Страница 36 из 70
— Что именно рассказывать?
— Все. Что видела. Кого встретила. Что необычного случилось… или обычного. Говори, девонька, и чай пей, хороший чай. И вареньица попробуй… а и красавица… но говори-говори…
Этот голос теперь окутывал, морочил, не оставляя надежды утаить хоть что-то. И Антонина заговорила. Говорила она, пожалуй, долго, понимая, что устала говорить, но и замолчать не способна. А Отвертка слушал.
Про странного парня, который явно поджидал именно Тонечку и для нее подготовлен был.
Про нового соседа, что взял и открыл ведьмино жилье, куда Антонина пыталась трижды проникнуть, но лишь проклятье заработала. А он будто и не ощутил преграды, и стало быть, ведьма ждала.
Про свои ощущения.
Про желание снова город сменить. Про диву и ее отродье.
Заказ, о котором Антонине намекнули, но ничего-то конкретного пока сказано не было. Однако и намека хватило, чтобы насторожиться.
Очнулась она, когда во рту стало совсем уж сухо.
— Молодец, — сказал Отвертка, подвигая кружку. — Выпей, а то ж остыл.
Чай оказался кисловатым, травяно-душистым и выпила его Антонина до капли. Отвертка не мешал. Сидел, перебирал четки и глядел перед собою, о чем-то думая.
Антонина не мешала.
— Вот что… — он потер щетинистый подбородок. — Девка ты и вправду толковая, а потому решай. Захочешь уйти? Своим людям всегда помочь рады… такие везде нужны. Сама подумай, куда податься… Казань вот хороший город. А может, Дзержинск?
— Не Москва?
— В Москву охота? Там тебе не понравится. Шумный, суетливый городишко, в котором дела не делаются. Слишком уж там… людно, — и усмехнулся этак, нехорошо, кривовато. — Но если желание есть…
— Нет, — Антонина покачала головой. Не доросла она еще до того, чтобы собственные желания иметь. — Вы решайте, где я больше пользы принесу.
— Говорю ж, толковая… но вот переехать, оно всегда недолго. Только надо ли теперь?
И поглядел опять этак, выжидающе.
— Что именно делать?
— Сидеть тихо. Работу свою работать. В рейс когда?
— Завтра.
— Вот и поедешь. А там вернешься. И пускай эта твоя дурочка крутится, а ты подмечай, что да как… там оно и видно будет, во что вы вляпались.
Антонина склонила голову.
Не ей с Отверткой спорить.
— С нашими пакетами пока погодишь. По мелочи там бери, мыльце, духи, что там еще таскают?
— Надо ли? — позволила себе усомниться Антонина.
— Надо. Другие таскают, а ты не будешь? Это, дорогая, куда как… — он щелкнул пальцами. — Подозрительнее. Нет, не стоит выделяться. А коль прихватят по мелочи, так и рады будут, и отвалятся… заодно поймешь, чего там затевается. Что же дела твоего…
Четки щелкнули.
— Заказ, конечно, это хорошо, но если и вправду предложат, откажешься.
— Но…
На деньги намекали весьма немалые.
— Откажешься, — жестко повторил Отвертка и так глянул, что Антонина голову в плечи втянула. — Не нам дивный народ трогать.
— Да там…
— Цыц! — он не повысил тона, но Антанина сразу пожалела, что осмелилась возразить. Ее накрыло волной чужой силы. Придавило. Лишило возможности двигаться и дышать. И она вдруг поняла, что если где—то в глубине души у нее еще останутся сомнения, что если этот вот человек догадается про эти сомнения, то…
…в его саду довольно укромных мест.
А розы… розы неплохо разлагают органику. Особенно эти, специально выведенные.
— И этому… который заказ принесет, будь добра, передай, что, если кто из наших возьмется посредничать или исполнять… — перед носом Антонины показался палец с полукруглым синюшным ногтем. — Я лично с ним беседу иметь буду. Ясно?
— Д-да, — просипела она, когда вернулась способность говорить.
— Чайку? — предложил Отвертка со всем своим дружелюбием. — А чтоб не маялась, я так скажу… с дивами еще когда договор заключен был. Многим они поспособствовали там, на Севере…
И вновь переменилось лицо.
И Антонина вдруг поняла, что ей оказана величайшая честь, что позволено было заглянуть и за вторую маску, с которой Ефим Петрович свыкся куда сильнее, нежели с первой, и что сам-то он порой и забывать начал, каким был до… революции?
Севера?
— Я… буду присматривать, чтобы их не обидели, — говорить все еще было сложно.
— Вот и молодец, вот и разумница… и если чего там возникнет… проблема какая, то скажешь мне. Придешь и скажешь. Ясно?
— Д-да.
— Хорошо, — Отвертка поднялся и прохромал к шкафчику, двери которого украшали розы, вырезанные из газет и открыток. — На вот, милая, медку. Пасека своя, мед душистый, хороший… не знал, что ты с ними рядышком живешь. Передай вот, возьми на себя труд. Детям мед зело полезен, особенно маленьким.
— Конечно.
Антонина убрала банку в авоську. И вторую тоже.
— А…
— И тебе медок не помешает. А то ишь, исхудала, изнервничалась вся… оно, конечно, работа у нас нелегкая, но и себя беречь надобно, — Петрович погрозил пальцем. — И не забывай дедушку, навещай… приходи вот… а как выходной будет, так и приходи.
— Конечно, — пообещала Антонина, совершенно растерявшись.
Получасом позже она, сердечно попрощавшись с Петровичем, поблагодаривши его за чай и мед, обнявшись даже к величайшему неудовольствию соседки, поспешила на остановку.
А Петрович вернулся к себе.
И присевши на кресло, подвинул пакет. Хмыкнул. Погладил серую бумагу. И вспоров, высыпал на ладонь мелкие, с рисовое зерно, камушки. Прислушался.
Вздохнул.
Что ж, сойдут и такие. Мерзость, конечно, но… слово было дано. А слово — единственное, что осталось у него от той, прежней жизни. Но ничего. Эта посылка последняя. Правда, сей факт отчего-то не приносил успокоения.
Глава 19
Глава 19
Двуипостасный ходил кругами.
А Святослав смотрел на женщину, которая делала вид, что совершенно случайно влезла в дело, которое ее напрямую никак не касалось. И вот как быть?
— Вы понимаете, что это просто-напросто опасно? — тихо поинтересовался он, глядя, как массивная зверюга остановилась на краю поляны.
Шерсть на загривке Ингвара поднялась дыбом, раскрылся венец острых игл, а из глотки донеслось глухое ворчание. От звука этого по спине побежали мурашки, а рука сама собой к револьверу потянулась.
— Но это ведь важно, верно? — тихо поинтересовалась Калерия Ивановна, которая на ворчание никак не отреагировала, а на мужа глядела с улыбкой.
Вот что может вызывать улыбку в этакой-то зверюге?
— Его пытались… допросить.
— Не сомневаюсь, — она присела на потемневший от времени и дождей чурбак. — Но не вышло?
Свят кивнул.
Нет, все-таки… ему случалось работать с двуипостасными. И там, на войне, он всякого повидал, о чем с преогромною охотой забыл бы.
…серые тени почти растворяются в сумерках. Идут легко, и ни звука не доносится до Свята, хотя он все одно слышит, пусть и не треск сучьев под тяжелыми лапами, но предвкушение.
Радость.
Ожидание охоты.
Ингвар описал два круга и остановился, ткнулся оскаленной мордой в ногу супруге.
— Чего? — она спокойно хлопнула его по загривку, и Свят слегка вздрогнул. В другом своем обличье оборотень походил скорее на медведя, чем волка. Разве что довольно-таки длинноного медведя.
Мосластые лапы.
Массивное тело с широкой грудиной. Шея вот короткая, и голова глядится небольшой. Покатый лоб. Вытянутая морда. Зубы острейшие… да он человека пополам перехватит и не заметит.
Шею и живот покрывает плотная темная чешуя, которая прячется под шерстяным покровом. Что-то там Святославу говорили про странное это сочетание чешуи и шерсти, но он не запомнил.
— Здесь неспокойно, — перевела Калерия Ивановна, если и вправду понимала переливчатое это рычание.
…а ведь недаром двуипостасных прежде считали созданиями примитивными. Частенько ведь случается им не сладить с другой своей половиной.
Слишком силен зов природы.
Слишком…
…опасны они, чтобы позволено было селиться вблизи человеческих деревень, не говоря уже о городах с их шумом и суетой. И вот теперь чувствуется, что та, иная половина, зовет Ингвара, требует уйти и подальше от неприятного места, и из города вовсе.