Страница 4 из 14
Нет, положительно, у этого парня государственный ум! Если бы не моя лень, я бы протолкнул нас в канцлеры.
- Отличная идея, Матиш. Кликни-ка хозяина этого благословенного заведения, пусть выберет среди своих домочадцев паренька потолковее, да пошлёт его покрутиться у герцогского дома.
Палач подчинился, но без охоты.
- Воля ваша, герцог, да только, как по мне, так с этим можно было и обождать, - тихонько проворчал он себе под нос, когда белобрысый посланник, сунув за щеку полученную от клиента монетку, умчался исполнять поручение. - Ну, узнаете вы, кого из слуг ваши недруги втравили в это дело, а потом порешили. И что нам это даст? Вам бы лучше подумать, кто за этой подлой затеей может стоять. Дядюшка ваш? Тётушка? Или ненавистник какой, о каком вы не подумали? Есть у вас смертельные враги?
- Ты, похоже, проголодался, мой друг. Не бурчи, закажи себе обед. А я тем временем поразмышляю на предложенную тобой тему.
Враги, ненавистники... Люди настолько разнообразны в своих проявлениях, что порой невозможно угадать, в ком и почему ты нажил врага. Однажды, в одной из своих прежних ипостасей, я возбудил к себе ненависть человека тем, что спас ему жизнь. И с тех пор стараюсь быть осторожным в причинении добра. Как, впрочем, и зла, более серьёзного, чем уколы по чьему-то самолюбию. Политические игры, закулисные интриги, заговоры - всё это наскучило мне ещё на заре моих скитаний. В этой жизни я переложил все герцогские обязанности, какие мог, на доверенных помощников из числа наименее рьяных. А сам забавлялся невинными шалостями, которые иногда доводили моих близких до исступления, но едва ли могли возбудить в них смертельную ненависть.
Самые серьёзные из моих занятий - собирание древних рукописей и попытка написать книгу, проливающую свет на одну из темнейших страниц нашей истории. На уничтожение магов - повсеместное, полное, вплоть до забвения самого слова "маг", которое было вытеснено неприязненным просторечным словцом "колдун".
Я ещё застал самых последних и даже, к стыду своему, приложил руку к истреблению этих могущественных, но далёких от жизни мудрецов, которых больше волновали тайны универсума, чем практичные цели вроде обретения богатства и власти. Собственно, своими скитаниями по телам убийц я обязан проклявшему меня магу, которого смертельно ранил. Молодой был, глупый, внушаемый. Верил во всякую чушь, насаждаемую в умах духовниками и вельможами, коим маги мешали утверждать своё господство. Ладно, дело прошлое, к моим последним неприятностям оно отношения не имеет... А если имеет?
Да нет, мысль нелепая. Даже если предположить, что в этом мире болтается ещё одно существо, помнящее те времена, какой ему смысл подводить мою голову под топор? Отомстить тому, кто сотни раз умирал насильственной смертью? За деяние многовековой давности, совершённое юнцом, не ведавшим, что творит? Смешно. К тому же, как бы этот неведомый мститель меня узнал? Единственный (кроме Матиша) индивид, которому известно, что я сигаю из жизни в жизнь, меняя телесную оболочку, как отслужившее платье, понятия не имеет, когда и почему я начал эту скачку. Не говоря уже о том, что молодой человек мне обязан и многим рискует вследствие моего падения.
Да-да, вопреки принятому решению воздерживаться от причинения ближнему добра, иногда я всё-таки даю слабину. Лет эдак восемь назад, увидев на площади столицы своего герцогства прикованного к столбу отрока, с которого спускали шкуру мочёными розгами, я придержал лошадь и поинтересовался, в чём его вина. Узнав же, что таким образом духовники отучают служку от ночных визитов в кладовую, отменил наказание и взял отрока под своё покровительство, а позже, когда парень восполнил ужасающие пробелы в своём образовании, пообтесался и обнаружил честолюбивые устремления, пристроил его младшим писцом в канцелярию его величества Тальбора. За три года Вирдаш дослужился до должности помощника королевского секретаря, и я не представляю себе причины, по которой ему захотелось бы оборвать свой невиданный карьерный взлёт, поспособствовав обвинению патрона в государственной измене.
Столь же сомнительно, что Вирдаш проболтался кому-нибудь о моей маленькой тайне. Во-первых, он совсем не болтлив, а во-вторых, дойди такой слушок до духовников, те живо переселили бы его автора в свои застенки - как главного свидетеля обвинения на возможном процессе против вашего покорного слуги. Не факт, конечно, что они рискнули бы развязать опасную игру, обвинив в одержимости члена королевской семьи, которая вот уже больше сорока лет держит духовенство в ежовых рукавицах, но козырь в рукав определённо припрятали бы.
Наш белобрысый эмиссар оказался весьма скор на ногу. Не успел Матиш закончить свой обед, а я - перебрать возможных кандидатов на роль своего тайного врага, как паренёк примчался с отчётом. По его словам, домочадцы герцога пребывали в глубоком трауре, кое-кто из старых слуг даже слёг от расстройства, но случаев скоропостижной кончины или загадочного исчезновения в особняке не было. Зато по городу ходит слух, будто пропал палач, казнивший его сиятельство. Люди короля де околачиваются у палачёва дома, соседей пытают, не видал ли кто.
Последнее сообщение всё и решило. Мне показалось, будто я слышу щелчки, с которыми разрозненные кусочки мозаики встают на свои места, складываясь в цельную картину. Не сомневаюсь, что умница-Матиш увидел бы её раньше меня, если бы не был так встревожен новостью. Хотя нет, для цельной картины у него недостаточно кусочков. Но восполнять этот недостаток мне некогда: нужно срочно спасать нашу свободу.
- Матиш, быстро передай мне управление телом. И не вздумай приставать с вопросами, я буду занят. Отдохни пока, помечтай о нежных девичьих шейках, или о чём там ещё мечтают палачи.
***
Удав не соврал: быть разумом, отделённым от тела, оказалось совсем неплохо. Только что Матиш, испуганный вестью, что его разыскивают люди короля, сражался с дрожью в поджилках и утирал пот, а теперь с ленцой размышляет, зачем бы он мог понадобиться его величеству. Размышления эти, однако, занимали палача недолго: что толку гадать, когда дела не знаешь? Гораздо интереснее наблюдать, как управляется с твоим телом чужая воля.
Удав управлялся неплохо, хотя поначалу народ в кабачке косился в их сторону с ухмылками. Должно быть, забавлялись неверными движениями и голосом, да удивлялись: "Эк развезло дылду! А только что трезвым казался". Но скоро им пришлось удивиться ещё больше, потому что захмелевший детина вдруг снова протрезвел и стал вести себя, как важная шишка. Хозяйскому сынку, что бегал к дому герцога, велел стрелой лететь к ближайшей писчей лавке, купить локоть шёлковой бумаги, шкалик чернил и десяток заточенных перьев цесарки. Самому хозяину приказал убрать со стола, вытереть столешницу и принести дощечку с грифелем. И всё это - таким тоном, что у них и мысли не возникло перечить.