Ветрянка

Володя Злобин

Ветрянка

Майор Виктор Грин завтракал в плохом настроении. Перед сном он забыл закрыть окно, и за ночь спальню выстудил сквозняк. Занавески и шторы, стопка выглаженного белья и даже забытые на спинке стула носки на несколько часов ожили, затрепыхались, и, как всё живое, быстро посерели, сбились и поникли.

– Как!? Ну как!? Я просто не понимаю, как ты мог забыть про окно!? Тебе что, в голову надуло? Эй, скажи уже хоть что-нибудь!

Грин говорил редко, особенно с женой, худощавой, ломкой Виолеттой. Она напоминала галету, поэтому Виктор любил жену молча и сильно, как любят еду во время обеда. Грин мог бы ответить по поводу сквозняка, но армия твёрдо научила: когда с криком что-то спрашивают – ответ и не нужен.

Офицер перевёл взгляд на экран. Он был по-утреннему оживлён:

– Если вам всё же нужно выйти на улицу, постарайтесь укрыться от ветра. Не беда, если у вас нет соответствующей одежды. Можно использовать обыкновенный дождевик, и даже перешитый чехол от дивана. Незапланированные траты тоже не проблема. Пришло время достать с антресолей непромокаемый плащ или наведаться в комиссионный магазин.

Камера показала почти безлюдную улицу. Ведущий окуклился в длиннополую прозрачную ткань. Майор познакомился с экранным говоруном несколько сотен завтраков назад, и с тех пор тот постарел, осунулся, но нёс всё те же глупости, разве что научившись прятать под гримом слегка отвисшие брыли. Виктор благодарно перевёл взгляд на сухопарую, высокую жену – он любил галеты, потому что у них ничего не могло отвиснуть. Если Виолетте что и грозило, так это треснуть где-нибудь на натянутых скулах и рассыпаться горстью обезжиренного песка. Грин сам был высоким, стройным, подтянутым и тоже мог раскрошиться. Только уже от пули или осколка в дальней неназванной командировке.

– Витя! Ты обет молчания принял, что ли? Когда мы с тобой последний раз по душам разговаривали?

Виолетта недовольно накручивала на палец седой локон. Из волны блестящих светлых волос выбилась серая, сухая струйка – будто затвердела на ветру оконная пыль. Грин испытал лёгкое чувство стыда и такое же лёгкое удовольствие. Он не закрыл окно случайно, всего лишь по забывчивости, но серая полоска так шла рассерженной Виоле, так тоненько делила и без того тонкую жену, что она грозила переломиться, и тогда Виолетта наконец-то раскрошится в широко подставленные ладони Грина. Женщина давно не была падала в его объятия. И даже вчера, в тот вечер, когда Грин забыл закрыть окно, Виола с шумом отвернулась к стенке и заснула.

– Войны без потерь не бывает, – заметил Грин.

Виолетта хотела вспылить, но её прервал радостный возглас:

– Мама, мама! Смотри!

В кухню забежала девочка лет десяти. Волосы у неё были такими же золотыми, как у матери, а вот фигурой, к сотворению которой не был причастен Грин, девочка явно пошла не в отчима, а в своего отца. 'Сметана', – думал майор, когда видел полную не по годам Злату. Грин относился к сметане с опаской. От сметаны люди становятся изнеженными и сонными. Сметана растекается, просачивается сквозь пальцы и ими больше ничего нельзя ухватить.

– Ну сколько раз тебе говорить? – тяжело вздохнула Виолетта, – не ходи на улицу! Мы что, тебя мало предупреждали? Тебя наказать надо? В угол поставить?

– Но мам, там солнышко! Я далеко не уходила. Посмотри сама!

Пухлая девочка протянула маме волосы. Так на картинах крестьяне протягивают вождям срезанную пшеницу. Женщина ревниво поджала тонкие губы.

– Ты напустишь ветер в дом.

Ведущий на экране подхватил:

– Повторяем, ни в коем случае не отворяйте окна и не оставляйте двери открытыми. Неизвестно сколько ещё будет дуть ветер. Власти советуют не выходить из дома без повода. И мы с ними согласны: эти беспокойные дни лучше переждать за чашкой яркого чая.

– Нужно идти. Служба, – Грин поднялся из-за стола.

Офицер любил сделать что-нибудь наперекор, чтобы огорошить собеседника жёсткостью военных манер. Майор ждал, что Виолетта попросит никуда сегодня не ходить, но жена предпочла Грину тарелки. А вот Злата обняла отчима так, как может обнимать сметана – неожиданно и липко.

– Папа! Ты купишь мне мороженое?

– Куплю.

От Златы на брюках остался длинный светлый волос и то лоснящееся жирное пятнышко, которое не видит глаз, но чувствует рука. Грин незаметно вытер о стену как будто маслянистые пальцы, и покосился на жену, которая не любила, когда дочь называет Виктора отцом. Виолетта с излишним грохотом мыла посуду.

– Всё будет как прежде, – помявшись, сказал Грин, – я обещаю.

В прихожей офицер задержался у окна. Ветер стёр со стекла все разводы, и оно отражало только что распустившееся солнце. Обыкновенный голубой день вставал над пригородом. Тихо раскачивались деревья. По улице прошуршала машина, с которой медленно облетала краска. Внутри сидел сосед с пакетом на голове. Он раздувался и опадал, как большой прозрачный зоб.

Резким движением Грин распахнул дверь, уже мягче, чтобы не нагнать ветра в дом, затворил её и вдохнул свежий летний воздух. Несколько уверенных шагов, дверца машины, кнопка зажигания пробудила мотор, и только тогда Грин посмотрел в зеркало заднего вида. Это был по-прежнему он – спокойное, вытянутое лицо с остывшими голубыми глазами и колкими тёмными волосами. Пакета на Грине не было. Когда майор отъезжал от дома, то заметил, что из окна за ним наблюдает Виолетта. Она накручивала на палец седой локон и, как хотелось верить, тревожилась о муже.