Экстрасенс разбушевался

— Странный вопрос, — удивился министр. — Обследовать и вести больных. Вот представьте: вы получили новое лекарство. Его применение дает поразительный эффект. Разве это отменяет участие врача? Наблюдение, поддерживающее лечение… Кстати о лекарствах. Химиотерапию применять прекращаем, высвободившиеся препараты отдадим в клиники для взрослых. Всем все ясно?

Участники совещания закивали. Так я стал работать по трем адресам. В понедельник отправлялся в Аксаковщину, два последующих дня практиковал в Минске, четверг и пятницу проводил в Боровлянах, где исцелял детей с ДЦП. Не скажу, что все шло гладко. Более всего хлопот доставлял рак крови. Не лимфома с ее четкой локализацией, а лейкозы. Муторное дело. Для начала долгий поиск патологии в органах кроветворения, затем помощь им в возвращении прежних функций. Если деток с «обычным» раком мог исцелить два десятка в день, то с лейкозами — три или пять. По моей просьбе, в клиниках ввели сортировку больных. Для начала шли тяжелые в терминальной стадии, после их исцеления занимался остальными. Но процесс шел и приносил радость. Как и прежде я являлся к деткам с гостинцами. Пока те жевали конфетки, работал. Но с тяжелыми номер не проходил — времени требовалось больше. Я облачался в халат и бахилы, надевал перчатки и хирургическую маску. Врачи отводили меня к больному, где выдавали за коллегу из Москвы. Я делал вид, что обследую пациента, сам же занимался исцелением. Иногда это занимало час или два.

Разумеется, сохранению тайны это не способствовало, тем не менее, ее блюли — и врачи, и средний медицинский персонал. Не из страха. Как сказала мне заведующая отделением онкологии: «Как иначе, Михаил Иванович? Вот узнают в Москве — и заберут вас. Кто станет исцелять наших деток?» Информация все же протекла, но об этом позже. Для начала любопытная история.

Это случилось в декабре. Как-то вечером в нашей съемной квартире долго и протяжно зазвонил телефон — межгород. Этот номер знали многие — нет смысла таить, скоро в свою квартиру переберусь, потому звонок не удивил. Я снял трубку.

— Господин Мурашко? — спросил мужской голос. Неизвестный абонент говорил по-русски, но с заметным акцентом.

— Да, — подтвердил я.

— Меня зовут Серхио, Сергей Иванович, по-вашему, — представился собеседник. — Я потомок русских эмигрантов. В настоящее время — советник посольства Аргентины в Москве. Наслышан о вас. У меня такой вопрос: вы исцеляете слепоту?

— Не доводилось, — признался я. — Хотя можно попытаться. Сколько лет пациенту?

— Пациентке. Это девушка, восемнадцать лет.

— Слепота полная или частичная?

— Различает день и ночь, а еще фигуры людей.

Значит, зрительный нерв не умер окончательно.

— Тогда стоит попытаться. Привозите, посмотрю. Но гарантий не даю — до сих пор этим не занимался.

— Договорились, Михаил Иванович, — обрадовался Серхио. — Сколько это будет стоить?

— Консультация бесплатна, гонорар обсудим на месте. Не волнуйтесь, не разорю.

— По этому поводу беспокоюсь меньше всего, — сообщил Серхио. — До встречи!

Он позвонил спустя неделю — тоже вечером.

— Мы в Минске, — сообщил, поздоровавшись. — Что делать?

— В первый раз в городе? — поинтересовался я.

— Да.

— Тогда, видимо, захотите осмотреть достопримечательности белорусской столицы. Предлагаю начать с площади Победы. Берите такси и приезжайте. Встретимся возле Вечного огня.

— Будем! — заверил он, догадавшись о причине такого предложения. — С вас рассказ о памятном месте.

Спустя час я вышел к монументу. Возле Вечного огня стояли двое: невысокий мужчина лет сорока в коричневом пальто и фетровой шляпе и девушка в шубке из голубой норки и такой же шапке. Белые сапожки обтягивали ее икры до колена. Не бедные клиенты. Я подошел и поздоровался.

— Рад познакомиться, господин Мурашко! — Серхио пожал мне руку, не снимая перчатки. — Разрешите вам представить сеньориту Анну.

Он произнес несколько слов по-испански.

— Буэнос ночес! — звонким голосом сказала Анна и протянула руку в белой кожаной перчатке. Я ее осторожно пожал, заодно рассмотрел аргентинку. Красивая девушка. Правильные черты лица, маленький ротик с пухлыми губками, большие, черные глаза под пушистыми ресницами. Нос слегка великоват, но это только придает шарма. Цвет волос под шапкой не разглядеть, но наверняка черные, как и брови. Жгучая испанская красота. Впечатление портил только взгляд — неуверенный, без огня во взоре.

— Синьорита говорит по-английски? — поинтересовался я, перейдя на язык Шекспира.

— Йес, ай ду! — улыбнулась Анна.

— Предлагаю прогуляться в парк, он совсем рядом, — сказал я на английском. — Там расскажу вам о Минске. Да и памятник оттуда лучше виден.

— Хорошо, — кивнула Анна. Молодец, понятливая.

Серхио аккуратно взял девушку под руку, мы спустились в подземный переход. Выбравшись наверх, зашагали к парку. Серхио вел девушку осторожно, периодически предупреждая о чем-то по-испански. Интересно, кто она ему? Вряд ли дочь или родственница — слишком уж почтителен. Ребенок начальства? Тогда почему Анну привез он?

Гуляющих в это время в парке не было. Мы без труда нашли свободную скамейку, где устроились втроем. Я сел рядом с Анной, Серхио — с другой стороны от девушки. Я осмотрелся по сторонам.

— Опасаетесь слежки? — спросил Серхио по-русски.

— Да, — кивнул я. — КГБ нервно реагирует на мои контакты с иностранцами.

— Сомневаюсь, что есть причина беспокоиться. Аргентина мало интересна КГБ. Да, в Москве присматривают, но без рвения. Я согласовал поездку в Минск в министерстве иностранных дел, там охотно дали разрешение. Слежки не заметил.

— Ну, раз так, займемся исцелением, — я достал из кармана шарф. — Завяжите сеньорите глаза.

— Для чего? — удивился он.

— Чтобы яркий свет не повредил исцеленную сетчатку.

На пути к парку я определил причину слепоты Анны. Атрофия зрительных нервов ишемического происхождения. Нарушен кровоток к нервам, что и привело к потере зрения. Следствие перенесенной болезни, скорее всего.