Девственница (ЛП)

Чаще всего Кингсли становился на сторону Кингсли.

Она одолжила БМВ Кингсли и поехала на нем к Сорену. Несколько раз ей приходилось останавливаться, съезжать на обочину, где ее сильно рвало. К счастью для дороги, начинался дождь.

Когда она наконец приехала, у нее кружилась голова от обезвоживания и истощения. Сумка, висевшая у нее на плече, казалась свинцовым грузом, который она едва могла нести. Она поднялась по единственной лестнице в доме Сорена, улыбаясь от усталости, граничащей с лихорадкой. В их первую ночь он нес ее на руках по этим ступенькам. Сейчас она бы убила за то, чтобы кто-то просто трогал ее.

Сначала Элли отправилась в спальню и открыла шкатулку, в которой лежал ее ошейник. Она не надела его. Ей просто хотелось подержать его в руках. В течение пяти минут она лежала на кровати Сорена, прежде чем броситься в ванную, где ее снова вырвало. После она растянулась на полу. Это было странно успокаивающе, лежать там, на холодной плитке, прижатой к ее пылающей коже. Она дышала через нос, что помогло немного облегчить тошноту. Судороги наступали и уходили, и она игнорировала их, пока могла, принимала их, когда не могла. И когда наконец ей стало достаточно прохладно и удобно, что едва не уснула, она услышала шаги на лестнице.

Она с трудом села, когда Сорен окликнул ее по имени.

- Я здесь, - отозвалась она. - В ванной. Входи.

Ее сердце бешено колотилось. Она не видела его десять недель, и столько всего произошло. Элеонор начала вставать, но голова снова закружилась, поэтому она осталась на полу. Сорен открыл дверь, и то удовольствие, которое было в его глазах за долю секунды до этого, испарилось при одном взгляде на нее.

- Меня тошнит, - сказала она. - Не заразная.

Она не знала, почему добавила в конце эту часть о том, что она не заразна. Если бы у нее была проказа, Сорен все равно бы сделал то, что сделал. Он снял пальто и бросил его на пол позади себя, опустился на колени и притянул ее в свои объятия.

Больно. Двигаться - больно. Дышать - больно. Быть любимой и обнимаемой им - больно.

- Что случилось, Малышка? - спросил он на ушко. Он пригладил ее волосы, заправил их за ухо и поцеловал в лоб. Все жесты любящего отца.

- Тебе лучше не знать.

- Все равно расскажи. Это приказ.

- Да, сэр, - ответила она, пытаясь улыбнуться ему, но у нее не осталось ни одной улыбки. Даже для него. - Он был не твой. Это то, что ты должен знать в первую очередь.

- Что не было моим?

И, казалось, как только он задал этот вопрос, он уже знал ответ. Прежде чем она успела снова заговорить, объясниться, он закрыл глаза и выдохнул.

- Кингсли. - Это был не вопрос.

- Кингсли, - повторила она. - Вчера я была у врача. Они дали мне таблетку.

- Ты ходила к врачу. - Его голос был лишен эмоций. - С кем ты ходила?

- Меня отвез водитель Кингсли, - ответила она.

- Кингсли поехал с тобой?

- Ты же знаешь, как он ненавидит врачей.

Сорен ничего не ответил.

- Нужно несколько дней, чтобы все прошло, - продолжила она. - Тошнота - это нормально, сказал врач. И судороги. У меня довольно сильное кровотечение, но это тоже нормально. И...

И она замолчала. Она потеряла ход своих мыслей, да это и не имело значения. Сорен прислонился спиной к двери ванной, а она лежала у него на коленях, в его объятиях, уставшая и беспомощная, как ребенок.

- Мне очень жаль, - сказала она наконец, и на глаза навернулись слезы. - Мне так жаль.

Ее тело сотрясалось от рыданий, которые вызывали спазмы боли в спине и животе. Но она не могла перестать плакать, не сейчас, когда была в объятиях Сорена. Он пытался успокоить ее, утешить, но все было бесполезно. Все болело, внутри и снаружи. Сквозь звук собственных мучительных рыданий она услышала его голос, обращающийся к ней тихим шепотом.

- Я люблю тебя, Малышка. Сейчас и всегда. И ничто из того, что ты сделала, не отнимет у тебя мою любовь. Я никогда не уйду от тебя. Ты моя сейчас и всегда...

Она продолжала плакать. И плакала, пока полное изнеможение не заглушило ее рыдания.

Должно быть, она уснула прямо в его руках, на полу в ванной. Она должна была уснуть. Ей нужно было поспать. Она не спала больше суток.

- Мы поженимся, - сказал Сорен.

Элли мгновенно проснулась.

- Что?

- Я сказал, мы поженимся. Ты и я.

- Свадьба? Ты серьезно?

- Конечно.

Женаты? Она и Сорен? Муж и жена? Это было заманчиво, она должна была признать, хотя бы для себя. Они никогда раньше не говорили о женитьбе, но как только он произнес это слово, у нее возникла картинка. Сорен в смокинге. Она была бы в платье - кремовом, но не кипельно-белом. И Кингсли будет стоять рядом с Сореном, шафер. Духовник Сорена, отец Баллард, будет проводить церемонию. Мать Сорена, конечно, приедет. И его сестры, возможно, даже Элизабет. Медовый месяц они проведут в Дании. А когда вернутся в Нью-Йорк, могут поселиться у Кингсли. Зная его сестру Клэр и то, как сильно она хотела, чтобы Серен оставил священничество, она купит им собственный дом в качестве свадебного подарка. Они смогут выходить на публику вместе, когда захотят. Это было бы здорово. И смогут завести детей. Хотел ли Сорен вообще иметь детей? Он никогда не говорил с ней об этом. Она, очевидно, не хотела детей. Если бы хотела, то не сидела бы здесь, на полу ванной, испытывая самую мучительную боль в своей жизни. Конечно же, им придется как-то зарабатывать. Сорен мог бы работать в ООН переводчиком. Она... что? Чем она хотела заниматься?

Не выходить замуж. Вот чего она хотела. Она еще даже не выяснила, кто такая Элеонор Шрайбер. Как, черт возьми, она могла быть Элеонор Стернс?

- Нет, - ответила Элеонор. - Я не выйду за тебя.

- Это не обсуждается.

- Конечно обсуждается. Почему, черт возьми, ты думаешь, что женитьба что-то решит?

- Я больше не могу оставлять тебя одну. Я слишком часто уезжал. Если бы я был здесь, этого бы не произошло.

- Если бы ты был здесь, он мог быть твоим.

- И ты бы не прошла через это в одиночку. Я сейчас же позвоню епископу.

Он поднялся с пола. Элли протянула руку и ухватилась за его лодыжку.

- Сорен, нет.

Он посмотрел на нее сверху вниз, как будто не мог понять, что вцепилось в его ногу.

- Элеонор, отпусти. Мне нужно позвонить.

- Не звони ему. Успокойся. Брак не поможет избавиться от этого.

- Я совершенно спокоен. Это даст мне душевное спокойствие, а это больше, чем у меня есть сейчас. Я думал, что могу доверить тебя Кингсли. Моя ошибка. Этого больше не повторится.

Он двинулся по коридору, и Элли, борясь с усталостью и болью, поднялась на ноги, и выпрямилась. Она последовала за Сореном по коридору в его спальню. Он уже снял трубку. Она хлопнула по кнопке, обрывающей звонок.

- Я не выйду за тебя, - сказала Элли. - Так что даже не утруждай себя звонком кому-либо.

- Я принял решение.

- Это не тебе решать. В брак вступают двое. Я сказала «нет».

- Ты устала, тебе нездоровится, и ты переживаешь нечто травмирующее. Ты сейчас плохо соображаешь.

- Не я сейчас сошла с ума, черт возьми. Я не выйду за тебя. Нет. Не сейчас. Никогда. Ты католический священник. Ты не можешь связывать себя узами брака.

- Я оставлю священство.

- Ты этого не сделаешь, - сказала она, стоя максимально ровно, несмотря на боль в животе и спине. – Мы с Богом давно заключили сделку. Если Он позволил нам быть вместе, я не заберу тебя у церкви. Я планирую сдержать это обещание.

- А я сдержать свое. Я обещал, что сделаю все, чтобы защитить тебя. И сделаю.

- Мне не нужна защита. Мне не нужно выходить замуж.

- То, чего ты хочешь, в данном случае не имеет значения. Отправляйся в постель. Я разберусь с этим.

- Не имеет значения? Ты забыл, что я взрослая женщина двадцати шести лет, а не ребенок? Ты не можешь решать, что мне делать.

- Конечно, могу. Ты принадлежишь мне.

- Я принадлежу тебе. Это нормально, когда мы в постели. Нормально, когда на мне ошейник. Это не нормально, когда ты говоришь мне, что я должна выйти замуж за того, за кого не хочу выходить замуж.