Страница 95 из 105
«Здешний настоятель — невероятный э-э-э… чудак, — думал он, читая сутру. — Вот откуда такие люди берутся? Ну не хочешь ты нас видеть — ну просто откажи и все. Зачем все эти гадости говорить — про бомжей, про запахи, про беседку? Психу бы он, небось, такого не сказал. Плохо все-таки быть «стекляшкой».
И действительно, Четвертому в этом плане не позавидуешь. Дело в том, что, получив «Святость», по сути, можно было качать только эту характеристику. Считалось, что подвижник должен сосредоточится исключительно на ней. Нет, теоретически Четвертый мог вложиться и в другие параметры, но вот только кинув, допустим, 10 очков в Силу, он тут же получал минус 30 очков в Святости. Очень просто, один к трем. Просто обычно Святость получали только хаи на уровнях за 200, которым это условие не доставляло непреодолимых хлопот — они просто останавливались в своем развитии по всем параметрам. Совсем иное дело — Четверка, получивший Святость на начальных уровнях. Он действительно был «стеклянным» и без помощи своих спутников в этих локациях не выжил бы и дня.
Четвертый еще немного помолился, успокоился и решил, что зря дал гневу овладеть собой. «Может быть, настоятель и не поганец. Может, у него просто день был плохой, вот он, перенервничав, и не разобрался в ситуации. Он ведь даже не видел меня толком. Надо мне самому сходить к нему и все объяснить».
Юный монах просто был еще слишком юным и не избавился от подростковых иллюзий. Ему было невдомек, что если человек похож на говнюка, разговаривает как говнюк и ведет себя как говнюк, то наверняка это и есть говнюк.
Найдя дорогу с помощью встречных монахов, Четвертый робко заглянул в келью настоятеля. Настоятель кушал, обстоятельно изучая и результативно забрасывая внутрь себя содержимое множества тарелок и мисочек, стоящих перед ним.
— Чё надо? — чавкая, поприветствовал посетителя он.
Посчитав это за приглашение, Четвертый переступил порог.
— Приятного аппетита, — пожелал он, на что настоятель только покивал, промычав что-то невразумительное.
— У меня вот какой вопрос, — начал Четвертый. — Видите ли, я глава группы монахов, мы идем в паломничество в Москву. И мы бы хотели переночевать у вас в монастыре.
— А, это ты, бомжара, — сытно рыгнул настоятель. — Не узнал, богатым будешь!
И первым заржал над своей немудреной шуткой. Отсмеявшись, он продолжил:
— Ну я же уже сказал — беседка. Какие еще вопросы? Тебе что — дворник не передал мое указание?
— Нет, он все передал, — не стал спорить Четвертый. — Просто… Просто шел дождь, мы промокли, и хотелось бы хотя бы просушиться. И мы не бомжи, я могу подорожную по паломничеству показать, мы ее в каждом городе отмечали.
Настоятель поморщился.
— Ты правда думаешь, что оттого, что вы где-то сперли чью-то подорожную, что-то изменится? Бьют не по паспорту, а по роже, слышал такой анекдот? Ты мне хоть двести документов принеси, я только на твою рожу гляну — и сразу скажу: бомжи приперлись! А глаз у меня наметан, потому что честно скажу — не люблю я бродячих монахов. Не-люб-лю! С молодости не люблю. Я когда только настоятелем стал, молодой был и наивный — и пустил однажды компанию типа вашей. Тоже бродячие монахи были, на Байкал в паломничество шли. На недельку пожить попросились. А я дурак и пустил.
— И что? — заинтересовался Четвертый.
Настоятель, в паузу набивший рот квашенной капустой, только рукой махнул, погоди, мол. Прожевав, пояснил:
— Всю зиму эти гниды у меня на шее просидели, только весной с горем пополам вытолкать их сумели. Пошли куда-то дальше, наверное, других лохов искать. А как эти козлы себя вели — вспомнить страшно! Брат Нилус даже стихи про это сочинил:
Дальше не помню, там еще много куплетов. В общем, второй раз я на эти грабли наступать не собираюсь. Беседка — вот что вам поможет. Там лавочки есть, можете под лавкой спать лечь. А теперь пошел вон, пока я братьев не позвал. Хотя тебя, доходягу, я и сам выкину, если скандалить начнешь. Иди, убогий, иди подобру-поздорову.
— Ну как? — спросил вернувшегося Четвертого Псих.
— Ну… — замялся монах. — Как-то не показался мне этот монастырь. Может, какой постоялый двор подешевле поищем? Город-то большой.
— Понятно, — кивнул Псих. — Скажи мне только одно — побить тебя здешние монахи успели?
— Нет, никто меня не бил, — яростно запротестовал Четвертый.
— Сто пудов насовали ему, — влез со своим мнением Жир. — Ты на лицо его посмотри. Он же вот-вот заплачет.
— Ну тогда они как-то аккуратно насовали, с опаской — с сомнением ответил Псих, внимательно оглядев Босса. — Синяков нигде не оставили.
— Нас, небось, боятся, — весело хрюкнул Жир. — Боятся, значит, уважают!
— Босс, может быть, они тебя обзывали плохими словами? — с искренней заботой поинтересовался Псих. — Дохлой рыбой там назвали или земляным червяком?
— Нет, — упрямо помотал головой Четвертый. — Никто меня не обзывал.
— Почему же у тебя такой расстроенный вид? — продолжал допытываться Псих. — Уж не соскучился ли ты по родине?
— Друзья мои, — вместо ответа сказал Четвертый, — нам здесь будет неудобно.
Псих поднялся и подтянул штаны.
— Пойду я посмотрю на этот неудобный монастырь, — пояснил он.
— С тобой сходить? — поинтересовался свин.
— Зачем? — искренне удивился обезьян. — Меня и одного-то много.
Зайдя в калитку, он обвел глазами двор и уперся взглядом в дворника, снимавшего нагар с лампад перед статуями.
Псих бесшумно подкрался сзади и громко гаркнул:
— Вечер в хату, брат!