Стена чудес

— Ты не будешь просто стоять и смотреть, Пятый, — Куратор заговорила тем же тоном, каким говорила когда-то давно, лет двенадцать назад, когда он только пришёл к ней учиться.

Пятый нервно поджал губы, но всё же послушался и сел рядом. По привычке тут же выпрямил спину и расправил плечи. Потом с жужжанием поднял руку и поставил блокнот на пюпитр. Открыл на нужной странице:

— Смотри, мне кажется, что так будет звучать лучше всего, но мне нужно это услышать. Попробуй сначала в до-миноре и…

— Пятый. Ты играй. Я просто буду твоей правой рукой.

Пятый застыл. Обернулся на Куратора и тихо выдохнул:

— Миранда, я не могу…

— Ты можешь, Пятый, — Куратор расплылась в улыбке. Её глаза блестели от влаги, но воли чувствам она не давала. Только занесла над клавиатурой правую руку дожидаясь, пока Пятый поднимет левую.

И когда он всё же за ней повторил, они сыграли его мелодию вместе. Плечом к плечу, такой, какой он её слышал, с редкими помарками.

Закончив, они сыграли её ещё раз. И ещё. Иногда Пятый хватал карандаш и что-то правил, иногда предлагал сменить темп.

Куратор будто читала его мысли. Они столько раз играли вместе и столько мелодий вместе сочинили, что она подхватывала их на лету. Он начинал, а она продолжала. Будто бы на эти часы за пианино Куратор и правда стала частью него, его правой рукой.

А его левая рука по-прежнему помнила инструмент. Мастерство её не покинуло, пусть он и не прикасался к клавишам все эти месяцы.

Они сыграли музыку разговоров Долорес и Куратора несколько десятков раз, пока Пятый не остался удовлетворён результатом.

В час ночи, когда они повторяли сонату, кажется, уже в сотый раз, Пятый поставил на пюпитр телефон и записал получившуюся композицию для Долорес.

В два часа ночи Куратор заказала китайскую еду, и, выковыривая из лапши арахис, Пятый не мог отвести от неё взгляд. Он точно знал, что она — как и часто бывало до этого — спасла ему жизнь. И вместе они смогут облечь в музыку все его чувства.

Всю его боль.

И может быть, тогда он наконец-то избавится от переполняющих его солёных камней, не позволяющих вдохнуть полной грудью.

У Пятого было много наработок, и поэтому он застрял у Куратора на добрых полтора месяца. Клаус звонил каждую пятницу, и они обменивались последними новостями. С Долорес, как и раньше, всё было иначе. Куратор не сразу, но со временем привыкла к её частому незримому присутствию. Пока они играли, прижавшись друг к другу бёдрами и плечами, Долорес на пюпитре рисовала, вдохновляясь их мелодиями.

И со временем, к каждой появившейся из-под их пальцев композиции, нашлась иллюстрация.

Весна была в самом разгаре и Пятый, наконец-то, начал крепко спать по ночам.

— Я же говорила, что это помогает, — сказала Долорес из его ноутбука, пока Пятый с Куратором передвигали кофейный столик поближе к распахнутому окну.

За окном бурлила жизнь, гудели машины и шуршали покрышки по асфальту. Ветер нежно перебирал светлые занавески, которые Куратор повесила только вчера, а кофе перебивал городские запахи.

— Ты очень мудрая женщина, Долорес, — Куратор передвинула себе кресло и уселась в него, подтянув ноги и обняв ладонями чашку чая. — Может, ты его ещё и записать с этим всем альбом уговоришь?

— А потом ещё концерты давать? — Пятый поморщился. Куратор не впервые начинала этот разговор, и он до сих пор не знал, что ей ответить.

— Слишком рано, — Долорес на экране тоже пила чай, закусывая бисквитом. — Ему нужно ещё несколько месяцев, Миранда. Он и так неплохо справляется.

— Вы, мудроженщины, в курсе, что я тоже здесь? — Пятый подвинул свой стул поближе и взял со стола чашку кофе. Закинул лодыжку на колено и перевёл взгляд с экрана на Куратора. — Не знаю, Миранда. Я просто… Я не готов делиться этой музыкой с кем-то. И я понимаю, что это решение не может быть единогласно моим, ведь это и твоё сочинение тоже, просто… Для меня слишком личное. Мне нужно время.

— Во-первых, Пятый, — Куратор потёрла лоб. — Всё это — твоё. Я просто помогаю. Во-вторых… сразу бы так и сказал, Пятый. Это ужасно, что сливкам музыкального сообщества не удастся послушать эту музыку сейчас, но я более чем уверена, что они могут подождать.

— Благодарю за понимание, — Пятый ухмыльнулся.

— Но просто знай, что я бы с удовольствием тебя заперла в студии и не выпускала, пока мы не закончили бы эту пластинку.

— Она была бы пропитана ещё большим страданием.

— Творец и должен страдать, — Куратор хмыкнула.

— Не, мы настрадались достаточно, — подала голос Долорес. — Но! Миранда, как только он даст согласие…

— Если я его дам, — влез Пятый.

— Когда он даст согласие, знай, что у вас уже и оформление есть.

Пятый опустил взгляд и покачал головой. Для него огромным шагом было уже то, что он снова коснулся клавиш. Он тосковал по игре, и сейчас его душа пела. Он упивался музыкой, и собственные муки теперь казались ему не такими страшными. Они тоже его вдохновляли.

Ему этого не хватало. Только здесь и сейчас, играя вместе с Куратором, он на самом деле понимал, что потерял, и как тяжело ему без музыки. Когда она не срывается с кончиков пальцев, и когда он не может тронуть ей других.

Может быть, в конце концов, все его друзья были правы.

Его жизнь слишком сильно была связана с музыкой, чтобы он мог так просто прекратить.

— Он снова завис. Миранда, потрогай его за меня.

Куратор коснулась его плеча, и Пятый вздрогнул.

— Что?

— Ничего. Мы обсуждаем, где в Париже самые вкусные крепы.

— О, это легко, — Пятый повёл плечом и поджал губы. — В любой блинной на Монмартре. Крепы моей бабушки Жозефин могли бы с ними потягаться, но только в прошлом.

— У тебя бабушка во Франции? — Долорес выгнула бровь.

— Была, — отозвался Пятый. — Мой отец был французским дирижёром, они с мамой так и познакомились.

— Твои родители были великолепными музыкантами. Так жаль, что они больше не с нами, — Куратор покачала головой и отодвинула чашку. — Особенно твоя матушка.

— Подождите, я быстро погуглю, чтобы поддержать разговор, — Долорес наклонилась к камере.

— Стой, необязательно, — Пятый вскинул руку. — Моя мама была первой скрипкой в оркестре, которым дирижировал отец. Между ними пробежала искра, они влюбились, поженились — и вот он я, — он расплылся в улыбке с ямочками и развёл руками.

— И ему не показалось, что называть ребёнка Симфонией №5 — странно?

— Нино был немного странным, — Куратор закинула ногу на ногу и подпёрла рукой щёку. — И вроде говорил, что это имя прекрасно подходит будущему музыкальному гению.

— Ему нравилось слово cinq, — уточнил Пятый.

— Ладно, ребята, ещё один вопрос. Или два. Вы же типа… были парой?

— Достаточно долго, — Куратор кивнула.

— И ты знала его родителей. И видела его младенцем?

— Нет, — Куратор скривилась и отпрянула, глянув на Пятого. — Когда Пятый родился, я как раз ушла в другой оркестр, и мы почти перестали общаться с его родителями, так что этот нос — кстати, нос у него отцовский, — я увидела впервые, когда ему был уже двадцать один год.