Отпускаю

— Встретимся там. На заднем дворе, у деревянного камня.

— А как я тебя узнаю?

— Пароль старый, Федор — трусы на голове.

(с) Goblin

Я ищу того, кто похож на окно, распахнутое на море. Зачем мне зеркало с собственным отражением? Оно переполняет меня тоской.

(с) Антуан де Сент-Экзюпери

Я сидела перед зеркалом и в третий раз пыталась нарисовать стрелку. Пальцы снова дрогнули, и вместо аккуратной, едва заметной линии изобразился внезапно окосевший глаз подыхающей Клеопатры.

— Твою мать!!! Как же ты меня за*бал!!! — я выбросила карандаш и подскочила на месте, в бессилии сжав кулаки. — Ну что ж такое?! Помирать скоро, а у меня руки дрожат от банального разговора!!!

Рванув в ванную, психанула и смыла к чертовой матери всю косметику. Уставивилась в свое отражение. Напряженно поразглядывав текущую с лица воду, лихорадочно горящие глаза, приняла единственно верное решение:

— Только старые-добрые транквилизаторы смогут достойно подготовить меня ко встрече с этим дурнем…

Я полезла в сумку, ухватила стандарт, жахнула сразу два «колеса» и уселась в кресло ждать результата.

И чего меня так трясет?..

Нужно просто вспомнить… Вспомнить то его волшебное интервью, где он рассказывал о человеческом характере. О том, что больше всего в людях его угнетают и раздражают цинизм, высокомерие, холодность… О том, что его самого привлекают только доброта, отзывчивость и мягкосердечность. Вот, помнится, хохотала…  Забавно, когда человек, к которому тебя всяко-разно тянет, описывая в мельчайших подробностях именно твои характерологические особенности, брезгливо заключает: «Фе-фе-фе, это, товарищи, отстой!».

Я расплылась в улыбке.

Ничего страшного, ты меня теперь тоже раздражаешь! Какое счастье: жить в своем розовом мирке и оттуда заливисто, аки соловей, петь о разумном, добром и вечном! Из моего любимого: «Никогда, никогда не позволяйте никому говорить вам, чего вы можете и не можете. Докажите, что циники ошибаются. Это их проблема, что у них нет воображения. Единственный предел — это небо. Ваше небо. Ваш предел».

Циники как раз, мистер Том, не ошибаются и не разочаровываются. А люди с зефиром вместо мозга к концу жизни и начинают скулить, мол, «где-то, когда-то, что-то пошло, бл*ть, не так. Почему-почему мир так жесток? Ну неужели кругом и впрямь такое дерьмо?»

«Небо — предел…»

Ты это скажи парализованной бабке, лежащей у родственников в квартире! Старушке, отделенной от семейки дополнительной перегородкой из дешевого гипсокартона, задыхающейся от собственных испражнений… Ты ей приди и расскажи: «Бабуль, мир прекрасен, а то, что твой сыночка не хочет тебя класть в больницу и лечить, чтоб лишний раз не мотаться на другой конец города, так это мелочи! Не смотри, что он выгоняет врача, настаивающего на госпитализации из-за пневмонии, это ведь тоже фигня, ты пойми, его заботит только то, чтоб государство выделило тебе забесплатно памперсы, дабы от тебя так сильно не несло, пока ты лежишь здесь, в душной комнате, облепленная мухами, и помираешь… Но ты не расстраивайся, на твою хату он уже нашел хороших покупателей»…

«Небо…»

Таких историй я тебе могу привести миллион… О, да, предугадаю, не все упирается в деньги. В основном, все сводится к человеческой жадности, эгоизму, тупоумию, нежеланию развиваться.

А ты продолжай, рассказывай…

Я открыла глаза, тело приятно расслабилось, в голове потихоньку улеглось. Вздохнув, подошла к зеркалу, упала на пуфик и ровными, короткими движениями нарисовала себе «лицо».

— Совсем другое дело…

Ухватив сигареты, сумку и ключи, я степенно, являя собою квинтэссенцию вальяжности, выплыла из номера:

— Хы-хы-хы… — вырвалось у меня в лифте. — «Кафе 2.0: Уилсон против советских транквилизаторов». Хы-хы!

Том выскочил из душа бодрым, довольным, предвкушающим. Размахивая руками, напевая развеселую песенку, рухнул перед ноутом. Он «перелил» туда все песни с чужого телефона и теперь, потирая ладоши, хотел было выдернуть адаптер, но, помедлил, пожав плечами, все же скинул на ноутбук и ту запавшую в память «коридорную» фотографию с фонендоскопом.

— Чтобы было, — пояснил он себе, — мало ли, поможет вжиться в роль врача.

Развивать тему он не желал, равно как и задумываться, что он делает вообще?

Включив музыку уже на ноуте, мужчина, пританцовывая, направился к столу, заварил себе чаю прямо в кружке и, чтобы не пить его вместе с заваркой, ухватил ситечко, скользнул к раковине.

Удерживая над нею сито, сосредоточенно процедил чай из кружки…

— Так… — Уилсон облизнул губы и задумчиво повертел в пальцах сперва сито, заполненное чаинками, затем пустую кружку. — Это я что вообще сейчас вот сделал?!

Плечи Тома затряслись сначала от беззвучного смеха, который, впрочем, спустя несколько секунд перерос в самый настоящий гогот. Уронив в раковину и сито, и кружку, ухватившись ладонями за столешницу, склонившись над нею в судорожном хохоте, звезда отчаянно пыталась взять себя в руки. Через минуту мужчина выпрямился, почесал щеку, с совершенно серьезным, холодным лицом оправил на себе замотанное вокруг узких бедер полотенце и сосредоточенно зашагал в душ.

Еще через пару секунд загадочной тишины из ванной комнаты послышался еще более громкий и заливистый хохот. Удерживаясь за косяк, оттуда выполз раскрасневшийся Уилсон:

— Я ведь тут уже бы-ы-ыл!!! — провыл гиеной Том и снова покатился со смеху, сдирая с себя полотенце. — И как я сегодня вечером сниматься буду?!!

Отсмеявшись, он бодро прошел в спальню, оделся на этот раз в синюю рубашку, джинсы и кожаную куртку, ухватил было подрезанный телефон.

Нет…

Он аккуратно положил сотовый на место.

— Интуиция говорит мне, что лучше оставить тебя дома…

Уилсон расплылся в хитрой улыбке. Все это может быть довольно интересно…