Куда идем мы... - 2

Затемняя и хребты и долы:

Задрожали люди от смятенья.

Был один боец охвачен местью:

Не прощал врагу он смерти брата,

И теперь не ведал снисхожденья;

Для другого — было делом чести

Биться за того, чье имя свято,

Кто на Запад шел для поклоненья.

Оба ярой злобой пламенели,

Мстительные, бились исступленно,

Применив военное уменье;

Духи же от страха цепенели,

Как при схватке тигра и дракона,

Даже солнце спряталось в смущенье.

У того из глаз струилось пламя;

Шлифовались зубы у другого, —

Только яшмы слышалось скрипенье…

Были оба славными бойцами,

И взлетали в поединке снова

Меч и посох в яростном вращенье.

Вскоре стало заметно, что, несмотря на всю свою силу, старший брат заметно уступал младшему в боевых умениях и не мог долго биться с Психом на равных. Вскоре Алтан Унэгэн стал сдавать и отступать под напором обезьяна.

Тогда он с интонацией Черного Абдуллы крикнул своему воинству:

— Убейте его!

Надо отдать должное дисциплине в гнездовье лис-оборотней — все вооруженные демоны ринулись в бой без каких-либо сомнений, труса не праздновал ни один боец. Разумеется, вся эта низкоуровеневая мелочь не могла нанести серьезного урона хаю, но она сбивала Психу темп, отвлекала внимание и тем самым облегчала положение главы клана.

К несчастью для лис, даже разменивая жизни поданных на тактическое преимущество, Алтан Унэгэн не смог переломить ход поединка. Псих отступал, но отступал медленно, размеренно и методично перемалывая нападавших. По всему выходило, что хвостатые лисы закончатся раньше, чем силы Психа.

И тогда Золотой лис пустил в ход свой последний козырь.

Он выхватил левой рукой из-за пояса веер и крикнул:

— Все назад!

Лисы, особенно те, кто уже видел этот артефакт в деле, кинулись прочь, как от чумы.

Дав им на спасение две секунды, Алтан Унэгэн махнул веером на своего супротивника.

Ш-ш-ш-ш-ш…

Невероятная. Огромная. Всепоглощающая. Убивающая все на своем пути волна огня ринулась в сторону Психа. Она неслась со скоростью разогнавшегося автомобиля, и на ее пути мотыльками вспыхивали деревья, камни и не успевшие убежать лисы.

Не был тот огонь ниспослан с неба,

И огнем домашней печи не был,

В очаге не бился утром рано;

Не вставал над головой вулкана;

Это был огонь иной, священный,

Слитый из пяти стихий вселенной.

Этот веер из листа банана

Наделен был силой талисмана,

Взмах его рождал огня блистанье —

Огненное море в Поднебесной,

Ослепляло это пламя взоры,

Полымем охватывало горы,

И в лесах забушевало пламя,

Загорелись сосны фонарями,

И, жалея роскошь оперенья,

Птицы ввысь взлетали для спасенья,

И бежали звери по дороге,

Покидая норы и берлоги,

Даже камня расплавлялось тело —

Вся земля в том пламени горела.

Хохоча как безумный, Алтан Унэгэн взмахнул веером второй раз, потом третий, четвертый…

Семь.

Семь волн волшебного огня Самади прокатилось по месту, где стоял Псих.

Все, что могло гореть — рассыпалось золой. Все, что не могло — расплавилось. Даже сама земля запеклась полуметровой стеклянной коркой.

Когда вдаль ушла последняя, седьмая волна огня, старший лис засмеялся безумным смехом.

— Вот и все! — крикнул он в небо. — Брат, ты отомщен!

И тут же захрипел, словно поперхнувшись.

С выжженной земли поднялся присевший на одно колено Псих.

Его одежда сгорела дотла, шерсть на коже так же обратилась в пепел. Но в остальном он был цел и невредим, лишь глаза стали насыщенно-огненного цвета.

Обезьян сплюнул и спокойно сказал:

— Все-таки ты плохой мальчик, который не слушался маму. Разве тебе мама не рассказывала старую сказку про плененного обезьяна и волшебную муфельную печь? Похоже, не рассказывала. Иначе бы тебе и в голову не пришла идиотская идея жечь меня огнем.

Псих крутанул посохом «мельницу», и, нимало не смущаясь своей наготы, неторопливо двинулся вперед.

Алтан Унэгэн затрясся от ярости, негодования и бессилия. В сердцах бросив на землю разрядившийся бесполезный артефакт, он крикнул:

— Уходим!

Развернулся и большими прыжками побежал куда-то на юго-запад. Немногочисленные уцелевшие лисы последовали за ним.

Псих не преследовал беглецов. Подобрав веер из бананового листа, он развернулся и пошел ко дворцу, который, к счастью, остался в стороне от огненных волн.

Обезьян шел, опираясь на посох, и мерные постукивания золота по камню гулко отдавались в пустых помещениях. Дворец будто вымер — во всем огромном здании, казалось, не осталось ни одной живой души, все — от стариков до младенцев — ушли с Алтан Унэгэном.

Обезьян подошел к растерзанному столу, за которым много часов пьянствовали братья. Увидев стоящий на столе графин, он хмыкнул и присоединил его к остальным артефактам, отправив в пространственный карман. Потом, не поворачиваясь, поинтересовался:

— Вы так и будете в бассейне мокнуть, словно алкоголики в сауне? Вылезайте уже. Поселок наш.