Святой

  - Да что здесь прекрасного! - взрывается дворянин. - Вы же Святой Скориан? Помогите мне, пока не поздно! Или...

  Он не договаривает, весь как-то оседает, сдувается, превращаясь из придворного задиры, явного бретёра и любимца женщин в человека слабого, побитого неведомыми горестями.

  - Да, я и есть Скориан, - "святого" настоятель опускает, странно звать так самого себя. - Начните с начала, а я подумаю, можно ли вам помочь.

  История оказывается не особо длинной, да и новизны в ней не сильно много.

  С неделю назад крон-граф играет в замке своего хорошего знакомого в пике-пике, разумеется, проигрывается в пух и прах, а владения и так уже заложены, как и драгоценности жены. Карточный долг... Ну, вы понимаете, остаётся только в петлю.

  Скориан, в жизни не бравший в руки карты, участливо кивает, не говоря ни слова.

  Крон-граф продолжает невесёлую историю, в которой всплывает разговор с одним из гостей замка. Тот - имя его не называется - предлагает нехитрую сделку: продать душу за выплату всех долгов и солидную сумму в золотых сверху. Плюс к тому графу и маркизу обещается изрядная удача в картах в дальнейшем.

  Настоятель неторопливо зажигает от одной свечи ещё пару огарков: ему хочется лучше видеть гостя, а зрение давно уже не то.

  - И вы согласились?

  - И я... Ну да, а что оставалось делать?! - почти кричит тот.

  - Не шумите так, Мартин, всё же ночь на дворе. Давно прошёл... обряд? О сути не спрашиваю, наслышан.

  - Четыре дня. Четыре долбаных дня, святой, но дни-то ещё ладно... Четыре страшных ночи. Чего я только не навидался за это время!

  Неразличимый в темноте за шкафом котёнок издаёт некий невнятный, но громкий звук.

  Крон-граф резко поднимает голову, потом вновь роняет её:

  - Да... Если это бесы, я крепко прогадал. Никакое золото не стоит вечности в их компании после... после...

  - ...смерти, - договаривает за него настоятель. - Увы, но так. Давайте приступим к делу. Вам придётся снять плащ... Да и сапоги, кстати, мне там ещё спать, и лечь на койку. Посмотрим, что можно сделать.

  Мартин послушно стаскивает плащ, не найдя иного места бросает его на пол. Потом, кряхтя, снимает сперва левый, а потом и правый сапог, кидая их со стуком рядом. Вонь усиливается, но Скориан уже не обращает на неё ни малейшего внимания.

  - Ложитесь на спину, руки по швам. Глаза лучше прикройте.

  Крон-граф выполняет всё молча, быстро и чётко, подобно заводному механическому солдатику.

  Настоятель подходит к койке, держа чётки обеими руками, чуть наклоняется над лежащим и начинает... Нет, не молиться, это не поможет - всматриваться в глубину грешника, словно перед ним не человек, а яма, узкая пропасть, очерченная силуэтом тела. Оттуда, из неведомого разлома между зримым и невозможным, густо воняет тухлятиной, давно пропавшими яйцами, несвежей кровью и ещё чем-то неизмеримо мерзким, чему и слов подходящих в языке нет. Да и не надо - слова, если их придумать, будут столь же гадкими и царапающими язык, как и ощущения.

  - Лежите спокойно, граф! - жёстко говорит Скориан, заметив, что тот начинает мелко дрожать, словно в лихорадке. Это помогает, очертания пропасти вновь становятся чёткими.

  Зато наружу выплёскивается жирная чёрная грязь, поднимаясь горбом над лежащим, пузырясь и булькая. Настоятеля обдаёт жаром, но он не сдаётся. Несчастный котёнок воет, не переставая, но и это подождёт.

  Принесла же нелёгкая эдакого гостя...

  Пол под ногами дрожит, воздух сгущается до непроглядного тумана, воняющего серой и жгучей как перец гарью, разъедает глаза.

  Скориан не сдаётся. Его скромное дело сейчас состоит только в одном: высмотреть в глубине всего этого наполовину человеческого, наполовину бесовского источник зла.

  В приоткрытое окно шумно, снося стекла и скрипя слишком тесной рамой, влетает бесформенная масса, роняет, как бумажный, стол - слышно, что разлетается посуда, несчастная чернильница, которой точно конец. Свечи гаснут, но и это не останавливает настоятеля. Он ищет. За его спиной жуткая масса смерчем проходится по келье, сбивает с грохотом шкаф. Котёнок уже не воет - хрипло пищит где-то.

  Мрак оформляется в нечто человекообразное, крылатого чёрного демона, у которого одна цель - остановить Скориана. Как угодно, любой ценой.

  - Изыди, - не оборачиваясь, говорит настоятель. Демон рвётся к нему, но его отбрасывает нечто, всего в полушаге от желанной добычи.

  Крон-граф, которого и не рассмотреть сейчас из-за выплесков жирной чёрной грязи изнутри, начинает стонать. Невнятную темноту, исходящую наружу, будто простреливают короткие багровые молнии. Отлично, Скориан понимает: искомое близко. Совсем близко.

  Демон за спиной отшатывается к стене, хватает, обломав крюк, цепь со звездой Святого - в которой, несмотря ни на что, святости ни на грош - и начинает со свистом раскручивать в воздухе, задевая стены, царапая, снося с награды выступающие лучи.

  - Тебе не достать! - ревёт крылатый.

  - Не в первый раз, - несуетливо откликается Скориан. - Уходи, я сильнее.

  Вот оно, вот! Багровые молнии сочетаются теперь в некий бесформенный, некрасивый узор, в середине которого в такт грешному сердцу крон-графа то надувается, то опадает небольшой, с лесной орех, тёмно-красный клубок.

  - Именем Единого Создателя! - шепчет настоятель и протягивает руку, форменным образом выдирая этот корень зла. Пальцы обжигает, будто он сунул их в кислоту, но Скориан не сдаётся. Он достаёт этот странный клубок и тот словно скатывается на ладонь, пуская корни в виде всё тех же молний, врастает ему в руку.