Ветрянка

– Положение ещё не критическое, но угрожающее, – заседание офицерского состава шло второй час, – на востоке образовался циклон, который гонит в нашу сторону массы воздуха. Эта была сущая неожиданность для наших синоптиков, но факт есть факт – весь наш город, вся наша страна продуваются, будто кто-то проделал хорошенькую прореху в наших же штанах! И наша первая задача в том, чтобы найти того, кто это сделал.

Начальник Грина, полковник Румянцев, очень любил местоимения. Особенно он любил охватывать своё и чужое широким, цепким словом 'наше'. Как будто грузный Румянцев хотел почувствовать себя ещё более плотным, расширяющимся вопреки всем пуговицам и ремням.

– Нами была сформирована комиссия во главе с оперативным штабом, который в кратчайшие сроки займётся изучением сложившихся обстоятельств. В распоряжение комиссии войдут наши самые проверенные товарищи, в том числе...

За столом сидели крупные, спокойные мужчины. Не старые ещё люди иногда косились на свою выцветшую форму. Никаких пакетов или бахил. Все форточки были закрыты, и пахло наодеколоненном потом. Из-за духоты Грин промокнул лоб серым платком. Он и так был в курсе происходящего, поэтому с трудом дождался разрешения разойтись. После совещания к Грину подошёл полковник Румянцев. Он улыбнулся другу краешком выгоревших усов:

– Что, Зелёный? Каково, а? Нас готовили терактам, к отражению диверсий, к общевойсковому бою, наконец, а тут нужно сидеть и слушать, что скажут метеорологи. А они сами ничего не знают!

Грину вновь показалось, что он тоже забыл кое-что важное.

– В общем, так, Зелёный. С сегодняшнего дня ты работаешь у нас. Подчиняешься лично мне, всех остальных можешь сразу слать куда подальше. Дело серьёзное. Ветер будет усиливаться, и чёрт знает, что он нам ещё принесёт. Так что напрягай мозг, Зелёный! Тебе зачем голова дадена? Чтобы в неё есть?

– Меня готовили к применению оружия массового поражения, – вяло уточнил Грин.

– Ты и с Вилкой так разговариваешь? Чего такой смурной? Дома что-то случилось? Не чужие люди, колись.

– Так... как обычно всё, – уклонился Грин. Ему не нравилось, когда грузный Румянцев нависал с вопросами, и от них шла волна заинтересованного лукового жара. Грин не любил лук. Он любил галеты. И немножко любил сметану.

– Всё думаешь, осталось ли между нами боевое товарищество?

Разница в званиях позволяла шутить только одному из друзей, и Грин ничего не ответил. Мужчины молча подошли к окну. За ним дотлевал внутренний дворик. Ветер вцепился в подстриженные клумбы, одну за другой расстававшиеся с флоксами и ромашками. Деньги на благоустройство территории заставили сдавать самих офицеров.

– И это, по-твоему, не оружие массового поражения? – Румянцев ожесточённо втянул воздух и увеличился в размерах, – Ты посмотри, как они облетают! Ты когда-нибудь видел хоть что-то подобное? Посмотри на люпины! Посмотри на люпины, твою мать!

Куст выглядел иссушенным и погибшим. Начштаба обожал люпины, поэтому в клумбу высадили особый морозостойкий сорт. Он обещал пережить любую непогоду. Теперь с вытянутых обугленных стеблей осыпались зачерствевшие серёжки.

– Я тебе больше скажу, – продолжил полковник, – ветер крепчает. Завтра порывы до пятнадцати... Только ты тсс... семью предупреди и хватит... как она, наша красавица? А Злата? Хорошо. Передавай привет. И это, Зелёный, все мысли, догадки, предположения – сразу мне.

'Почему не "нам"?' – молча спросил Грин.

Ветер с неслышным хрустом переломил стебель люпина.

Дорога до дома была свободна, и Виктор Грин ехал быстро. Это подвело – машину остановили для проверки и даже заставили подуть в трубочку. Грин не видел для этого причин, но в прибор всё же дунул. Устройство ничего не выявило, и офицера отпустили, пожелав удачи.

Город ещё не обезлюдел, а пребывал в том суетливом состоянии, когда люди спешат, боясь не успеть к удару стихии. Те, кто передвигались пешком, с ног до головы замотались в тряпьё, оставляя смесь комичного и жалостливого впечатления, будто по улице шёл смешно дёргающийся инвалид.

Майор остановился около небольшого магазина. Нужно было что-то сделать, но Грин не помнил что. Офицер посмотрел в зеркало: тёмные волосы, голубые глаза. Раз это был он, как Грин мог что-то забыть? Офицер наморщил лоб, и тот превратился в море. Усталый взгляд прислонился к окну. По улице шла женщина, спрятавшаяся в чёрной атласной ткани. Вроде бы это была штора. Она ползла по тротуару, как старая змея. За женщиной, смеясь, прыгала стайка беспризорников. Они повылазили из нор, как только ветер прогнал с улиц лишний народ. Ребятишек в городе было больше, чем взрослых. Они не боялись ветра. Тот беззлобно задирал девчонкам юбки и щекотал сбитые коленки. Дети были счастливы. Взрослым же стоять на сквозняке не рекомендовало правительство. И дети бегали, радуясь, что хоть в чём-то превзошли скучный выросший мир, не понимая, что они всегда превосходили его во всём. Вокруг детей и подростков сложилось даже какое-то модное движение: пусти жизнь по ветру, доверься ветру, прыгай вниз – тебя подхватит... – в общем, что-то такое, Грин не очень понимал в молодёжи. Он знал, что дети сбегали от родителей и ходили по городу полураздетые, соревнуясь, кто больше оголится перед зюйд-вестом. За ними бегали целлофановые мамаши и выкрикивали любимых чад. Ветер превращал их слова в шуршание.

Беспризорники потешались над женщиной, а та всё время оглядывалась. Дама опасалась не хулиганов, а ветра, который усилился и, будто желая ограбить, налетал с подворотным свистом. Вот и сейчас он наскочил сбоку, неожиданно. Кажется, кто-то пронёсся по дороге, и ветер тут же ухватился за край струящегося чёрного кокона. Шторину рвануло к дереву. Раздался беспризорный гогот, и только тогда дама потянула разматывающуюся ткань на себя. Штора зацепилась о ветку, и уже лезла по коре, по сучьям, лезла вверх, в небо, туда, куда её толкал ветер. Дерево всасывало атлас, будто даму обвил язык, который медленно тянул её вверх, прямо в шелестящую зелёную пасть. Грин расслышал далёкое индийское имя: '...Ги-и-и-и-т-е-е...!!!'. Грин выбрался из машины, подошёл к дереву и предложил помочь. Женщина впилась в Грина пустыми глазами. Майор опешил. В него как будто плеснули из ведра, где не оказалось холодной воды. Оправившись, Грин легко отцепил от дерева разодранную штору.

– Вы видели!? – прорыдала спасённая, – Вы всё видели! Вы ведь увидели!