Экстрасенс разбушевался

— Не хотите перебраться в США? — начал офтальмолог, когда мы остались наедине.

— Нет, — покрутил я головой.

— Почему? — удивился он. — Вы могли бы зарабатывать миллионы, получить американское гражданство.

— Не хочу. Мне нравится в Аргентине.

— Жаль, — огорчился он. — Тогда предлагаю сотрудничество. Я буду направлять к вам пациентов. Доходы пополам.

А рожа не треснет?

— Нет, мистер Джонатан. Мой гонорар — десять тысяч долларов с пациента. Сколько с них возьмете вы, мне не интересно. Только так.

— Хорошо, — вздохнул он. — Сколько пациентов вы готовы принять?

— Десять человек в неделю. Лучше одной группой. День недели, время и прочие подробности согласуйте с управляющим. Вы с ним уже знакомы.

— Вы деловой человек, мистер Родригес, — сказал американец, вставая. — Говорят, что вы русский, более того, из СССР. Это так?

— Да.

— А хватка, как у американца. Жаль, что не хотите переехать в США. Вы бы сделали блестящую карьеру. Если передумаете, сообщите.

— Как только, так сразу, — пообещал я.

Не знаю, как понял это гость, но расстались мы довольные друг другом. Но еще более довольным выглядел Диего.

— Сто тысяч долларов в неделю! — восхитился, услыхав о разговоре. — Я беру свои слова обратно. Вы отличный бизнесмен, сеньор!

А еще гоню замечательный самогон. Шутка…

Первая партия из США прибыла через неделю. Проблем с ними не возникло. Чего не отнимешь у американских врачей, так профессионализма. Сказали, чтоб пациенты до 18 лет, таких и привезли. Предупредили: с сохранившимся зрением от двух процентов, значит, полностью слепых не будет. Не то были прецеденты. Неприятно говорить матери, что ее ребенку не поможешь. Она ведь так надеялась! Аргентинцы в этом отношении похожи на нас.

Но все это произошло позже. Перед этим случилось происшествие, едва не погубившее мои планы, да и меня лично…

Серхио позвонил вечером. Я как раз разобрался с последним пациентом.

— Михаил Иванович! — в голосе помощника президента слышалась паника. — Вам приходилось исцелять инсульт?

— Нет, — ответил я, — но могу попытаться. Результат зависит от сложности случая и состояния пациента.

— Все сложно и плохо, — выдохнул он. — Но попробуйте. Другого не остается. Утопающий за соломинку хватается, как говорят у русских. Приезжайте как можно скорее. Военно-морской госпиталь, район Кабаллито. Я встречу у входа.

— Еду! — ответил я и положил трубку. К счастью, Алонсо нашелся у гаража, где мыл машину. А ведь мог уйти — рабочий день у него кончился. Я и сам могу сесть за руль, но Буэнос-Айрес знаю плохо.

— Гони! — приказал я, запрыгнув в салон. — Военно-морской госпиталь.

«Линкольн», рыкнув мотором, сорвался с места. Гнал Алонсо от души — любит это дело. И машина позволяет. «Кадиллак» я сдал, уезжая из отеля, арендовав взамен автомобиль поскромнее. Но это с виду. Мотор у «Линкольна» мощный, управляемость выше похвал. Я как-то попробовал прокатиться за рулем и остался в восторге. Жаль времени нет отвести душу и погонять вволю.

К госпиталю мы подкатили через двадцать минут. А ничего себе здание моряки отгрохали, модерновое. Оставив Алонсо разбираться с полицией — по пути, мы нарушили все возможные правила дорожного движения, я направился к входу. Серхио ждал у дверей.

— Наконец-то! — обрадовался моему появлению. — Раньше не мог?

— Мой водитель сейчас разбирается с полицией, — указал я за спину. — Летели со всей скоростью, в том числе на красный свет.

— Забудьте про полицию! — махнул он рукой. — Идем. Скорее!

Быстрым шагом мы пересекли холл, вошли в лифт, поднялись на пятый этаж и заспешили по широкому коридору. Возле одной из палат толпились люди. Кто-то в белом халате, кто-то без него. Некоторые в военных мундирах. Погоны, аксельбанты, встревоженные лица.

Серхио что-то сказал по-испански, все уставились на меня. Выражение лиц скептическое. Наконец, кто-то из чинов кивнул, люди расступились и пропустили нас к дверям. Подскочившая женщина забрала наши плащи и помогла надеть белые халаты. Серхио толкнул дверь, и мы вошли.

Еще в коридоре я понял, к кому меня пригласили. Не ошибся. Президент лежал на кровати, весь опутанный проводами. Из угла рта торчит трубка, уходящая к аппарату на стойке. Искусственная вентиляция легких. Хреновые дела. Я привычно просканировал пациента. Плохо. Сердце едва бьется. Менем на грани между жизнью и смертью.

У кровати пациента дежурил мужчина средних лет в медицинском облачении. Наше появление он встретил удивленным возгласом. Серхио что-то быстро сказал. В ответ врач разразился возмущенной тирадой, которую сопровождал энергичной жестикуляцией.

— Говорит, что не подпустит вас к пациенту, — перевел Серхио. — Не верит в целителей.

— Он даст гарантию, что вылечит президента? — спросил я.

Серхио перевел. Врач как-то сразу увял и пробормотал нечто мало разборчивое.

— Гарантии не дает, — перевел Серхио.

— Тогда пусть не мешает.

Я подошел к умывальнику в углу, быстро ополоснул руки и вытер их висевшим здесь же полотенцем. Подошел к Менему, по пути бесцеремонно отодвинув медика плечом. Положил президенту руку на темя. Что у нас? Тромб. Небольшой, но наглухо закупоривший сосуд. Тот лопнул, выбросив в мозг порцию крови. Образовалась гематома. Не сказать, чтоб большая, но достаточно, чтобы вогнать президента в кому. То, что он до сих пор жив — чудо. Помогла бы срочная операция, но ее почему-то не сделали. То ли нет высококвалифицированного нейрохирурга под рукой, то ли тот не решился. Оперировать на открытом мозге рискованно даже в моем времени. Ладно, это лирика. Время работать.

Я решил начать с сосуда. Главное — восстановить кровообращение, с гематомой разберемся потом. Восстанавливаем целостность артерии, разжижаем тромб. Это оказалось непривычно сложно, ну, так никогда не занимался. Шаг за шагом, не спеша, я двигался по намеченному пути, пока, наконец, кровь не заструилась по восстановленному сосуду. Половина дела сделана.

Президент внезапно закашлялся и открыл глаза. Завозился на кровати.