Клейменая

«Не теряй меня завтра, горлица», – писал Риваль. – «В дом свой отправлюсь ночью. Предупрежу, что не убили меня здесь, что жив я, здоров и с вами теперь жить буду, потому что невеста у меня среди антилоп, и люблю ее больше жизни своей».

Вылетело письмо из дрожащих пальцев девушки, как голубь в небо вспорхнувший. Колосок тоскливо потерся о ногу хозяйки. Черный волк тоже с хозяином, видимо, ушел. И расхотелось Кинни улыбаться и блины с салом кушать. Вернулись домой отец с матерью и младшими сестрами, веселые, румяные. Дочь старшая каши густой наварила, к столу позвала. Сама не села. Запечалилась.

– Что с тобой, дитятко? – погладила Кинни по голове матушка. – Печалишься, что муж не тот будет, о ком ночами темными мечтала? Не горюй. Образуется все. Стерпится, слюбится.

Кинни только коротко кивнула и в комнату к себе пошла. Не объяснять же, что тот он как раз попался, да недалекий совсем, в ночь рябиновую дернуло его к барсам ненавистным отправиться. Вернется ли обратно? Увидит ли она еще хоть раз его красивое смуглое лицо да улыбку, только ей одной показанную?.. Дождавшись, когда родители и младшие сестренки улеглись спать, Кинни проскользнула во двор, перепрыгнула через вечно скрипящие ворота и со всех ног помчалась в лес, к храму, чтобы хоть чем-то помочь своему названному жениху.

Долго шагал Риваль по лесу, заросшему мхом, соснами, орешником и березами, разглядывая мечущихся воробьев и рябчиков. Воистину удивителен мир антилоп и природа этого заповедного края. Дома у него тоже водились леса и озера, и земля была такой же, и небо, но все равно другими казались они Ривалю, душа у них иная, хотя тоже красивая, добрая, завораживающая. Правду говорят, что народы отличаются так же сильно, как цветы в погожий летний день на плодородном поле. Взять даже праздник этот вчерашний. Не странное ли дело? Нарядить в платье сноп. Наверное, ничего не понимает он в жизни этих чужеземцев. И не один десяток лет пройдет прежде, чем станет их насыщенный, пропитанный условностями и обычаями мир ему хотя бы знакомым, не то что родным. Но была у антилоп своя красота, какое-то непостижимое первозданное величие. Гордо и уверенно шагали они по земле, водя хороводы и распевая обрядовые песни, весело и задорно смеялись девки и унэши, прыгая через костры, жалобно и проникновенно завывали старики древние песни. Вспомнив Кинни, в три погибели согнувшуюся под тяжестью меча над свадебным пологом с крючком в руках, Риваль непроизвольно улыбнулся. Он и сам не до конца понимал, как этой своенравной девчонке удалось пленить его сердце. Разве мало служанок жило под крышей отцовского дворца на берегу синего озера Кад? Разве не хватало ему знатных дам, собиравшихся на бал со всех концов огромного количества графства барсов в сияющем сотнями свечей знаменитом золотом зале Танбат-Холла? Каждая была готова завтра же выйти замуж за младшего сына бесстрашного графа Танбатского. И на кого же указало ему сердце? На маленькую строптивую воительницу, выходящую к врагу с сумой цветов наперевес с мечом… Заметив на пушистом травяном ковре, щедро сдобренном лунным светом, подозрительную тень, Риваль насторожился. Кроша, бесшумно шагающий за хозяином, тоже прислушался. Замысловатая соловьиная трель смолкла. Из-за орешника испуганно вскрикнула кукушка. Барс остановился и громко сказал:

– Выходи, кто бы ты ни был, зверь или человек.

Из-за раскидистой ели шагнул Марри и встал перед Равилем во весь рост своего антилопового величия, в кольчуге, кожаных сапогах с обнаженным мечом. Барс услышал за спиной шаги еще нескольких воинов и окончательно убедился в намерениях унэша.

– Знаешь ли ты, темный варвар, что в рябиновую ночь ни человеку, ни зверю нельзя нос высовывать за порог дома? – громко усмехнулся Марри. Риваль промолчал. Рослые унэши, многому уже научившиеся на мужской горе, окружили барса со всех сторон. Кроша выпрямился и прижался спиной к хозяину.

– Знаешь ли ты, сын геенны, – продолжал между тем друг Кинни, поглаживая рукоять меча, – что случается с глупцами, осмелившимися нарушить запрет?

Риваль неспеша достал из-за спины меч и оттолкнул волка в сторону. Кроша жалобно заскулил, но приказ выполнил. Унэши тоже обнажили оружие. Марри принялся ходить вокруг барса, презрительно ухмыляясь в лицо сопернику. Риваль не шевелился, настороженно слушая шаги соперника и музыку рассекающего воздух меча. Когда оружие поднимется убивать, клинок пропоет особую песнь, которую барс знал не понаслышке.

– Что ты умеешь, жалкий убийца? – скривился Марри, раздосадованный безмятежным спокойствием врага. – Покажи же нам, вонючий скунс.

Риваль безмятежно молчал. Не выдержав, Марри прыгнул вперед и принялся наносить вертикальные рубящие и секущие удары по противнику. От большинства из них барс без особого труда увернулся, остальные отразил мечом. Унэш отскочил назад и вытер рукавом со лба пот.

– Проклятый барс, – сквозь зубы сказал он. – Ты ведь не старше меня. А уже невесту себе нашел?

Риваль не слушал его, прекрасно понимая, что слова призваны отвлечь его от главного. А главным было то, что, разговаривая с врагом, унэш уже заносил меч на следующий удар. Барс молниеносным движением выставил меч вперед и вправо, поймал оружие противника и с громким скрежетом развернул его так, что рукоять неестественно вывернула руку Марри. Пальцы разжались сами собой. Оружие полетело на землю. Риваль резко развернулся, отражая удар в спину. Марри поднял оружие и снова напал. На этот раз барс не стал дожидаться, пока воин разомнется, выбил меч из его рук, толкнул ногой так, что соперник полетел далеко в орешник, и, перехватив другой ладонью его клинок, принялся отбивать удары унэшей, поднявшихся мстить за друга. И одному богу известно, чем закончилась бы эта битва, не появись со стороны рапсового поля конная армия барсов, вооруженная до зубов. Воины скакали по лесу быстро, молниеносно, освещая свой путь высокими факелами и неся с собой смерть и страдание. Риваль увидел в первых рядах фамильное знамя со скрещенными на синем фоне боевыми копьями, и сердце его чуть не остановилось. Опоздал… Унэши разом оробели и попятились к Марри.

– Чего стоите?! – изо всех сил крикнул им Риваль. – Быстро все отсюда, если еще жизнь дорога!

Парни испуганно закивали и бросились к селению.

– Да куда же вы?! – ошарашено закричал Риваль. – В другую сторону!!! Вы же их в деревню приведете!

Его неистовый крик потерялся в конском топоте и скрежете рубящих мечей. Молодые унэши не услышали. Они со всех ног бросились домой. Только некоторые из них гордо выпрямились, готовясь достойно встретить ненавистного соперника. Они же, самые лучшие из собравшихся, и ощутили на своей шкуре песнь вражеских мечей. Молодые, совсем юные унэши, которым не судьба теперь когда-либо назвать себя мужчинами, попадали на ароматный лесной мох замертво. Риваль бросился к барсам. Пришлось отразить несколько серьезных атак прежде, чем сородичи признали в нем сына графа Танбатского. Кроша прыгнул из-за орешника и оттащил от хозяина воина, занесшего меч на смертельный удар.

– Осторожно! – крикнул один из рыцарей. – Это Риваль!

Воины обернулись к нему. Риваль знал, что они видели – барса, в простой рваной рубахе с пятнами свежей крови. Поди докажи теперь, что его тут не убивали.

– Мы отомстим за тебя! – громко крикнул Тристон, старший брат Риваля, и махнул рыцарям факелом. – За мной!

– Нет!!! – Риваль изо всех сил дернул жеребца брата за поводья. – Не нужно!!!

Тристон не понял. В толкотне и суматохе, разбавленной громким дыханием лошадей, криками перепуганных птиц и беспокойным топотом копыт, мало что можно было услышать. Барсы решили, что Риваль посылал их в деревню, приказывая перебить жестоких антилоп на корню, чтобы камня на камне не осталось от непокорного воинственного племени, и бросились исполнять желание младшего сына знаменитого графа, едва не погубленного ненавистными врагами. Риваль бросился вслед за сородичами, но слишком хорошо знал – переубедить вооруженных до зубов воинов, почуявших запах крови, все равно что пытаться оттащить рой ос от бочки ароматного меда.