Пацифизм

Поэтому все страхи беспочвенны, доводы без подкреплений, а пить он больше не собирался и рискнул остаться с ними наедине.

Да и тело у Айзека на первый взгляд обычное.

Ллойд не нашёлся в разговоре. Терпеливо ждал, пока Айзек начнёт пиздеть дальше. Краем глаза замечал, что пялился он именно на кибернетическую руку; без интереса, но с пониманием.

— Чего? — дёрнулся Ллойд, и дёрнул плечом, словно обжёгся. — Проблемы с моей рукой?

Айзек задумался. Прикусил фильтр. Пальма на фоне совсем не плавно перетекала синими.

— Это не гражданский образец, — сказал, наконец, когда деталь уже ускользнула. — Ваша…

— Да можно и на «ты», — резко перебил Ллойд, отчего-то встревоженный сильнее, чем в самом начале их знакомства.

Он до сих пор знать не знал, что за хрень приварили к его телу. Рука не снималась и была будто вживлена в лопатку — и работала совсем как настоящая.

Айзек немного стушевался:

— Окей.

Злое стечение обстоятельств: Ллойд проходил через десятки людей, руку прятал и выставлял напоказ, но на такое нескромное утверждение нарвался лишь в баре. В неизвестном центральном баре, пошлом и некрасивом, после убийства какого-то дебила; голова пошла кругом, Ллойда развезло, он стал раздражённым.

— Чувак, откуда ты вообще это знаешь?

Ну, Айзек имел право оставаться кем угодно, кем он там был. Наёмником, охранником, случайным психом с мечом. Это Ллойд мимикрировал, переключаясь от бомжа до олигарха и сочиняя вещи, о которых не мог знать.

Айзек также мог сочинить любую хуйню, а Ллойд поверить. Но он скривил губы в неопределённом жесте, совершенно спокойно выдохнул:

— Я ветеран.

Ллойд не ответил. Ему было всё равно. Но Айзек не замолк; видимо, это болезненные вещи, которые невозможно держать в себе:

— У меня нет ног, — ноги у него есть. Под брюками не видно, что за ноги, но Ллойд видел его в полный рост. — Тогда армии были очень нужны калеки вроде меня, для всех этих испытаний, и я подписал второй блядский контракт в своей жизни.

Он говорил слишком много — прорвало, как шлёпнувшийся об асфальт пакет молока.

— Ага, — Ллойд пялился на подожжённую сигарету в пластиковых пальцах и не решался затянуться. Разговор начал горчить хуже самого крепкого табака. — Скажи ещё, что заставили.

— Заставили.

— И выглядел ты всегда как блядь?

— Поверь, с лысой черепушкой моё лицо мало изменится.

Если долго вглядываться Айзеку в морду, можно почувствовать жалость. Он старел.

И совсем не смотрелся в форме и берете. По крайней мере, в чужом представлении.

Голос не дрожал, когда Ллойд хамил. Жалости не было.

Айзек почему-то закинул на стойку раненую руку и сжался, от боли или обиды. Жест ускользнул от полупьяного Ллойда — он и не думал обращать внимание на язык тела в такой обстановке.

Всё это оставило очень неприятное послевкусие, но больше никакие мысли не посещали Ллойда. Айзек не излучал опасность, Айзек её к себе притягивал.

Алкоголь разошёлся по телу только сейчас. Ллойд понял — пора заканчивать этот цирк и валить; он докурил и потянулся к чужой пепельнице, чтобы затушить окурок.

— Ладно, я погорячился. Извиняюсь.

— Болезненная тема?

— Да.

— Тогда и я извиняюсь.

У Ллойда не было никаких объяснений. Он вытянул из кошелька бумажную купюру, придавил её пустой стопкой и сполз со стула.

Прошёл достаточно, пока Айзек не окликнул:

— Я мог бы тебя подвезти.

Это какой-то отчаянный и совершенно ненужный пацифизм, думал Ллойд. Он не любил сажать кого-то чужого в свою машину, особенно пьяного, особенно хамоватого.

Но если судьба-чертовка намекала на смерть — Ллойд был готов принять её с честью.

Ничего не стоит вывезти его за черту города, стукнуть по башке и добить в пустыне.

Ничего не стоит и подкинуть до дома.

Айзеку, у которого в стакане лимонная водичка, ничего не стоит сесть за руль (сделать выбор). Ллойд мог бесконечно долго ловить такси или ждать заказанное. Так что он кивнул на выход, чувствуя себя не пацифистом, но каким-то ебанутым фаталистом.

А удача и судьба не всегда уживались, однако делали исключения.

***

У Айзека спортивная машина с местными номерами.

Низкая, двухдверная, чёрная резвая лошадка с круглыми фарами.

Не новая. Двадцатилетка с подгнившими порогами, но, чёрт, — охуенная тачка! Это привело Ллойда в наивный восторг, прокатиться на своей детской мечте. Пусть не такой сильный, как бывает у детей, но ощущение приключения накладывалось на паршивое состояние. Адреналин, драйв, неизвестность, опасная жизнь за спиной. Айзек нажал кнопку на брелке; машина с небольшим промедлением отозвалась, мигнув фарами и пискнув сигнализацией.

В салоне пахло теми же сигаретами с ментолом (из узкого подстаканника торчала ввинченная туда пачка). На зеркале висел брелок в виде катаны. Руль обшит хорошей крепкой кожей. Всё здесь намекало, что тачка принадлежала Айзеку, а не кому-то ещё.

Доверял, сажал к себе в машину.

И Ллойд доверился, сел к прямому конкуренту. Врагу. Убийце. Его роль приоткрылась, но всё ещё находилась в тени.

Он всадил ему клинок в плечо. Факт, столь же важный сегодня, как смерть Курта Валентайна.

Что мешало Айзеку ответить тем же?

У них, размышлял Ллойд, записывая в заметки на телефоне номер и марку, тысячи шансов порубить друг друга.

Ист-сайд большой. Никто не хватится о пропаже некого наёмника. Никому не надо искать труп наёмника. Эл просто смотается, отчитываясь затем о ликвидации. Дэвон поплачет о деньгах, которые не взыщешь с мёртвого, да найдёт кого-то ещё.

Айзек, в отличие от Ллойда, не излучал беспокойства. Он сел, завёл машину — и автоматически включилась магнитола.

Модная музыка, под которую приятно гонять по дорогам, — Айзек из этих? Возникало много ощущений и мыслей, от детских и наивных, до совсем тревожных и жестоких. Ллойд в них плавал, стараясь оставаться с трезвой головой.

Насколько оно возможно, естественно.

— Куда тебя подвезти? — спокойно спросил Айзек. Ни раздражения, ни жалости.

— Сансет роуд, — Ллойд отвечал наугад, называя не самую близкую к гостинице улицу. Не к чему кому-то знать его местонахождение.

Они поехали. Молча.

— Знаешь, у тебя приметная тачка.

Первая фраза была за Ллойдом. Он пялился на жёлто-рыжие огни фонарей, вслушивался в бубнящую мелодию трека в динамиках. Голове на подголовнике хорошо и комфортно. Айзек развернулся, выехав с парковки клуба, и управлялся левой рукой, правую не убирая с ручки. Хмурился от боли, когда приходилось передачи переключать.

Ллойд бы посмеялся, да не в таком положении.

— Чем же? Это Ист-сайд, друг мой.

— Твои привычки, — он кивнул на едва качающийся брелок. — Куришь ментоловые. Увлекаешься холодным оружием. Гонки любишь. Риск. Деньги.

— Ты не найдёшь в Ист-сайде человека, который не увлекался бы этим.

— Справедливо.

Они ехали по центру, не поворачивая ни в какие закоулки и не объезжая пробок. Ллойд сидел в телефоне, лениво отвечал на ночные сообщения Китона и иногда открывал навигатор, проследить маршрут. Может, настроив себя негативно, подсознательно хотел влипнуть в дерьмо. Но нет. Центральное шоссе, ночные пробки, духота и неприятная, долбящая по ушам, музыка.

Настроение упало: никакого драйва, ноль адреналина. Без соперничества, без мести. Айзек словно привык, что его постоянно тыкают ножами, и больше не хотел войны.

Или устраивал войну где-то глубоко внутри себя.

Или, блять, даже не подозревал, что вёз человека, который ударил его в плечо какие-то ссаные часы назад.

Больше всего Ллойду хотелось расслабиться и отдохнуть от своей персональной войны.

— Хочешь о чём-нибудь поговорить?

Высокие манеры.

— Нет.

Тогда Айзек сделал музыку погромче и ускорился.

Ллойд наблюдал, как он вёл. Как двигались ноги, которых, по рассказу, нет. Механика требовала работы ногами. Особенно в пробке, где сцепление нужно держать постоянно; но они ни разу не заглохли, и на светофорах трогались резво, оставляя зевак позади.