Рождение сверхновой

Тут, на самом деле, кроется изрядная опасность киднеппинга. Украдут мальчика и начнут тянуть с меня деньги. И не захочешь, а заплатишь. Поэтому о деньгах и счетах никто знать кроме них троих не должен. О счетах знает пока только Витя.

— Я вас провожу, или даже отвезу домой, — и тут же напарываюсь на предостерегающий взгляд Вити. Крайне необычно видеть такой по-взрослому мужской взгляд от маленького мальчика. Тут же догадываюсь, в чём дело, но Витя берёт объяснения на себя.

— Нет. Нас не должны видеть вместе. Не надо нас провожать.

Когда все уходят, я грустнею. Вживую мы теперь долго не увидимся. Я планирую крупно засветиться в России, а нашу связь обнаруживать нельзя.

Москва, интервью в телестудии «5 канал»

22 июня, время 18:00, прямой эфир.

— У вашей страны сегодня особый день, да, Ирина? — обращаюсь к светловолосой красивой собеседнице. Красивая-то она красивая, но я круче, и это обстоятельство греет моё по-женски ревнивое сердце.

— 22 июня, да, день особый. Но как-то странно слышать это от иностранки. Вы уж простите, госпожа Агдан, — щебечет ведущая.

— Я не совсем иностранка, — поправляю я и вовсе не собираюсь выкладывать публично свою подноготную, — Вы же прекрасно видите, что я свободно говорю по-русски.

— Не перестаю удивляться. А вы точно кореянка?

— Хотите, перейдём на корейский? — тут же и перехожу, — Аньёнхасейо, дорогие зрители! Прошу вас, позаботьтесь обо мне.

Ирина посмеивается.

— Нет, я вас не смогу поддержать. Что вы сейчас сказали?

— Прямой перевод не имеет смысла. Это стандартное корейское приветствие.

— А всё-таки? Каков дословный перевод?

— Ирина, вы хотите, чтобы интервью скатилось до объяснений тонких особенностей корейской культуры? В принципе, я не против, но вам режиссёр программы потом по первое число всыпет. Да и я здесь не за этим.

— Хорошо, — уступает ведущая, — Откуда вы так хорошо осведомлены о нашей истории? У нас сейчас среди молодёжи не все сразу скажут, что это за день.

— Знание языка, Ирина. По-настоящему язык можно изучить только полностью погрузившись в национальную культуру. Литературу, историю, музыку, фольклор. Вы видите, что я знаю ваш язык, это означает, что я так же хорошо знаю вашу страну. Не до мелких подробностей, я здесь не живу, но довольно хорошо.

— Поэтому и знаете про 22 июня. А можно вопрос на засыпку? Знаете, сколько погибло в результате той войны?

— Двадцать миллионов, — а чего бы мне не знать? У Юркина прадед по матери там остался.

— Вообще-то почти двадцать семь, — Ирина набирается дерзости меня поправить. Ну-ну…

— Ошибочка, Ирина. Это демографические потери, а мы говорим о погибших. В эти двадцать семь миллионов входит миллион триста тысяч нерождённых младенцев. Рожали ведь меньше. Старики и слабые от стрессов, недоедания и запредельной физической нагрузки умирали раньше. То есть, естественная смертность повысилась. Но это же не погибшие в результате боевых действий! А куда вы отнесёте тех, кто на сторону Гитлера перешёл? Тоже в свои потери запишете?

— … — по мере нагромождения аргументов Ирина всё более терялась.

— Вот вы представьте! Дивизия «СС Галичина» была? Была. Прибалтийские дивизии «Ваффен СС» были? Были. Вы что, перебили их, а потом в собственные потери записали? Понятно, когда их в демографические потери записывают, они всё-таки советскими гражданами считались, но включать их в число павших за Родину не просто смешно, это кощунство какое-то.

Несколько секунд на растерянную ведущую даже смотреть было жалко. Но профессионализм, в конце концов, берёт верх.

— Вы прямо устыдиться меня заставили. Кореянка поправляет меня, гражданку России, по истории моей страны…

— Просто у меня память хорошая. Я ничего не забываю, — улыбаюсь максимально мягко. Пусть девушка придёт в себя.

— Вернёмся к началу, госпожа Агдан. Что вы подразумевали, говоря, что 22 июня для нас особый день? — ведущая почти приходит в норму.

— Сразу оговорюсь. Дело в том, что со стороны лично мне многое видно лучше. То, что вы, русские даже не осознаёте. Я говорю это затем, чтобы вы не спешили огорчаться. Вот де, иностранка понимает, а мы — нет. К тому же, повторяю: я не совсем иностранка. В каком-то смысле я — русская.

— Так. И что же вы думаете про 22 июня?

— Этот день оставил огромный след в вашей культуре и национальной психологии. Вы этого не замечаете, а я как-то ради интереса проверила и выяснила один интересный момент. После той войны не было в истории вашей страны ни одного дня, чтобы вы проигнорировали хотя бы малейшую угрозу в свой адрес. Хватит, наелись досыта! — так сказали себе русские 9 мая. Мы больше не позволим без последствий сосредотачивать у наших границ даже небольшие силы. И на любую угрозу дадим исчерпывающий ответ.

— Вот как? — Ирина слегка обескуражено поднимает бровь.

— Да. Именно поэтому, когда НАТО вводит в Эстонию какой-нибудь символический танковый батальон, русский президент тут же отдаёт команду подвести поближе батарею «Искандеров». И любой вой из-за границы по этому поводу просто игнорирует.

— Вы и про это знаете? — удивление Ирины нарастает.

— Я новости смотрю регулярно. Вполне возможно, что даже ваш президент до конца не сознаёт, почему он так поступает.

— Полагаю, сознаёт…

— Может быть, — пожимаю плечами, — Мы не знаем. Но многие ваши соотечественники не понимают. Я и на вашем лице какое-то удивление по этому поводу замечаю.

— Попробую подытожить. Вы считаете, что русские после войны стали более подозрительны.

— Примерно так. Как говорится, если вы параноик, это не значит, что за вами не следят.

Мы немножко посмеялись.

— Что вы ещё о России думаете?

— А что я могу о ней думать? Большая, сильная страна с огромными, но пока неясными перспективами.

— Почему не ясными? — задаёт слегка неприятный для меня вопрос. Почему неприятный?

— Это вас надо спросить. Куда и зачем вы идёте? Раньше-то всем понятно было. СССР боролся за мир во всём мире и историческую победу коммунизма. А сейчас чего вы хотите, лично для меня тёмный лес.

— Вы коммунистка? — вопрос провокационный, но меня этим не прошибёшь. Только не сегодня.

— То есть? Вот если вы сейчас произнесёте фамилию «Зюганов» тут же превратитесь в члена КПРФ? Я упомянула СССР, и вы тут же записали меня в коммунисты? Да вы с ума сошли! Я — капиталист, мультимиллионер, владелец быстрорастущей корпорации!

— Вы отлично осведомлены о наших политических реалиях… — бормочет Ирина.

— Чем занимается ваша корпорация, — оправившись, продолжает она.

— Недавно создала на базе разорившегося музыкальное агентство, прибираю к рукам второразрядный телеканал. Собираюсь организовать кинокомпанию или купить существующую. Дальше посмотрим. Планы у меня большие, бизнес-интересы обширные. Долго рассказывать.

— Разорившееся агентство, второстепенный телеканал… не боитесь сами разориться?

— Нет, — надоела мне эта тема, потому рубленый конкретный ответ. Ирина ловит мой посыл и меняет тему.

— Не планируете гастроли в России?

— Не интересно, — эту тему я тоже пытаюсь обойти. Не удаётся.

— Почему? Я думаю, вы будете иметь успех.

— Попробуйте конвертировать мой успех в России в долларовый эквивалент. Сколько я у вас заработаю, скажем, за месяц?

— Я думаю, пару миллионов долларов вполне реально…

— Я сомневаюсь, но не важно. Ирина, это копейки. Ваша страна для мировых звёзд шоу-бизнеса не интересна. У вас нет соответствующей инфраструктуры. Вы сами на этом огромные деньги теряете и звёзд привлечь не можете.

— Два миллиона долларов для вас копейки? — Ирина не поражается, просто уточняет.

— Я повторяю: сильно сомневаюсь. К тому же эти два миллиона надо делить на многих. Владельцам концертных площадок — не менее тридцати процентов. Организаторам — свою долю. В Европе это ещё тридцать процентов, у вас — не знаю. Плюс расходы, у вас большая страна, один перелёт из Сеула в Москву нескольких десятков человек во сколько встанет? Проживание во что обойдётся? Так что лично мне, как организатору и участнику вряд ли достанется больше двадцати процентов. Получается, вы мне предлагаете заработать у вас меньше полумиллиона за месяц. Жалкие гроши, вы уж простите.