Страница 9 из 11
– Ты чего, брат? Ты как в первый раз! Снимай до конца! Снимай!
Грин делал вид, что внял советам, но не спешил сбрасывать портки. Он с удивлением изучал голых: те, что были молоды, как правило, не поседели, кожа их была розовая, здоровая, но вот некоторые голые, те, кто верещал и громил больше других, выглядели обречённо. Они точно истаивали на ветру. Каждый порыв срывал с них цвет, уносил кожу, уничтожал всякое отличие, и люди постепенно терялись, исчезали. Они могли забежать за рекламный щит и не выбежать из-за него. Ветер рассеивал их, и несчастные знали это, поэтому кричали особенно громко и бились особенно яростно.
Около мэрии собралось несколько сотен человек. Полуголые взрослые и подростки заворожено смотрели вверх. Метрах в четырёх над входом, на широком балконе, откуда по праздникам зачитывались торжественные речи, голяки крепко держали кучку вырывающихся людей в комбинезонах. Поворачиваясь то к ним, то к толпе, собравшейся внизу, по балкону расхаживал худой бородач с клюкой:
– Кто ещё думает, что мы сумасшедшие? Что мы громим город из прихоти? Не-е-е-т! Мы, обшелушенные, связаны с вами, скорлупки! Мы не хотим вам зла. Мы хотим показать, как глупы вы, прячась от ветра. Не сегодня, так завтра он всё равно разметает ваши крепости. Мы научим вас принимать судьбу. Ведь мы разделись для вас. Вы понимаете? Мы разделись для вас!
Толпа голяков заорала:
– МЫ РАЗДЕЛИСЬ ДЛЯ ВАС!
На краю балкона качнулся голый человек, которого только что выковыряли из облегающей резины. Человек выл и не понимал, что с ним хотят сделать. Чернобородый тихонько ткнул клюкой в дрожащую спину, и жертва полетела вниз, рухнув на кучу мягкой одежды. Люди смолкли, наблюдая, как из вороха шарфов, курток, простыней, молодёжной джинсы и рубашек выкапывается ошалевший прыгун. Пошатываясь, мужчина выбрался из кучи и как собачка стряхнул с ноги приставшую кофту. Заплетаясь, прыгун присоединился к ликующим голякам. Мужчина встал рядом с Грином, и тот увидел, как ужас на его лице разгладился, живот подобрался, втянувшись в место, где должна быть душа, и когда бывшая одежда обращённого упала в общую кучу, тот вместе со всеми закричал:
– МЫ РАЗДЕЛИСЬ ДЛЯ ВАС!
Клюка пропороло небо.
– Следующий! Скорлупки вниз!
К краю подвели нового летуна. Грин узнал ведущего, который когда-то смеялся над чернобородым. Журналист, лицезрев судьбу предшественника, уже не трясся, и даже сам, когда его очистили от одежды, уверенно шагнул вниз. Сомкнутые губы сложились в презрительную усмешку, и она осталась висеть где-то в воздухе, когда его тело рассыпалось, будто было сделано из золы. Пыль попала людям в глаза и на языки. Грин сглотнул неприятный горьковатый песочек. В горле запершило. Он впервые ел человека.
– Прах к праху, – задумчиво протянул чернобородый – всё его лицо было серым от пепла, – неужто вы думали, что ветер не узнает своих?... Неужто кто-то думал, что его спасёт скорлупа? Эй, брат!? Почему ты с нами не до конца? Боишься? Или тебе есть что скрывать?
Майор понял, что обращаются к нему. Он не стал дожидаться, когда его схватят, а сам поднялся на балкон. Тощий чернобородый развёл руки в стороны, и одна рука оказалась чересчур длинной, загибающей ветер клюкой.
– Ты чего-то боишься, брат? Почему не встречаешь ветер так же, как мы?
– Я не боюсь, – твёрдо ответил Грин.
– Так что же?
– Я просто не знаю.
– Чего же?
– Я не помню. Я хотел бы сказать, но я не знаю...
Грин запутался, смолк и посмотрел сначала на кучку дрожащих людей, которых готовили к экзекуции, потом посмотрел вниз, где стояли те, кто прошёл её и посмотрел на бородача. Тело Чернова как будто свили из еловых корней. Оно бугрилось твёрдостью, какой обладает прокалившееся в огне дерево. Чернов, дурно улыбаясь, наклонился к уху Грина и тихо прошептал:
– Если честно, я и сам ничего не знаю.... Но это больше не имеет значения. Знаешь или не знаешь – итог один. Нельзя устоять, когда дует ветер!
Чернов отстранился от Грина, и тот ненароком заметил, что улыбка бородача уже не такая белая. И весь он не такой чёткий, каким был на экране. Безумец высветлился изнутри, и пока никто не обратил на это внимания. Желание расспросить бородача исчезло – он не знал того, что могло бы помочь Грину.
– МЫ РАЗДЕЛИСЬ ДЛЯ ВАС!
Одежда Грина полетела в общую кучу. Он стоял на краю, выгибаясь, как выгибается парус и ждал, когда спину наполнит ветер. Майор хотел рухнуть – ласточкой или рыбкой – и обратиться пеплом или обратиться в человека. Грин посмотрел на небо. Пламя, подсвечивающее его, как всегда было красным, рыжим, белым, жёлтым, оранжевым, зелёным и голубым.
Спину обжёг удар.
Когда Грин целый и невредимый выбрался из вороха белья, голяки заревели, приветствуя нового брата. С балкона майору отсалютовал Чернов. Ни в полёте, ни в тканной утробе Грин не испытал того, чего хотел. Матка кололась мохером, и полёт к ней был короток. Так не летают птицы. Офицер выскользнул из толпы и пошёл домой. По пути Грин забрёл в один из разграбленных продуктовых, где набрал немного еды.
Виолетта со Златой хотели ужинать.
Стучать пришлось трижды. В последний раз, услышав из глубины дома нарастающие крики, Грин забарабанил в дверь что есть сил и только тогда её открыли.
– Витя! Что с тобой!?
Виолетта была в качественной прозрачной защите. Такая стоила дорого. Грин был полностью голым. Виктор улыбнулся, надеясь, что его зубы по-прежнему белые, и прошёл в коридор.
– В городе беспорядки. Зацепило.
– Витя, стой, туда нельзя! – запоздало крикнула Виолетта, но Грин уже вошёл в гостиную, где застал двух гостей.
– Здравствуйте, – ноги машинально шагнули за кресло, – Виктор Грин, муж Виолы. Майор вооружённых сил.