что возможно и его брат сейчас так же смотрит в сторону моря, думая о нем. Это было неизбежной случайностью, что они оба оказались здесь в этом месте, с двух сторон от неприятельской крепости, которая никак не хотела сдаваться.

Однако мысли Дмитрия вдруг окрасились мрачными думами, и он нахмурился. Всего месяц назад из Петербурга пришло трагичное известие. Десятого июля после тяжелых двухдневных родов умерла Полина. Она еле разродилась мертвым ребенком и спустя три дня умерла от послеродовой горячки. Да Дмитрий не любил жену, но письмо от матери, которое он получил через посыльного, повергло его в печаль. Он вдруг ощутил свою вину перед Полиной. Он вспомнил, все неприятные фразы, что говорил ей, свое безразличие к ней. Даже в последний день, перед отъездом они сильно повздорили, и он уехал, посылая ей проклятья. И вот теперь словно его слова и гневные мысли жутким образом воплотились в реальность и Полина умерла. Почти несколько дней Скарятин не мог прийти в себя и ходил, словно в воду опущенный. Лишь постоянные военные потасовки на море, отвлекали его.

Два дня назад с моря попытались прорвать блокаду пять турецких кораблей. Но русская эскадра выдержала удар, и не изменила своих позиций у Варны. Турки вынуждены были уплыть. В тот же день с юга по суше так же попытался прорвать осаду двадцати пяти тысячный турецкий корпус, но русские войска под командованием Бистрома, которые занимали данную территорию, после кровопролитного четырех часового боя удержали свои позиции, и туркам так же пришлось отступить.

Раздался пушечный залп и Дмитрий повернул голову назад. Два линейных турецких корабля, стояли по правую сторону от них в море. Атака была неизбежной, и Скарятин мгновенно направился на капитанский мостик, получить указания для дальнейших действий.

Артиллерийские атаки Варны русскими не прекращались ни днем, ни ночью, однако турки держались. Двадцатого сентября русскими были заложены мины под бастионы и после сильного взрыва, крепостные стены образовали широкие проходы для атаки русской армии. Двадцать пятого сентября русские войска штурмом взяли первый бастион, который турки после яростной контратаки к вечеру отбили. Но яростный картечный огонь русской артиллерии, вновь позволил русским войскам занять часть города.

После двухнедельных ожесточенных боев, двадцать девятого числа из-за тяжелого положения обороняющегося гарнизона, турецкое командование приняло решение пойти на переговоры с русскими. Варна капитулировала, и в тот же день русские заняли Варну.

Новость о взятии города бастиона, мгновенно пронеслась по всем частям русской армии. Дмитрий, едва узнав эту новость, поспешил к новому капитану “Меркурия” Казарскому и выпросил увольнение на несколько часов, дабы сойти на берег. Капитан корабля, отпустил его, когда бои и картечь стихли. Дмитрий устремился в город, надеясь найти брата и повидаться с ним.

В бывшем турецком городе царила неразбериха и погром. Груды камней, трупов и раненых заполоняли улицы. Дмитрий, с бесстрастным лицом проходил между снующими горожанами, русскими конвоями с пленными турками и солдатами в грязной форме, зная, что ему надо в Ратушу. Именно там как ему сказали, находился штаб русских войск, и именно там Скарятин надеялся узнать, где сейчас находится гарнизон Николая.

– Я весьма сожалею, господин Скарятин, – произнес глухо подполковник Егор Андреевич, отводя взор от мужественного бледного лица Дмитрия. – Ваш брат герой. Поручик Николай Скарятин один из немногих кто мог выполнить это опасное задание. И в тот день он один из первых не испугался и ринулся в гущу этих нечестивцев. Но залп пушки стал роковым для него… Мы наши лишь его останки… он похоронен в братской могиле…

Дмитрий ощутил, как его сердце болезненно сжалось от этого траурного известия. Второй удар за несколько месяцев. Сначала Полина, теперь Николай. Скарятин стоял, молча, ошарашено глядя на подполковника, не в силах осознать эту трагедию.

– При нем были и документы. Китель сильно пострадал. Здесь и остальные его вещи, что были в палатке, – подполковник протянул Дмитрию небольшой сверток. – Милостивый наш государь Николай Павлович посмертно наградили Вашего братца Святым Георгием за храбрость.

– Благодарю, Ваше высокоблагородие, – машинально произнес Скарятин. Его сумбурные мысли кружили над известием о смерти Николая, и Дмитрий чувствовал, что ему не по себе. Его брат мертв, и никогда он не увидит Николая и даже не сможет похоронить его, ибо его тело разорвало на куски, как сказал Егор Андреевич, а останки были брошены в общую могилу после боя. – Возможно, мне удаться лично, сообщить об этом трагичном известии нашей матери. Я постараюсь передать орден и все вещи брата его жене, – произнес стандартную фразу Дмитрий.

Перед взором Скарятина неожиданно возник образ Аглаи. Прелестный, печальный и невозможно желанный. Спустя миг в мрачные траурные думы Дмитрия вдруг ворвалась дикая яростная мысль о том, что теперь, когда Полины нет, а Николай мертв, никто не помешает ему вновь приблизиться к Глаше и быть с нею. Эта мысль кощунственная, гнусная и дикая в этой траурной обстановке, сразу же осудилась разумом Скарятина и молодой человек словно опомнившись, прошептал:

– Бедная матушка, она не переживет этого известия.

Дмитрий попытался перевести свои думы в другое русло. Но в его голове вновь возникла мысль о том, что если ему удастся вырваться в Петербург хотя бы на несколько дней, под предлогом передачи известия о смерти брата, то возможно уже в этот краткий визит он сможет уговорить Аглаю уехать вместе с ним. Конечно же, она до сих пор любит его, Дмитрия, иначе и быть не может. И вновь поймав себя на этих кощунственных мыслях, Скарятин до боли сжал кулак, пытаясь взять себя в руки. Он попытался изобразить скорбь на лице.

– Да, да конечно, Дмитрий Петрович. Кто как не Вы должны сообщить это семье. Я сам поговорю с капитаном Казарским, – произнес Егор Андреевич.

– Благодарю, – машинально кивнул Скарятин, ощущая в своей душе подъем оттого, что он и Аглая вновь свободны от обязательств перед другими людьми. И вновь, как и год назад, им ничто и никто не мешает быть вместе. С ужасом осознавая, что рад смерти брата, Дмитрий ощутил себя подлецом. Он пытался заставить себя скорбеть или хотя бы расстроиться, но не мог. Какая-то черная темная сила, захватила его существо, и твердила словно безумная: “Езжай в Петербург, она там. Она, наконец, свободна. Ты вновь сможешь быть счастлив…”.

Санкт-Петербург, особняк Скарятиных,

1828 год, Октябрь

Весть о смерти Николая, Скарятин привез рано утром в понедельник. Радостная от встречи с сыном, Вера Кирилловна прямо с порога, едва Дмитрий скинул плащ, утащила его в гостиную. Дмитрий сел на диванчик, и Скарятина велела немедленно подавать завтрак, а пока принести чаю. Вера Кирилловна села рядом с сыном. Ее глаза не отрываясь, скользили по любимому лицу Дмитрия, и она то и дело ласково проводила рукой по его локтю, затянутому в военный мундир.

– Я так рада, что ты смог приехать Митя, – заметила Вера Кирилловна.