Череда

Потом была школа, где желание ухватить притупилось. В школе можно было дёргать не только за косички, но и за носы, и Марат дёргал, за что был неоднократно руган, порой даже бит, но по итогу всё-таки излечён. Желание поутихло. В чём радость, если за перемену можно перещупать десять носов, а тебя со смехом будут щупать в ответ? С возрастом порочная тяга вернулась. Чем сильнее был запрет на хватание носа – в институте, армии, на торжестве – тем сильнее Марату Афанасьевич хотелось зажать чьи-нибудь ноздри.

Он неоднократно давил нос жены, но это не приносило удовлетворения. Жена хрюкала, дышала другим местом и набрасывалась на мужа, неправильно его понимая. Со временем Марат Афанасьевич догадался, что дрожь внизу живота рождается от преодоления условностей, которые окружают тело. Чужой нос, схваченный по договорённости, дружбе или в качестве забавы, не приносил избавления. Мужчина знал, что нужно схватить нос взрослый, желательно посторонний, чиновнический, автобусный, чтобы в ответ прозвучала отповедь, последовал удар, крик, уголовное дело. Вот тогда всё внутри Марата Афанасьевича навеки сожмётся, и он будет полностью удовлетворён.

Но где и какой нос ухватить? Разве что на работе... Там нужно было клонить голову над документами – носы отражались в мониторах, которые нравились Марату Афанасьевичу, когда были выключены.

В тот день Марата Афанасьевича переполняло дурное желание. Он больше не мог отыгрываться на жене и на пьянках, где в шутку прикасался к друзьям. Они начинали что-то подозревать. Если сейчас Марат Афанасьевич не схватит кого-нибудь за нос, то его разорвёт изнутри злая, сладкая сила.

Тихо, стараясь не расплескать себя, Марат Афанасьевич подошёл к коллеге, которого едва знал. Тот отвлёкся от работы, недоумённо посмотрел вверх и был тут же схвачен за нос двумя пальцами – большим и указательным. Жертва вскрикнула, пытаясь отбиться, но Марат Афанасьевич не отступал – тайно от всех он тренировал руку эспандером.

Ухваченный нос повёл себя странно. Он посинел и стал медленно расти, будто дули в небольшой шарик. Поры на носу затянулись. Это поразило Марата Афанасьевича: поры должны были увеличиться, обернуться крохотными оспинками с торчащим оттуда волосом, но они просто исчезли. Что-то пошло не так. Пальцы с удвоенной силой сжали нос, но всё равно разъехались в стороны. Нос заблестел, как зеркало, и раздулся до размеров яблока. Марат Афанасьевич увидел в нём своё отражение.

Он был невысоким толстеньким человеком с некрасивой чёрной бородкой.</p>

<p>

V</p>

<p>

Галину Ивановну принимали в четвёртое измерение. Вообще-то принимали не только её, а целую секту, но Галина Ивановна была уверена, что в новую жизнь позовут её одну.

Секта собралась пожилая, уже отведавшая жизни и потому немного отчаявшаяся. Пару лет старички с бегающими глазками, и тихие робкие старушки ждали круглой даты. До её наступления коротали время в подвале обычной многоэтажки. Там под устаревшие социальные нужды был оборудован клуб. За чаем обсуждались сны, читалась тайнодоступная пресса. Те, кому позволяли способности, пророчествовал. На праздники приезжали тонкие люди, учившие, как правильно подготовиться к переносу в новое измерение. Оно обещало искупить все грехи, но для этого нужно было ещё немножечко пострадать. Нет, никто не переписывал квартиры. Требовалось поститься и искать скрытые знаки, спрятанные в складках жизни.

Галина Ивановна эти знаки видела. Впервые она догадалась, что мир не является тем, чем кажется, когда её бросил единственный сын. Он прервал все связи, будто мать больше не могла дать то, что нужно, и тогда Галина Ивановна поняла, что её готовят к чему-то великому. Она начала искать и нашла – собрания, как будто нарочно устраивающиеся в её доме, оказались не так просты. Там рассказывали, что Вселенная устала. Что она не только сожмётся в конце времён, но сожмётся для избранных уже сейчас.

В нужный день, вечером, когда показались первые звёзды, секта собралась на холме за городом. Оттуда было ближе всего. Старики и старушки, простоволосые девки и разочарованные полноватые мужчины, долго камлали, кричали, водили хоровод посолонь и наоборот, но ничего не произошло. Четвёртое измерение не открылось. Люди, разочарованно отшучиваясь, разошлись по домам.

Галина Ивановна осталась в одиночестве. Её тоже не взяли. Она не понимала почему. То, что не взяли остальных, было понятно. Они просто играли, не верили. Но её взять были обязаны. Не зря же она отдала соседке ключи, попросив поливать цветы. И ведь Галине Ивановне даже ничего не объясняли. Не взяли и всё тут.

Звёзды мерцали холодно и отстранённо.

Женщина добралась до города и спустилась в метро. Сердце немного покалывало. Галина Ивановна мучилась вопросом о четвёртом измерении. Женщина считала, что если во что-то до конца поверить, пусть в самую нелепую глупость, то она обязательно сбудется. Материя оживляется намерением – так учили те, кого не приняли в следующую жизнь. Галина Ивановна знала, что материю оживляет вера.

В груди кольнуло сильнее. Галина Ивановна несколько раз дёрнулась, пытаясь вырвать невидимую иглу.

Окно в четвёртое измерение, открывающееся раз в тысячелетие, захлопнулось. Галина Ивановна успела умереть от инфаркта.</p>

<p>

VI</p>

<p>

Вова впервые подумал, что его жизнь похожа на ад. Дело было не в вечерней толкучке, которая обычно выдавливает из молодёжи эту важную мысль. Напротив, вагон был пуст. Только в его торце что-то сгорбилось и спалось, да через одно сидение расположилась бабушка. От неё приятно пахло.

Вова сравнил жизнь с преисподней не потому что он претерпевал такие уж адские муки, а потому что своё бытие представилось как уже минувшее, подобно мигнувшему за стеклом светильнику. Мысль поражала не тем, что утверждала ад в настоящем, отбирая его у будущего, а тем, что аду предшествовало. Ведь если он, Вова, находится в аду прямо сейчас, значит его сильная, полная, единственно важная жизнь закончилась, и он уже был любим и судим. А раз так, значит где-то позади остались настоящие родители и настоящие поступки с настоящим, невыдуманным Богом. И туда никак не дозвониться, туда не выйти – проступившая на дверях надпись повелевала не прислоняться. Получается, Вова уже претерпел прошлое рождение и прошлую жизнь, которую сочли заслуживающей того, чтобы отправить её в перестукивающий вагон.