Страница 6 из 12
Канцеляристы за дверями замерли. Вообще-то Арсений Андреевич был человеком ровным. Многолетняя штабная служба приучила его взирать на течение дел с грустной, всё понимающей усмешкой. В меру язвительный, твёрдый, как британец, и аккуратный, как немец, он не гнушался двадцать раз повторить подчинённым одно и то же. Однако всему есть предел. Штаб существует с пятнадцатого года, и до сих пор унаследованные из министерства столоначальники не могут усвоить новую форму документов! Только русское сердце способно так возмущаться отечественным раздолбайством.
Закревский толкнул ногой дверь из кабинета в присутствие и вышвырнул на пол пачку неверно заполненных прошений. Его жест говорил: «Решительно ничего не подпишу!» Секретари пригнулись к столам, наблюдая за начальником из-за бумажных стоп, как из брустверов. Но поскольку он не требовал никого на расправу, быстро успокоились и вновь заскребли копеечными перьями, от чего вокруг поднялся скрип, как от железа по стеклу.
Арсений прижал пылающую руку ко лбу и поспешил скрыться в кабинете. Канцелярские звуки вызывали у него мигрень. Генералу было едва за тридцать, но две тяжёлые контузии напрочь расстроили здоровье. Вернувшись в кресло, он со стоном притянул к себе новую папку. Не важно, что она содержала. На его столе их громоздились десятки, а сам стол уходил за горизонт. Закревскому захотелось отвлечься, он оторвал четвертушку листа, взял перо, покусал кончик и начал:
«Милый Мишенька! Сил нет более выносить мои муки. Сказать не могу, в каком состоянии пребывает бывшая канцелярия Военного министерства. Денег на поправление нам не отпускают, а потому вообрази: в комнатах с грязными полами, стенами в паутине и потолком, зализанным сажей, сидят писаря самого скверного вида, иные в рубищах. Столы изрезаны ножами, уж не знаю, для чего, залиты чернилами и жирными пятнами от харчеваний. Стулья поломаны и связаны верёвками. Под зад подкладывают журналы. Полено служит пресс-папье. Вместо чернильниц помадные банки. На окнах, столах, полах, лавках валяются кипы бумаг. Между ними шныряют крысы. Милый Мишенька, забери меня отсюда!»
Сочинив жалобное послание к Воронцову в Париж, Закревский похихикал, скомкал бумагу и зажёг её на медном блюдечке под кривым подсвечником. Ему захотелось спалить вообще все имевшиеся на столе документы, поскольку от их исчезновения ровным счётом ничего бы не изменилось.
В этот момент в дверь поскреблись, и один из столоначальников доложил, что к его высокопревосходительству прибыла дама.
— Какая дама? — не понял Закревский. Дамы вообще не вязались в его воображении с новым местом службы.
Но не успел он задать ещё какой-нибудь вопрос, как у него в кабинете соткалось из золотистого света такое небесное создание, что Арсений предпочёл ретироваться к столу. Женщина была вполне осязаема и вместе с тем… являла собой существо иного мира. Ростом с хорошего гренадера. Сложена, как античная статуя. Гордую голову венчали пшеничные косы, перевитые жемчугом. Римскому профилю позавидовала бы резная камея. Дивный стан облекала тончайшая туника из чего-то прозрачно-золотого, газово-флёрового, облеплявшего тело наподобие пыльцы и не скрывавшего подробностей совершенства.
— Здравствуйте, Арсений Андреевич, — произнесла богиня низким грудным голосом, от которого по позвоночнику у Закревского пошли мурашки, а затылок вспотел.
— Здрасте, — только и мог произнести он, непроизвольно опускаясь обратно в кресло.
Не заметив его бестактности, дама тоже присела на стул с противоположной стороны стола, положила на колени сумочку — Боже, что это были за колени! — и извлекла из неё некий свёрток, перевязанный голубой лентой.
— Вот, прошение моего отца, графа Фёдора Андреевича Толстого о предоставлении ему награды за службу.
Арсений машинально взял бумаги. Ему казалось, что, чуть только он коснётся их одновременно с небесной гостьей, его ударит молния. Он мог поклясться, что по руке действительно проскочил электрический разряд.
— Что же вы не читаете? — осведомилась дама.
Закревский опустил глаза. Он честно два раза пробежал документы, но так ни слова и не понял. Составлены бумаги были, конечно, неправильно. Путано и без надлежащих подробностей.
— Вы не могли бы изложить суть дела? — попросил генерал. — Заметно, что ваш батюшка не знаток канцелярских правил.
Гостья залилась тихим смехом.
— Верно подмечено. А суть дела такова. Мы владеем богатыми поместьями в Пензенской губернии. В минувшую войну там собиралось дворянское ополчение, в коем числился и мой отец. Ныне он озаботился получить за службу какой-нибудь знак отличая. Теперь все с орденами, — мило улыбаясь, пояснила мадемуазель Толстая. — Стыдно и в обществе показаться без полосатой ленточки.
Последние слова сдёрнули Арсения на грешную землю.
— Ленточки? — повторил он. Язвительный тон генерала удивил гостью, её фарфоровые глаза округлились. — Вам, должно быть, ведомо, сударыня…
— Аграфена Фёдоровна.
— …Аграфена Фёдоровна, сколько рук, ног и голов потеряно за эти полосатые лоскуточки. Пензенское дворянское ополчение, помнится, не принимало участия в боевых действиях. Враг до Волги не дошёл. За что же ваш батюшка хочет награды? И почему, собственно, не приехал сам?
Аграфена молчала, выжидающе глядя на непонятливого генерала и картинно облизывая розовые лепестки губ. Ну, надо же, какой дурень! И что батюшке тут делать, вопрос-то деликатный?
Закревский ещё раз просмотрел бумаги. Теперь уже на совершенно трезвый глаз.
— Мало того что здесь нет и половины сведений, — холодно бросил он, — вы ещё предлагаете мне совершить должностное преступление. Чего ради я буду хлопотать для вашего батюшки?
— Не для батюшки, а для меня. Для меня вы похлопочете?
Что-то в её голосе заставило генерала поднять взгляд. Лучше бы он этого не делал. Богиня расколола бриллиантовые аграфы на плечах, удерживавшие её умопомрачительное одеяние, и оно золотой пыльцой осыпалось к ногам.
— Вам нужны ещё какие-то пояснения?
— В-вы… что себе позволяете! — Закревский не справился с голосом и засипел, вместо того чтобы гаркнуть. — Вон отсюда!
Мадемуазель Толстая воззрилась на него с крайним недоверием. Комедию ломает? Или… Её ресницы несколько раз хлопнули.
— Вы сами не понимаете, что творите! Оденьтесь, наконец! — К генералу вернулся голос, а вместе с ним и самообладание.
Аграфена рассчитанно медленно наклонилась, подобрала с полу край туники и долгим, тягучим движением повлекла ткань к плечу, где аграфы, как капли чистейших слёз, дрожали при каждом колыхании её персей.
— Это вы не понимаете, от чего отказываетесь, — произнесла она нараспев. И вдруг в её сонно-равнодушных глазах мелькнуло любопытство: — Вы, правда, меня не хотите?
Арсений указал на дверь.
— Будем считать, что я равнодушен к женщинам.
— А-а, — понимающе протянула она. — Так бы и сказали.
Закревский запоздало понял, что сморозил двусмысленность. Но объясняться не стал.
— Обратную дорогу найдёте?
На губах нимфы расплылась дразнящая улыбка.
— С вашего позволения, я ещё некоторое время поблуждаю по здешнему заведению. Надеюсь, ваш начальник, князь Пётр Михайлович, более снисходителен к прекрасному полу.
От такой наглости Закревский оторопел, но быстро взял себя в руки.
— Их сиятельства сегодня нет на службе, — отчеканил он. — Так что ваш визит, мадемуазель, останется без последствий.
— Жа-аль, — её губы сложились в трубочку, и, послав ему воздушный поцелуй, девица выплыла из кабинета.
Едва дверь за ней закрылась, Арсений ринулся к створкам и приник к щели в надежде ещё раз взглянуть на сокровище, которым только что пренебрёг. Всё присутствие провожало прекрасную просительницу восхищенным ропотом. Канцеляристы вскакивали с мест, взбирались на столы, а иные даже крались на цыпочках вослед дивному видению, но не осмеливались приблизиться. Аграфена шла по длинному, слепому от немытых окон коридору, делая вид, что не замечает кривляния чиновников. А солнце по очереди зажигалось в каждом стекле, мимо которого она проплывала.