М 3

Контрразведчик смерил Степана очередным задумчивым взглядом:

— Знаешь, старшой, я ведь тебя уже более-менее изучил. Выкладывай уж, чего придумал. Ведь придумал же, верно?

— Придумал, — не стал спорить Алексеев. — Вот только боюсь, тебе мое предложение категорически не понравится.

— Говори! — закаменел лицом особист. — Я тебе не красна девица, чтобы в «нравится — не нравится» играть! Ежели мысль дельная, соглашусь, ежели глупость какая — так прямо и скажу. Ну, выкладывай, чего надумал?

— Выкладываю, — тяжело вздохнул старший лейтенант. — Слушай…

В том, что они не сбились с нужного направления, Алексеев практически не сомневался — спасибо имевшемуся у осназовца компасу. Да и не в компасе дело. Это несколько человек по лесу незаметно протопают, а полсотни (старлей помнил, что отряд разделился, и сейчас они идут за одной из двух групп) в любом случае оставят следы. Они и оставили, а опытный — не чета ему самому — следопыт Гускин их вовремя срисовал. Так что дальше просто двигались следом, к полуночи выйдя в нужный квадрат.

Вместе с осназовцем сползав на разведку, Степан убедился, что никакой ошибки нет, и они на месте, приблизительно в полукилометре от железнодорожной станции. Ближе пока подходить не стали, опасаясь наткнуться в темноте на оставленный партизанами тыловой секрет, ненароком всполошив немцев. Контрразведчика оставили разбираться с пулеметом, стрелять из которого после купания в грязной луже было откровенно стремно, а времени на обслуживание оружия до сего момента просто не имелось. Подобрав подходящую позицию, они больше часа наблюдали, изучая расположение станционной инфраструктуры и прикидывая, как станут в самом скором времени действовать противоборствующие стороны.

Насчет немцев с прочими румынами особой ясности не имелось. Первые были представлены парой лениво курсирующих по тускло освещенному редкими фонарями перрону патрулей да тремя обложенными мешками с песком зенитными позициями — в районе входной и выпускной стрелок, и непосредственно позади здания вокзала. Возле перрона стоял эшелон (что характерно, без паровоза, значит, отправляться в ближайшее время не собирается), составленный из полудесятка пассажирских и примерно стольких же товарных вагонов. Видимо, тот самый, что и предполагалось атаковать. На запасных путях — еще один, чисто товарный, с несколькими грузовыми вагонами и платформами с чем-то угловато-тентованным, сходу и не определишь — то ли какая-то военная техника, то ли штабеля ящиков. Вдоль состава неспешно прогуливаются встречными курсами двое караульных, встречаясь примерно посередине. А вот румынских пехотинцев так и вовсе нигде не наблюдалось. Насколько понимал Степан, к охране станции они, как и упоминал Шохин, допущены не были, контролируя раскинувшуюся позади путей станицу, по ночному времени погруженную в полную темноту.

Зато готовящихся к атаке партизан засечь удалось: отдельными группами в десяток-другой бойцов объединенный отряд незаметно просачивался на станцию и в станицу, занимая предписанные позиции. «Незаметно» — это, в смысле, с точки зрения не ожидавших никакой бяки фрицев, понятно: народные мстители просто не ожидали, что за ними будут наблюдать и со склона невысокого холма, плавно спускавшегося к станции.

— Ну, и чего думаешь, коллега? — протянув осназовцу бинокль, шепотом осведомился Алексеев.

— Думаю, что с оптикой у нас хуже некуда, — ухмыльнулся товарищ. — Однозначно нужно еще один бинокль затрофеить.

— Полностью согласен, недоработка, однозначно поработаем над этой проблемой. А по существу вопроса что скажешь?

Гускин пожал плечами:

— Да чего тут говорить? Грамотно все спланировано, сам же видишь. Станцию атакуют одновременно с трех сторон, остальные бойцы займутся казармами с румынами — ну, или где они там квартируют? Потом заминируют и рванут второй состав, разделятся и уйдут. Еще все грамотно срастется, за полчаса управятся. Помощи к фрицам подойти неоткуда, поселков с крупными гарнизонами в округе нет, поездов до утра тоже не предвидится, иначе этот бы уже отправили или на запасные пути перевели. Ну чего, вроде все высмотрели, поползли обратно, доложимся? Тарщ капитан, поди, переживает.

Поколебавшись, Степан кивнул:

— Добро, давай так поступим — ты сгоняй, расскажи Шохину, чего мы тут высмотрели, а я пока еще понаблюдаю. На всякий пожарный, а то мало ли что.

— Понял. Буду возвращаться — посигналю, как договорились, — вернув бинокль, Алексей бесшумно скрылся в темноте, вызвав у старлея очередной откровенно завистливый вздох — сам бы он так, пожалуй, не сумел. Вот же зараза, словно ящерица двигается: ни ветки куста не дрогнули, ни прихваченная недавним морозцем прелая листва под ногами не зашуршала!

Вернувшись к наблюдению, Алексеев попытался понять, что показалось ему странным. Часовые на перроне и у грузового состава? Нет, тут все в порядке, так и должно быть. Оставить без охраны господ дрыхнущих в своих вагонах офицеров и ценную матчасть никак невозможно. Зенитчики? Тоже норм, никаких подозрений. Что же тогда его цепануло, крохотной — настолько, что даже Гускину не стал говорить, — занозой оставшись в памяти? Станция, часовые, зенитчики, запасные пути, спящая станица, готовящиеся к атаке партизаны, приземистые пакгаузы, какой-то стоящий отдельно метрах в пятидесяти то-ли склад, то-ли барак, из жестяной трубы на плоской крыше которого вьется едва заметный дымок…

Точно! Именно барак! Не тот, который бывший президент цитадели мировой демократии, а явно отстроенный относительно недавно и определенно не имеющий отношения к довоенной инфраструктуре железнодорожной станции. Что в нем странного? Дымящая труба на крыше? Отчего-то не потушенный на ночь фонарь над входом? Ну, живет там кто-то, возможно, даже сами фрицы из охраны станции, словно в приснопамятной Глебовке. Нет, не в том дело…

Степан подкрутил резкость, вглядываясь. Блин, да вот же оно! Едва заметно отблескивавшие в свете фонаря нити колючей проволоки, натянутой на вкопанных по периметру барака столбах, вот что! И часовой, уныло торчащий под грибком у ворот. Станут фрицы собственное жилье «колючкой» ограждать да еще и охранять? От кого, собственно, от союзничков-румын, что ли? Даже не смешно. И что все это напоминает, особенно, если вспомнить виденные в интернете черно-белые фотки? Правильно, пленных там содержат, эдакий мини-концлагерь местного пошиба. А зачем пленные на станции? Да вон зачем: неподалеку от барака шпалы нагромождены, рельсы, доски какие-то горой, шанцевый инструмент рядом брошен. Работают они тут просто, пути после нечастых бомбежек восстанавливают, воронки закапывают, вагоны загружают-разгружают, мало ли. Для дармовой рабсилы работа всегда найдется. Плюс — вишенкой на троте, как в его времени говорится — задубевшие на легком морозце вылинявшие гимнастерки, сушащиеся на натянутой меж двух столбов веревке. Однозначно, пленных тут держат, больше некого!

Интересно, отчего контрразведчик от этом ни полслова не сказал? Не знал, как и партизаны? Или просто не счел нужным? Впрочем, какая разница? Дело-то совсем в другом: барак стоит на отшибе, бой на станции его, вероятнее всего, не коснется. И освобождать их, скорее всего, никто не собирается. Ну, и чего делать? Да, собственно, понятно, чего — то, что категорически не понравится хорошему, но шибко осторожному мужику Сереге Шохину…

За спиной негромко стукнули оговоренным сигналом металлом об металл. Спустя несколько секунд к нему подполз осназовец, следом, куда более шумно — Шохин.

— Ну, что тут у тебя? — осведомился особист. — Пулемет в норме, можно стрелять. Дай бинокль.

Дождавшись, когда капитан госбезопасности утолит первое любопытство, Алексеев указал ему в сторону барака:

— Насмотрелся? А теперь вон туда глянь. Там наших пленных держат, однозначно. Серега, ты об этом знал?

— Нет, — в том, что товарищ не врет, Степан мог бы, пожалуй, поклясться. — И наши боевые товарищи, похоже, тоже не в курсе, агентура ни о чем подобном не докладывала. Не ошибаешься, старлей?