Страница 31 из 47
Облаченный в рваный тельник багровомордый хозяин восседал за праздничным столом, упираясь в столешницу волосатыми локтями. В целях наведения резкости зрения, он прижмурил один глаз.
– Милицию вызывали? – казенным голосом спросил Маштаков.
Он, конечно, разглядел лежавший под рукой у мужика кухонный нож с наполовину сточенным лезвием и залапанной деревянной рукоятью. В качестве возможного орудия самообороны оперативник присмотрел табурет, кособочившийся по сю сторону стола.
– Да я сказала же вам, мы помирилися, – в голосе женщины проскальзывали нотки открытого недовольства.
– Я не спрашиваю, Вера Семеновна, помирились вы или нет, я спрашиваю, кто вызывал милицию, – Миха мысленно одобрил действия Юры, занявшего позицию справа и чуть позади хозяина.
Женщина призналась, что милицию вызывала она, звонила от соседей Курицыных. Они с мужем сперва поссорились, потом поругались, она была выпимши немножко, вот с дури бабской и позвонила. Никто ее не бил, пальцем никто ее не тронул, покраснение на роже это у нее аллергия называется. С балкона ее тем более никто сбросить не угрожал, а если бы и угрожал, это ж дурь голимая, они на втором этаже живут, под балконом – сугроб высоченный, глубоченный, чего тут страшного может быть.
– Выпей с нами! – Щетинистый вепрь-хозяин набулькал в мутный граненый стакан водки, судя по невнятной, косо наклеенной этикетке – палёной.
Подвинул эмалированное глубокое блюдо с салатом «оливье», обильно заправленным майонезом.
Маштаков подумал: а ведь приходилось ему пить вот в таких мразотных клоповниках такую вот левую водяру в кампании с такими неандертальцами. Подумал и передёрнулся от ненависти к себе.
Он отобрал у хозяйки письменное заявление о том, что претензий к своему гражданскому мужу Бабарыко С. Ф. она не имеет, телесных повреждений он ей не причинял, опасности для нее он не представляет, из принадлежащей ей на праве собственности квартиры увозить Бабарыко С. Ф. она милиции категорически не разрешает.
Теперь в случае наступления даже самых тяжких последствий никакой самый принципиальный прокурор не предъявит к Маштакову претензий. А если и предъявит, обломается.
«Фэци квод потуи, фациант мельора потэнтэс» говорили в таких случаях древние римляне.
«Я сделал всё что мог, кто может, пусть сделает лучше».
Миха переписал паспортные данные нигде не работающего гражданина Бабарыко в рабочую книжку. Тот настороженно следил за тем, как в руке милицейского капитана шевелился хвостик шариковой ручки.
Дописав, Маштаков встряхнул истрёпанным паспортом с отслоившейся обложкой и, протянув его мужику, сказал внушительно:
– Всё про тебя знаю теперь, Сергей Филиппович. Из-под земли достану чуть чего. А в час ночи заеду к вам, проверю обстановку!
В этой ситуации это было верхом его возможностей. Закон о милиции и Кодекс об административных правонарушениях запрещали изымать граждан из их жилища в отсутствие письменного заявления проживающих там лиц. Признаков преступления в действиях Бабарыко С. Ф. не усматривалось.
На выходе из квартиры Миха пытливо заглянул в лицо хозяйке:
– Может, все-таки забрать его, Вера? Ты как?
Женщина замотала головой, резиново заулыбалась, улыбка вышла жалкой.
– Нет-нет, что вы! Новый год же! Как можно? Простите меня, дуру, за беспокойство.
– Ну смотри. Чуть чего, беги к соседям Курицыным.
Этот совет он давал, переступая через порог. Женщина протянула руку к замку, оставшийся без поддержки ворот халата открылся. Ниже выступающих ключиц, на впалой груди желтели и чернели пятна застаревших кровоподтеков. Поймав взгляд милиционера, хозяйка поспешно запахнулась.
«Аллергия в запущенной форме», – досадливо покусывал нижнюю губу Маштаков, спускаясь по лестнице.
Понятное дело, контрольным приездом после полуночи он только стращал мужика. К каждому столбу милиционера не приставишь.
Из «УАЗика» Миха сразу связался с дежурной частью и доложился. Медведев, одобрив его действия, велел срочно возвращаться на базу, требовалась машина на выезд.
15
31 декабря 1999 года. Пятница.
15.30 час. – 16.30 час.
Во второй раз мобильник зазвонил еще назойливее. Смоленцев поморщился и покосился на дисплей, номер высветился тот же самый, городской. Смоленцев знал, кому он принадлежит.
«Куда мента ни целуй, у него везде – жопа! На пять копеек помогли, а теперь на тонну зелени хотят с меня шерсти состричь! Или думают, я к ним на службу подрядился?»
– Кто это? – слабым голосом спросила Света Зябликова.
После двух выпитых таблеток феназепама она выглядела заторможенной, чёрный взгляд её опухших глаз плавал. Зато перестала рыдать и только жалобно, как побитый щеночек, подскуливала.
– Да так, пассажир один левый. Позвонит и перестанет. – Смоленцев проворачивал в голове план своих дальнейших действий.
Хорошо хоть Петрухину тему его родня разруливала. Там не старая еще матушка в наличии, дядька – «делавар», братья двоюродные. Двое похорон Димке в одиночку ни за что не потянуть, с одними Ромкиными управиться бы. Света – не помощница, ладно хоть выть прекратила, а то башка от ее ора напополам разламывалась. Кроме вдовы, у Ромки Зябликова еще мать осталась, но она никакая, спилась давно. Узнала о смерти сына, заблажила, зарыдала мутными слезами и вцепилась клещом в бутылку. Как не дать ей на водку да на закуску? Такое горе, ясный перец… Только не будет она закусывать, нечем ей жевать да и отвыкла она от закуси.
В морге Смоленцеву удалось удачно все дела порешать с судебным экспертом Леонидом Вениаминовичем. Немногословный, солидный эксперт все объяснил конкретно. Как сказал, что в пятнадцать часов сможете своих забрать, так ровно в три и отдал пацанов. И денег за свою кошмарную работу взял немного, несмотря на то что Новый год у всех на носу. Привезенные в морг костюм, водолазку и туфли Димка отдал бородатому санитару Валере, чтобы тот обрядил Ромку.
Когда передавал шмотки, посмотрел на пацанов. Лежали они на столах из оцинкованного железа голые, с зашитыми грубыми стежками грудинами, обмытые из шланга, с мокрыми волосами. Непривычно смирные, навсегда притихшие, бледные до синевы. У Ромки с правого плеча скалился задравший для удара когтистые лапы прыгнувший вперед саблезубый тигр. Смоленцев вспомнил, как Ромыч гордился этой напорюхой, приделанной ему в зоне известным на пол-России умельцем. У Ромки лицо оказалось целым. Одна пуля, пройдя по касательной, разнесла ему купол затылка, вторая насквозь пробила шею, вырвав кадык. Вокруг этой раны неровно был вырезан лоскут кожи.
«Вот зачем Леонид Вениаминович велел привезти водолазку с горлом. Чтобы рану воротником закрыть», – догадался Смоленцев.
Во рту он ощущал мерзкий свинцовый привкус, в висках стрекотали кузнечики. Не верилось, что всё происходит на самом деле.
А у бедолаги Петрухи была разворочена правая скула, сюда ворвалась пуля. Огромное проваленное с рваными краями выходное отверстие тоже находилось в области затылка, только не на макушке, а левее. Из-за этой жуткой дыры стриженая ежиком Петрухина голова напоминала воронку.
«Как Каспера в открытом гробу хоронить?»
В холодном помещении секционного зала все звуки казались преувеличенно гулкими. На кафеле, которым до середины были облицованы стены, поблескивал налет конденсата. На месте многих отлетевших плиток чернели пористые прямоугольники застывшего цементного раствора. Над головой назойливо гудела неоновая лампа без плафона, дававшая неестественно белый, подрагивающий свет. Пол был бетонный, в углу вокруг забитого мусором стока стояла мутная вода, имевшая тёмно-свекольный оттенок.
Смоленцев озирался, чувствуя, как дрожь в ногах его нарастает. Такие места нормальному человеку навещать не полагается.
«Как тут эксперты каждый день работают? Режут? Рассматривают? Привыкли?»
– Поможете переодеть вашего друга? – прогудел санитар Валера.