Девственница (ЛП)

Он наклонился над обрывом и крикнул Джульетте:

- Прыжки с обрыва - один из моих жестких пределов!

Она, должно быть, не слышала его, потому что в ответ только махала рукой.

Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Ему показалось, что он где-то услышал что-то похожее на смех. Но наверняка это были волны внизу.

Бог не ответил, поэтому он принял молчание за «нет». Поэтому, когда вода ударилась о камни, Кингсли прыгнул ногами вперед. Казалось, он на мгновение завис воздухе. Путь вниз пролетел за секунду и длился целую вечность. В последнюю секунду перед тем, как упасть в воду, он подумал обо всем, что сделал и чего хотел сделать в своей жизни. Все, что он хотел сделать, он сделал, но остались две последние цели в его списке. Он хотел спасти Джульетту и хотел иметь детей. И если он переживет этот глупый прыжок навстречу неминуемой смерти, то сделает и то, и другое.

Он ударился о воду с такой силой, что оглох и ослеп. Он не видел путь на поверхность, не слышал шум прибоя. Верх и низ стали бессмысленными. Жизнь ждала в одном направлении. Смерть в другом. Но в котором?

Он почувствовал, как кто-то потянул его за волосы. Он последовал туда, куда его тянуло, и вынырнул, тяжело дыша. Скалы были в пятидесяти ярдах от них. Джульетта была рядом. Улыбающаяся. Смеющаяся. Живая. Они оба. Живые и красивые.

- Сюда, - крикнула она, перекрывая шум волн. Она поплыла, и он последовал за ней. Возможно, она вела его в Ад — ему было все равно. Куда бы она ни пошла, он последует за ней. Если она была там, то это был Рай, независимо от места назначения.

После нескольких минут борьбы с волнами прибоя они вошли в более спокойные темные воды. Кингсли заметил цель Джульетты - огромную базальтовую скалу в сотне ярдов от нее. Она плыла к ней совершая мощные грациозные взмахи руками и толчками длинных ног. Кингсли нырнул и подплыл к ней. Они одновременно добрались до скал и осторожно взобрались на самый высокий из валунов.

- Что это за место? - спросил Кингсли, садясь справа от нее и поднимая руку ко лбу, чтобы защитить глаза от солнца.

- Детская площадка, - ответила она.

- Детская площадка?

- Смотри.

Она молча вглядывалась в пляшущие волны. Кингсли проследил за ее взглядом. Здесь было очень красиво: шум прибоя наполнял воздух, крики морских птиц и солнце, прыгающее по волнам.

- Там, - сказала она, указывая. - Видишь?

Кингсли посмотрел и рассмеялся. Два дельфина выныривали над водой и пускали струю воздуха. В десяти ярдах от них поднялись еще три дельфина. Они трещали над поверхностью с невероятной силой - их гладкие тела были полны мускулов и энергии.

- В Манхэттене такого не увидишь, не так ли? - спросила Джульетта.

- Нет, - выдохнул Кингсли. - Если в Гудзоне и водятся дельфины, то я их никогда не видел.

Долгое время они не разговаривали, только смотрели, как играют дельфины. Но была ли это игра? Они всплывали, чтобы дышать, быстро плавали, чтобы охотиться, резвились, чтобы научиться драться. Для них это была жизнь — жизнь и смерть. Совсем не игра. И Кингсли гадал, было ли там что-то еще, что-то большее, чем он сам, большее, чем Джульетта, что-то взгромоздившееся вдалеке и наблюдающее за ним и за ней, за тем, как они сидят вместе на этом камне, как занимаются любовью в его постели, наблюдая за болью, которую он дарил ей, за поклонением, которое она дарила ему, и улыбаясь тому, что казалось спектаклем, казалось игрой. Но для него и Джульетты это не было игрой. Это была их жизнь.

- Ты можешь остаться, - наконец произнесла Джульетта. - Здесь, на Гаити.

- Я мог бы остаться, - повторил он. - Но зачем мне это делать?

- Ради них. - Она указала на стайку дельфинов, которые подошли ближе к скалам. Один из самых крупных плавал прямо перед ними, его спинной плавник был испещрен старыми боевыми шрамами. Кингсли сочувствовал ему.

- Ради дельфинов? Веская причина. Что-нибудь еще?

- Может, из-за еды?

- На Манхэттене есть очень хороший гаитянский ресторан.

Джульетта рассмеялась.

- Тогда, может быть, останешься ради меня?

- Ты принадлежишь другому, - ответил он. - И похоже, он не заинтересован в том, чтобы делиться.

- Ему не обязательно знать. Я могу приходить к тебе ночью, когда он уснет. Я могу попробовать.

Теперь она смотрела не на него, а только на воду, волны и постоянно меняющийся солнечный свет.

- Как долго ты сможешь это делать, прежде чем он узнает? - спросил Кингсли, повернувшись к ней. Вода стекала по ее лицу. Морская воды из волос? Слезы? И то и другое? - А что будет, когда он узнает о нас?

- Не знаю, - ответила она, - но точно ничего хорошего.

- Позволь мне помочь тебе, - сказал Кингсли. - Пожалуйста.

- Ты не можешь купить меня, - ответила она, с грустью опустив глаза. - Меня уже купили. Я не продаюсь.

Ее слова ранили сильнее, чем любое оружие, когда-либо использованное против него. Они причиняли боль не потому, что были лживыми, а потому что были правдой. Он действительно хотел купить ее. Хотел владеть ею. А она хотела лишь свободы, той единственной вещи, которую он не мог ей дать.

- Должен же быть какой-то способ. Позволь мне помочь.

- Просто поцелуй меня, - сказала она. - Вот как ты можешь мне помочь.

Кингсли поцеловал ее. На вкус она была как океан, а океан - как слезы. Он обхватил ее за затылок и крепко прижал к своим губам, целуя сильнее и глубже.

- Я никогда... - начала она и замолчала.

- Никогда что? - спросил Кингсли.

- Я никогда не приводила его сюда. Я никого никогда сюда не приводила. Это мое тайное место.

- Тогда почему ты привела меня сюда?

- Потому что теперь ты - мое второе тайное место. - Она положила руку на его обнаженную грудь, на сердце.

Кингсли взял ее за запястье и поднес к губам. Он поцеловал ее ладонь, повернул ее и поцеловал внутреннюю сторону.

- Я не могу отпустить тебя, - сказал он. - Даже когда он вернется.

- Можешь, - сказала она, целуя его губы, щеку, подбородок до самого уха. - Можешь и отпустишь. И ты вернешься домой, в свой мир, а я останусь в своем. И у нас все будет хорошо, у тебя и у меня. В конце концов. Когда-нибудь.

- Не будет. И не притворяйся, что у тебя будет, - ответил Кингсли. Джульетта не стала спорить. Он знал, что она чувствует то же, что и он, что то, чем они были друг для друга, кем только они могли быть друг для друга.

Он снова поцеловал ее, теперь уже более страстно. Не было другого способа заняться с ней любовью здесь, не разодрав ее спину в клочья на грубых камнях. И у них с собой ничего не было, ни одного презерватива. Но он должен был прикоснуться к ней. Они были далеко от берега, никто не видел их. Он развязал ее топ и стянул его. Ее обнаженные груди были великолепны в солнечном свете, со стекающими каплями воды на ее коже. Кингсли наклонил голову и слизал капельку воды с ее груди, затем обхватил сосок губами и глубоко всосал. Он обхватил ладонью другую ее грудь, помассировал. Она выгнула спину, пока он целовал и облизывал ее соски.

Когда ее дыхание стало прерывистым и резким, он развязал бант на ее правом бедре и просунул руку между ее ног. Она раздвинула бедра, откинулась назад, опираясь на руки, и приподняла бедра в приглашении.

Кингсли нежно прижал кончик пальца к ее клитору. Он ласкал его снова и снова, и Джульетта тяжело дышала между приоткрытыми губами. Глаза ее были закрыты, длинные густые ресницы лежали на щеках. Он массировал набухший узелок сильнее, выписывая круги пальцем. Под ним он пульсировал, а бедра двигались в такт его прикосновениям. Он проник в нее одним пальцев и понял, что она влажная, влажная и горячая. Кингсли добавил второй палец. Он не торопился, не заставлял ее кончать. Все, что ему было нужно, - это коснуться ее как можно глубже и интимнее.

Внутри нее он прижал кончики пальцев к мягкому углублению под лобковой костью. Внутренние мышцы Джульетты сжались, и она снова застонала. Ее пальцы крепко сжались на камнях. Учитывая, какой влажной она была, добавить третий палец не составило труда. Он прижимался к стеночкам ее лона, скользил пальцами по лепесткам, раскрывал ее, изучал, исследовал каждый дюйм. Он нащупал пульсирующую точку внутри нее и надавил на нее кончиком пальца. Под своей рукой он ощущал, как бешено колотится ее сердце.