Страница 30 из 108
Готто округлил глаза, и едва не бухнулся на колени. Зверю казалось, что он своими мелкими проблемами только оскорбляет человека. Оно и понятно: где-то там великие люди, огромные столицы, и дела их небесные. А тут просто блошиная суета — пещеры, племена, посвящения.
Справившись с волнением, Готто указал на лес:
— Там начинаются земли Чёрных Крокодилов. Дальше я не могу вести тебя, великий мастер.
Возникло неловкое молчание. Со вздохом я понял, что будет совсем уж свинством промолчать о том, что мне удалось выяснить.
— Готто, друг, — я положил ему на плечо руку, — Не ходите в Пещеру.
Тот округлил глаза, вздрогнул. Оно и понятно: прадеды, деды, отцы ходили, и тут вдруг залётный человек в отрепьях ставит крест на традициях.
— Но посвящение… оно должно быть!
— Наместник далеко, Ласточкам плевать. Думай сам. Там такие чудовища, что вы с Попугаями только на закуску им пойдёте.
Я знал, что прав. Даже если вся стая Танцующих Журавлей сунется в пещеру, это будет их последний танец. И пусть муравьи из Проклятых Гор ещё не могут пройти всей кучей за дым, где начинается Пещера Правды, но эти твари найдут проход.
А то и вообще ночью по поверхности придут в селение. Но об этом звери сами догадаются, если поверят мне.
— Нет, нет, — бедный зверь замотал головой, забубнил, — Ласточки говорили, что всё нормально. Мы же только посмотрим, и завтра сын мой пойдёт.
— Пойдёт и погибнет, — я рывком повернул Готто в сторону Проклятых Гор на горизонте.
Отсюда было видно не только заснеженные пики, но и склоны некоторых, особо выдающихся вершин.
— Про Муравьиные Горы слышал?
Готто кивнул, но показал куда-то вбок:
— Они там, на границе Оранжевых и Жёлтых земель. Наши деды рассказывали сказки о больших муравейниках, размером с горы.
— Муравьи пришли, Готто, — прошептал я, вкладывая в слова силу духа, и проникая ему в разум.
Сейчас я творил благое дело, и не чувствовал угрызений совести.
Моя стихия духа сработала чётко. Зверь повернулся, его круглые глаза излучали ужас.
— Но…
— Это не сказки, — я покачал головой, — Ласточки здесь не помогут. Думай, Готто, ты же охотник. Вы теперь добыча, и муравьи пришли за едой.
Я понимал, что война с ересью для этих племён теперь на втором плане. Армии муравьёв будет совершенно безразлично, поедать им меченых зверей, или нет.
Готто дёрнулся было в сторону, но потом остановился, вспомнив, что это неуважение к человеку. И бухнулся на колено, низко склонив голову.
— Великий мастер, мне надо идти, — с дрожью в голосе сказал Готто.
— Ответь на вопрос.
— Слушаю, мастер, — нетерпеливо выпалил зверь.
— Ты знаешь про завещание приора?
Зверь поднял глаза, часто-часто замотал головой, став из чернокожего просто серым. Я не стал мучить его, проникая в разум, а решил действовать с хитрецой.
— Ты мне веришь?
Тот кивнул, но не издал ни звука.
— Так если бы оно было, это завещание, то где бы я мог поискать ответ?
Готто посмотрел на Небо, коснулся пальцами лба, потом прошептал:
— Говорят, у Каэлевой Впадины есть крепость. Она ещё с древних времён стоит, и зверям там не место. Это же, ну… ты понимаешь, мастер?
— Понимаю. Зверям — зверево.
— Да, да, великий мастер. Когда великий Рэджин уходил на войну, он устроил там прощальный ужин с сыновьями, так говорят. А там, где Небо ближе, и ангелы лучше слышат.
Про то, что защитная сила Инфериора ослабевает к краю мира, я уже слышал. Поэтому лишь благодарно кивнул зверю.
Кажется, Журавль сказал всё, что позволяли законы, и его пробило на мелкую дрожь.
— Ты можешь идти, Готто. Я благословляю твоё племя, но только ты можешь спасти его. Думай.
— Спасибо, великий мастер. Я сейчас же отправлюсь к Ласточкам…
— Они не помогут, зверь.
Круглые глаза в недоумении уставились на меня. Бедный, бедный зверь.
Я, кивнув ему в последний раз, стал спускаться к джунглям. Пусть думает сам, я и так сделал достаточно.
А за то, что сотворили Стрекочущие Ласточки, в некоторых приоратах вообще целые стаи вырезают. Так что мне даже можно дать прозвище Белый Волк Милосердный.
— Ты о чём, бес?
Я ещё раз бросил глаза на Небо, заходя под кроны первых одиноких деревьев. Над словами Хродрика стоило подумать.
Конечно, это был не Шмелиный Лес, но он вполне мог поспорить с ним по дремучести. А уж какие тут гиганты росли, я и вообразить не мог. Казалось, что здесь даже растения вступили в вечную гонку Нулевого Мира и стали растить свою меру.
Некоторые деревья, упавшие, судя по всему, на своих же потомков, были такими огромными, что в их высохших стволах я мог идти и, вытянув вверх копьё, не доставать до потолка. Такие исполины во многих местах перекидывались через лесные реки, превращаясь в удобные мосты.
Животные здесь были, как и в большинстве мест Инфериора, не выше зверей по мере, и жили своей активной жизнью. Кричали, охотились, паслись.
Наглые обезьяны иногда кидались в меня ветками, при этом были всего лишь двенадцатой-тринадцатой ступенью. Никакого уважения, поэтому одну такую я для демонстрации оглушил силой своей меры, и бедное животное, кувыркаясь по веткам, свалилось мне под ноги.
Кричащая сверху гвардия на миг затихла, наблюдая за моими действиями.
— Значит, как силу почуяли, так поумнели? — спросил я, примериваясь копьём к добыче.