Свет других миров

Пятый не ответил. Он потянулся к ней, сжал её ладонь в своей, и они оба исчезли в синих всполохах.

Вернувшись ночью, глубоководные обнаружили только остывшую плиту и лодку. Белое пустое лицо манекена светилось в лунном свете, а вокруг неё остались лежать столь страшащие их топор, арбалет и гарпунное ружьё.

Убийцы богов больше не было. Это был повод для праздника, но счастья они не почувствовали.

Плохое предчувствие накрыло затопленный мир.

Пятый зажмурился, когда мир подёрнулся синей дымкой. Она была не похожа на его телепортацию — он разрывал время и пространство, а машина времени Куратора расщепляла их на атомы, чтобы собрать в другом времени и месте. Универсальный калькулятор, идеально подбирающий правильные координаты, куда отправить путешественника.

И сейчас они стояли посреди квартиры. Сухой, светлой квартиры — солнечный свет заливал её через огромные окна, широкие и высокие. Пятый поморщился и прикрыл глаза рукой, а потом заморгал.

Вокруг него было столько ярких оттенков. Цветов человеческого мира — красный, тёмно-коричневый, оранжевый, ёлочно-зелёный… Те цвета, которые он успел забыть.

И воздух… воздух был чистым. Не прогорклым из-за влаги, не гнилым, а чистым, разве что с лёгкой примесью лаванды.

Пятый сделал глубокий вдох. Потом ещё один. Потом сделал шаг и коснулся рукой пледов, накрывающих диван. Потянул один на себя и поднёс к лицу, прижался к нему и снова вдохнул — запах лавандового кондиционера и сладких цветочных духов.

— Хорошо вернуться, правда?

Он не видел её, но слышал, как Куратор поставила чемоданчик на пол и подошла к нему. Каблуки стучали по полу, шуршало платье.

А за окном гудели машины, кто-то кричал на французском, призывая купить каштаны, и играл аккордеон.

Пятый с трудом заставил себя отложить плед, бросил взгляд на Куратора и нахмурился:

— Это не очень-то похоже на рабочее место.

— А ты думаешь, ты готов сразу с людьми дела вести? — Куратор хмыкнула. — Ты только что нюхал моё одеяло для чтения.

Пятый задумчиво поднял глаза к потолку, а потом кивнул. Она была права.

— И ты, наверное, убил бы за горячую ванную.

— Душ подойдёт. Но что я здесь делаю?

— Привыкаешь, — Куратор пожала плечами. — И да, это моя квартира. На улице… семьдесят восьмой, кажется, — она взяла его за локоть и подвела к окну. — Надеюсь, ты оценишь этот мой жест. Я тебе доверяю.

Пятый, кажется, её уже не слышал. Он стоял у окна, всматриваясь в город за стеклом.

Шумный, яркий, в постоянном движении и полный людей.

Пульсирующий.

Живой.

И Пятый видел всё. Художников, выставляющих мольберты, лавочников, открывающих ставни и вытаскивающих на тротуар вывески, людей, спешащих на работу.

Он слышал, как бьются их сердца, гоняющие по телам горячую кровь.

— Ну, хватит, Номер Пять, — теперь Куратор потянула его прочь от окна, но потом всё же отпустила его руку. Шагнула к журнальному столику и взяла с него стопку вещей. — Тебе нужно согреться, и вот это всё, — она показала пальцем на его одежду, — мы обязаны сжечь.

Пятый тихо фыркнул, но не проронил ни слова. Он прошёл мимо книжных полок, мимо рамок с фотографиями прямо в ванную комнату. Ему не нужны были её подсказки, он всё знал и так.

— Только не спеши, — крикнула ему в спину Куратор. — Я приготовлю тебе что-нибудь поесть.

Пятый снова не ответил. И даже не обернулся.

Щёлкнул включателем, и крохотная комната с ванной и душем залилась светом. Ярким и не настоящим, но таким светлым и ослепительным, как солнце за окном.

Куратор была права. И Пятый не спорил с ней тогда и не готов был спорить сейчас. Ему действительно нужно было время.

Чтобы вспомнить. Чтобы привыкнуть.

Он двенадцать лет прожил в мире солёной тёмной воды и холода. Один на один с Долорес и самим собой.

Один на один с ужасами нового мира.

И сейчас у него словно не было кожи. Все запахи удивляли. Фактуры предметов.

Вместо душа в итоге он действительно набрал полную ванну воды и влез в неё не задумавшись. Он отвык от тепла, и горячая вода сейчас казалась невыносимой и обжигающей, но Пятый даже не вздрогнул. Он погрузился в неё с головой, закрыв глаза и задержав дыхание на долгие несколько минут.

Как будто хотел пролежать там, пока каждая его косточка не прогреется и не забудет чувство постоянного холода.

Холода, который был в каждой клеточке его тела, и который не хотел уходить.

А потом он вынырнул, и не продрог немедленно. Он вынырнул в тепло прогретой летним солнцем квартиры, в мир с мягкими полотенцами и новой одеждой. С трикотажными футболками, лёгкими, почти невесомыми, и хлопковыми джоггерами. Минут пять, едва выбравшись из воды, Пятый просто стоял, ощупывая разные ткани, перебирая склянки на туалетном столике.

— Номер Пять, ты там не утонул? — постучала Куратор.

— Вот это у тебя чувство юмора, — отозвался Пятый, и тут же открыл дверь. Остановился на пороге, пристально глядя на неё. Он видел её так близко, что замечал наметившиеся мимические морщинки, немного размазанную подводку, шрам на подбородке. Как поднимается и опускается её грудь, когда она дышит, как сокращаются мышцы, когда она двигается.

Куратор улыбнулась шире и склонила голову на бок. Потом заправила ему под футболку стекляшку с огоньком Долорес и похлопала по груди:

— Не смотри на меня так, я могу тебя неправильно понять.

— Сама же сказала, что мне пока рано к людям.

— Конечно. Ты пока ещё немного дикий, но мы с этим справимся. А теперь давай, топ-топ. Я приготовила тебе обед, а это — уж поверь мне — грандиозное событие.

И Пятый пошёл за ней. Квартира была студией — гостиная, столовая и кухня в одной комнате. Куратор поставила перед ним свежую порцию киш-лорена, салат из свежих овощей, приправленный оливковым маслом, крупно порезанный нежный, почти таящий во рту, бриошь, и налила чашку кофе.

— Только не ешь всё в один заход, хорошо? — она потрепала его по мокрым волосам, а Пятый даже бровью не повёл. Ему нравился человеческий контакт, но как реагировать он не помнил. Просто хотелось, чтобы это не прекращалось.

Чувствовать чью-то заботу. Касания.

Куратор убрала руку и села напротив. Подпёрла подбородок руками и не сводила с него пристального взгляда светло-голубых глаз.

— Приятного аппетита, Номер Пять.

Пятый облизнул губы и взялся за вилку с ножом. Отец вдалбливал им столовый этикет, и Пятый, кажется, не забыл бы его и через тридцать три года. После стольких лет жизни в диких условиях он впервые брал в правую руку нож, а в левую вилку, но всё равно справлялся с ними прекрасно.

От обилия вкусов мир замерцал ещё ярче. Пятый не смог сдержать восхищённый стон. Он даже закрыл глаза. И если бы он не выплакал в тот ужасный день все свои слёзы, сейчас он бы зашёлся рыданиями от счастья.

Сыр, бекон и сливки были чем-то почти незнакомым. Едва отправив в рот кусочек киш-лорена, Пятый без всяких прыжков и машины времени нырнул в прошлое. До прыжка, до Апокалипсиса, до всего, через что ему пришлось пройти и до смерти его братьев и сестёр.

Овощи были на вкус как обеды на кухне в Академии. Идеально сбалансированные и идеально приправленные. Он будто бы снова сидел слева от Вани и смотрел, как она гоняет по тарелке горошек, или уплетает помидоры черри, или воротит нос от брокколи.

Незаметно для него самого, уголки его губ дёрнулись, поднимаясь в полуулыбке, и Куратор восхищённо выдохнула:

— Ты уже улыбаешься?

— Показалось, — Пятый отодвинул пустую тарелку и спрятался за чашкой кофе. Протянул руку к бриошу, и принялся есть его прямо так, просто отщипывая от него кусочки. Один за другим, наслаждаясь мягким, сладким тестом, и терпким кофе с кислинкой.

А потом протянул кружку Куратору и тихо, но чётко сказал:

— Ещё.

— Вот так сразу? Ты когда кофе последний раз пил?

— Двенадцать лет назад.

Куратор кивнула:

— Вот именно. Хотя это и странно, что кто-то тринадцатилетнему ребёнку позволял его пить, — она выгнула бровь, потом мотнула головой и забрала у Пятого кружку. — Если я тебе ещё налью, ты не уснёшь.