Страница 5 из 25
Однажды бабушка, красочно одетая, рассказала мне о толстой косе, которую она отрастила почти до пола к семнадцати годам. Она обещала ее отрезать после того, как выйдет замуж. И перед тем, как любимый должен был отправиться на фронт, у них состоялось последнее свидание. Он просил его ждать ни смотря ни на что, взяв ее ладонь в свои руки; говорил много о будущей свадьбе и их семейной жизни. Она же молча слушала его и опускала глаза, потому что знала, что молчание – всегда знак согласия и покорности. И этому тоже научил ее Коран. Клятвой в любви стала та самая коса, оставшаяся в его руках после того, как бабуля смело резанула остро заточенными ножницами по волосам.
Глаза, полные тоски и безутешного горя, в которых жизнь прогорела до тла. И огромная любовь, которую она сохранила. Она билась в ней к нему одному. Эта любовь грела ей желание жить дальше. И ждать. День ото дня. Но он так и не вернулся с войны. Числился в списках пропавших без вести, что не давало ей похоронить его и жить дальше. Чтобы ждать вновь. По ее рассуждениям она не могла найти другого и изменить. Это было недостойно любящей девушки. Она подарила ему себя навсегда. Он забрал с собой ее честь на тот свет.
Грустная полумгла нависла над ее рассказом в тот день. Слабеющей рукой бабуля перебирала фотокарточки своей юности и слегка улыбалась. Но в этой улыбке не было воспоминаний счастья о жарких поцелуях, томительных речах с любимым. На ее лице замер ручей улыбки из убитой жизни хладом бытия, ледяное оцепенение скул от впитавшей соли слез кожи, сжатой в гармошку, и отцветшие глаза, устремленные куда-то в окно. На ее лице давно нет следов минувшей красоты, которую видно на фотографиях. Но все те же черные глаза легко узнаваемы. Уже тогда они горели с любовью. Редкие снимки. И бабушка на них уже без косы.
Буря чувств в очередной раз вздымалась в потоке воспоминаний, и бабушка вновь плакала. Почти беззвучно, всплескивая лишь руками иногда от сожаления и, прижимая губы плотно друг к другу, будто целует саму себя. Униженная жалкой старостью, без любви и тепла, она еще много лет жила после этого разговора. Влачила свой мрачный век и дальше на второстепенной роли, постепенно рассыпаясь в песок все больше. И перед каждым сном она самой себе шептала о былом, будто повторяя заученное стихотворение, чтобы не забыть. Усталый ум тренировала памятью льющихся кадров жизни о любимом. Чтобы однажды умереть с его именем на устах. И мечтать, что он встретит ее на том свете, вернувшийся с войны.
– Рустем… Мин сиңе яратам1, – каждый вечер шептала бабуля перед сном.
Она верила, что однажды вечерняя заря превратится в прощальный свет. А сердце, которое безропотно просило счастья, наконец-то сбросит свой туман, впустит и телесную любовь, выстраданную почти столетием. Лишь бы только этот Рустем был тем, каким она его представляла и знала. Лишь бы только он сам дождался ее. Лишь бы он сам оказался настоящим и достойным мужчиной. Именно таким, каким она его и помнила в привычном бытие своих предсмертных лет, когда плакала сердцем и прятала приступы одиночества в ночи, забыв про сон.
Она жила в предвкушении перехода в обитель теней. Ей уже просто было не о чем мечтать. Только смерть ее привлекала. И она, под сумраки тишины, внимая грустные песни птиц с открытого окна, утопала в мечтах о расторжении уз с землей и встрече с неизведанным. И эта мысль была ей уже ближе той любви, что по итогу не случилась. Усталость от жизни и мудрый холод, струящийся по изъезженным жилам, листал бабушке ее старость. Она жила, считая дни до финала. Коварные недуги и слабость белых рук, мрачные дни и смрадное солнце вокруг старой плоти. Но не душа. Душа у нее не была дряхлой. Она была чиста и невинна. Замерший бутон до лучших времен. Под мерцающий свет свечей когда-то, возможно, он еще распустится.
Ее хрупкое худощавое тело было уже похоже на вопросительный знак, но она все также продолжала красить губы в красную помаду и начесывать редкие рыжие волосы в кокон вокруг головы. А потом, наведя марафет, садилась смотреть телевизор, проживая очередное шоу через себя. Последние годы она все-таки осмелилась включить телевизор, который столько лет простоял в виде интерьера.
Закат жизни бабули принес ей особую сентиментальность. Всматриваясь в мое лицо с уже давно отсутствующим взглядом, она говорила мне, что я красив и даже слишком, чтобы быть таким правильным, каким она меня хотела воспитать. У нее даже хватало сил привстать, чтобы дотронуться до давно возмужавшего лица своими морщинистыми сухими руками. В идеальной тишине истомленные ноги медленно делали вокруг моего тела целый круг. В эту минуту ее безмолвие давило на меня тяжестью свинца, потому что я ждал после осмотра ее приговор. Но она лишь кривила бессмысленную улыбку и тяжело вздыхала. Кажется, что ей было горько, но изменить ничего она уже не могла. Я давно уже не был правильным… Однако, я каждую минуту своей уже давно неправильной жизни помнил самые главные слова из ее уст, что именно любовь – самое ценное, что есть в мире.
– А с чего Вы взяли, что у Вас есть проблемы сексуального характера? Вы – молодой мужчина. Тяга к множественным сексуальным контактам – норма. Вы не обременены постоянными отношениями, тем более без каких-либо обязательств, штампов.
– Пожа-алуй, – протянул я несколько загадочно.
– Тогда почему Вас это так волнует?
– Вы меня, кажется, не понимаете. Это даже обидно.
– Поясните, пожалуйста.
– Меня не беспокоит как таковой сексуальный контакт, и проблем с мужским здоровьем, как Вы понимаете, я не имею. Меня также не интересуют проблемы, которые бывают от множественных связей в виде болезней. Я умею пользоваться средствами защиты. Поверьте, уделяю этому много времени и не жалею денег. Сдаю анализы. Меня волнует абсолютно друго-ое, – бесился я.
– Что же?
– Скажите, а Вас устраивает, что в этой вазе всегда стоят только эти цветы? Вам не хочется внести какой-то новый акцент?! – я кивнул головой в сторону огромной вазы с искусственными цветами.
– Никогда не думал об этом, – доктор немного насторожился.
– Для меня девушка подобна цветку. После того, как его сорвать или срезать – время его сочтено. Меня все время тянет менять букеты. Иногда я даже устаю от этого.
– Устаете любить женщин? Секс – приятное времяпрепровождение, тем более если есть на это время и возможности.
– Разве это можно назвать любовью? – я усмехнулся. – Секс… Вы, конечно же, правы. Секс он прекрасен. Любопытство от новых впечатлений с разными женщинами подстегивает на новые приключения.
– Тогда, что же Вас смущает? Я не понимаю Вашу мысль.
– Я боюсь, что это никогда не закончится. Но, предугадывая Ваши доводы, я скажу, что дело не в моем возрасте, а в том, что девушки быстро становятся мне неинтересны. Я боюсь, что тяга к новой женщине прекратится не от того, что я начну стареть и мои физические возможности, как мужчины, ослабнут. Нет, совсем не так. Я боюсь, что не захочу больше пробовать. Боюсь устать от постоянных поисков.
– Рустем. Сказать честно?
– Конечно. В чем смысл разговора, если юлить. Честность, тем более врача, – это то, за чем я и пришел.
– Я не уверен, что за этим. Я вообще не уверен, что Вам нужен психотерапевт.
– Хы.
– Когда ко мне приходит человек за помощью, он всегда охвачен тревогой, навязчой идеей. Его мучают фобия, бессонница. Он зависим от чего-то или очень устал. В Вас я не вижу ни того, ни другого, ни третьего.
– Который раз Вы желаете от меня отделаться. Неужели я такой сложный пациент? – несколько с иронией спросил я.
– Не-ет. Кажется, что помощь Вам не нужна. Вы очень уверены в себе. Допускаю, что очень успешны по жизни. Женщины…
– Беседа ради беседы. Как Вам такой ответ?
– Даже так? Тогда зачем психиатр? Почему не психолог? Я врач. Я лечу людей. От чего мне Вас лечить?
– Хы, – улыбка все сильнее наполняла меня.
– И снова хы. Снова я попадаю в точку. Не так ли, Рустем?
1
“Я тебя люблю”. Перевод с татарского языка.