Разрушающее напряжение

У Гранта наконец мелькнула догадка.

— Ты подменил яд?

— Естественно. Тебе, может быть, кажется, что ты хороший актер, Грант, но, по правде говоря, тебя насквозь видно. Я понял, что ты что-то замышляешь, пожалуй, раньше, чем ты сами отдал себе в этом отчет. За последние дни я обшарил весь корабль. Было даже забавно перебирать все способы, какими ты постараешься от меня отделаться. Мне это помогло скоротать время. Яд был настолько очевиден, что прежде всего я позаботился о нем. Но с сигналом опасности я, кажется, переусердствовал и чуть не выдал себя, поперхнувшись первым же глотком: соль плохо совместима с кофе.

Он снова невесело усмехнулся.

— Вообще-то я надеялся на что-то более тонкое. Я нашел пятнадцать абсолютно надежных способов убийства на космическом корабле. Но описывать их сейчас мне не хотелось бы.

Это просто фантастика, подумал Грант. С ним обходились не как с преступником, а как со школьником, не выучившим урока.

— И все-таки ты готов начать все сначала? — недоверчиво спросил он. – И в случае проигрыша даже сам принять яд?

Мак-Нил долго молчал. Потом медленно заговорил снова:

— Вижу, ты все еще мне не веришь. Это не соответствует твоему представлению обо мне, не так ли? Но, возможно, я смогу заставить тебя понять меня.

В сущности все очень просто. (Он сделал паузу, и затем продолжил более оживленно). Я брал от жизни все, что мог, не о чем не сожалея, не слишком терзаясь угрызениями совести.

Грант… Большая часть моей жизни уже позади, но я не цепляюсь за то, что осталось, так отчаянно, как ты считаешь.  Однако кое-что, пока я жив, мне совершенно необходимо. Тебя это, может быть, удивит, но дело в том, Грант, что некоторые принципы у меня имеются. В частности, я… я всегда старался вести себя как цивилизованный человек. Не скажу, что это всегда мне удавалось. Но, сделав что-либо неподобающее, я всегда старался загладить свою вину.

Он опять помолчал, а затем так, точно не Грант, а он сам нуждался в оправдании, объяснил:

— Я никогда не питал к тебе симпатии, Грант, но я часто тобой восхищался. Вот почему мне очень жаль, что все так случилось. Особенно я восхищался тобой в тот день, когда корабль получил пробоину.

После этих слов Мак-Нил запнулся и не смог сразу подобрать нужные слова. Когда он заговорил снова, то избегал встречаться взглядом с Грантом.

— В тот день я показал себя не с лучшей стороны. Случившееся потрясло меня. Я всегда был уверен, что выдержу любое испытание, но… в общем удар был слишком силен, он сбил меня с ног, я не выдержал…

 Он попытался шуткой скрыть смущение:

— Такая же история случилась со мной в моем первом полете. Я был слишком уверен, что никогда не заболею космической болезнью, а в результате именно из-за излишней самоуверенности мне было особенно тяжело. Но я переборол себя — переборол тогда и переборол теперь…  Большим сюрпризом, — мало что в моей жизни так сильно удивляло меня, — стало то что я увидел, что именно ты, ты — «Стальной Грант», начинаешь ломаться…

Грант сердито покраснел, но Мак-Нил, не дав ему ничего сказать, продолжил: 

— О, конечно, история с вином! Я понимаю, ты сейчас думаешь о ней. Так вот, это — единственное, в чем я НЕ раскаиваюсь. Я сказал, что всегда старался вести себя как цивилизованный человек, а цивилизованный человек должен знать, когда напиться. Но тебе этого, пожалуй, не понять.

Между тем, как ни странно, именно сейчас Грант начал его понимать. Только сейчас он почувствовал, как сильно заблуждался насчет Мак-Нила. Нет, «заблуждался» — не то слово. Во многом он был прав. Но он скользил взглядом по поверхности, не подозревая, какие под ней скрываются глубины.

В первый и (учитывая обстоятельства) в последний раз ему стали ясны истинные мотивы поведения инженера. Теперь он понимал, что перед ним не трус, пытающийся оправдаться перед миром: никто и не узнает, что произошло на борту «Стар Куин». Да и Мак-Нилу, с его так часто раздражавшей Гранта самоуверенностью, вероятнее всего, наплевать на общественное мнение. Но ради той же самоуверенности ему необходимо любой ценой сохранить собственное доброе мнение о себе. Иначе жизнь утратит для него всякий смысл, и на такую жизнь он ни за что не согласится.

Инженер пристально наблюдал за Грантом и, наверно, почувствовал, что тот уже близок к истине, так как внезапно изменил тон, словно жалея об излишней откровенности:

— Не думай, что мне нравится проявлять донкихотское благородство, подставляя другую щеку. Подойдем к делу исключительно с позиций здравого смысла. Какое-то соглашение мы ведь вынуждены принять. Приходило ли тебе в голову, что, если один из нас спасется, не заручившись соответствующими показаниями другого, оправдаться перед людьми ему будет нелегко?

Это обстоятельство Грант в своей слепой ярости совершенно упустил из виду, его праведность казалась такой… такой самоочевидной. Но он не верил, чтобы оно могло чересчур беспокоить Мак-Нила.

— Да, — сказал он. — Пожалуй, ты прав.

Сейчас он чувствовал себя намного лучше. Ненависть испарилась, и на душе у него стало спокойнее. Даже то, что дело приняло совсем не тот оборот, какого он ждал, уже не слишком его тревожило.

— Ладно, — сказал Грант равнодушно, — покончим с этим. Где-то здесь должна быть колода карт.

— Я думаю, нам  сначала нужно сделать заявления для Венеры — нам обоим, — с какой-то особой настойчивостью возразил инженер. — Надо зафиксировать то, что мы действуем по полному согласию — на случай, если потом придется отвечать на разные неудобные вопросы.

Грант безразлично кивнул. Он был уже на все согласен.  Он достал из ящика стола запечатанную колоду металлизированных карт и последовал за Мак-Нилом по коридору на летную палубу. Колбу с ядом захватили с собой.

Он даже улыбнулся, когда десятью минутами позже вытащил из колоды карту и положил ее лицевой стороной вверх рядом с картой Мак-Нила.

Мак-Нил замолчал. С минуту он занимался тем, что прикуривал новую сигарету. Затем он глубоко вдохнул ароматный ядовитый дым и сказал: — А остальное вы уже знаете, инспектор.

— За исключением нескольких незначительных деталей, — холодно сказала Спарта. — Куда делись колба с ядом и колба с солью?

— Через шлюз вместе с Грантом, — коротко ответил он. — Я подумал, что так будет лучше, а то химический анализ, обнаружение следов соли, вопросы…

Спарта достала из кармана куртки пачку металлизированных игральных карт:

— Узнаешь ? — Она протянула их ему.

Он взял в свои большие, удивительно аккуратные руки карты, глянул на них:

— Да похоже, что наши. Или такие же.

— Теперь нужно перетасовать.

Инженер пристально посмотрел на нее, затем сделал, как ему было сказано, умело перетасовав тонкие гибкие карты в воздухе между своими изогнутыми ладонями и проворными пальцами. Закончив, он с любопытством посмотрел на нее.

— Сними, если не возражаешь, — сказала она.

— Но ведь это ты должна снять, не так ли?

— Давай, снимай.

Он положил колоду на ближайший столик с лампой и быстро сдвинул верхнюю часть колоды в сторону, затем положил на нее нижнюю часть, отклонился назад:

— И что теперь?

— А теперь я хочу, чтобы ты снова перетасовал их.

Выражение его лица, непроницаемое, как ему казалось, едва скрывало презрение. Он только что поделился с ней одним из самых значительных эпизодов своей жизни, а она ответила ему просьбой поиграть в игры — без сомнения, пытаясь обмануть его. Он быстро перетасовывал карты, не делая никаких замечаний, позволяя шипению и рычанию их разделения, и быстрой рекомбинации выразить негодование за него:

— А теперь?

— Теперь я выберу карту.

Он, изобразив поклон, протянул ей колоду. Ее пальцы зависли над картами, двигаясь взад и вперед, как будто она пыталась принять решение. Все еще сосредотачиваясь, она сказала: 

— Ты очень хорошо управляешься с картами, мистер Мак-Нил.