Страница 11 из 12
Летом там стояли качели, зимой — высоченные катальные горы. Внизу толкался народ. Торговали сбитнем, пирогами и леденцами на палочках. В этом столпотворении легче всего было встретиться с нужным человеком. Один из служащих графа Каподистрии, статс-секретаря по иностранным делам, некто Петранопуло, парень сметливый и жадный, кажется, выкопал нечто любопытное. Он запиской вызвал Закревского в балаган для медвежьей травли. Не пойти Арсений не мог, пойти — тоже. Оставалось ползти.
Генерал попытался взять извозчика, но от первых же ударов копыт по мостовой взвыл не своим голосом, вылез и зашагал пешком. Благо от Галерной, где он квартировал, до Сенатской рукой подать. Не блуждая среди катающихся, Арсений сразу повернул направо к высокому деревянному забору, опоясавшему шатры с дрессированными животными. Он не любил здесь бывать — жалел мишек в цветастых цыганских юбках. Топтыгины били в бубны или крутили ногами бревно. В прошлый раз Закревский чуть не купил мартышку, сидевшую на снегу, но она сорвалась с верёвки у пьяного хозяина и ускакала на шпиль карусели. После Арсений много раз представлял, как поразился бы его денщик Тихон, явись барин домой с ручной обезьяной.
Петранопуло уже торчал в балагане на скамье и лущил семечки в ожидании забавы. Внизу, на круглой арене стоял железный шест, к которому был прикован цепью облезлый медведь — из тех, что циркачи списывают за старостью. В клетках с противоположной стороны амфитеатра надрывались собаки, натасканные рвать жертву. По сигналу мужика в красной атласной рубахе двое парней затопали смазными сапогами по опилкам, лязгнули засовами и выпустили своих страшных подопечных. Чёрные, с острыми ушами и пенящимися от надрывного лая пастями, псы эти походили на чертей. Они рванулись к медведю и стали, подпрыгивая, хватать его зубами за лапы. Топтыгин взвыл, встал на задние лапы, отчаянно замахал передними, пытаясь сбросить неприятелей. Одна из собак отлетела в сторону с распоротым его когтями животом и, жалобно скуля, поползла к клетке, волоча по арене розовые, облепленные опилками кишки.
Арсений не понимал одного: зачем людям после войны, где кровищи было гляди — не наглядишься, подобные зрелища.
— Вы принесли то, что обещали?
В его руки перекочевал свёрток. На ощупь он почувствовал под пальцами бумагу, но брать кота в мешке не собирался. Пока публика вокруг орала в неистовом восторге, а медведь ревел всё глуше и глуше, Арсений вскрыл пачку и пробежал пальцами по листам.
— Что это?
— Переписка с повстанцами.
— На греческом?
— Разве у вас не переведут? Здесь о войне говорится как о решённом деле, перечислены корпуса, которые пересекут границу Бессарабии, точно названы места соединения основных сил…
— Это любопытно, — кивнул Закревский. — Но где гарантия, что вы не подсовываете мне страницы из «Илиады»? Пока я не увижу перевод, вам придётся потерпеть с оплатой.
— Но как…
— Только половина. Вторая после изучения вашего улова.
Арсений встал, показывая, что разговор окончен и недовольство чиновника его не беспокоит. Собаки и медведь ещё катались по арене живым клубком, а генерал уже выбирался из балагана, дурея от рёва и звериного запаха. Вопреки ожиданиям, на улице ему стало совсем плохо. Он сунул свёрток за пазуху и, пошатываясь, побрёл мимо ярких шатров. Нужно было выходить к горкам — народ вокруг шнырял ушлый, множество цыган, да и свои того и гляди прирежут за бобровый воротник на шинели.
К счастью, Арсений миновал забор благополучно, его побаивались, хотя со стороны он больше всего напоминал перебравшего гуляку — законную добычу уличных обирал. Выйдя к горкам, генерал двинулся через толпу, стараясь держаться как можно ближе к краю дорожки и никому не преграждать путь. Его мутило. По губам вело холодом. Казалось, вот-вот стошнит. И это был бы лучший вариант — после тошноты голова всегда прояснялась, становилось легче. Закревского уже не смущало, что его могут принять за пьяного. Лишь бы избавиться от страшной, разламывающей череп боли. На секунду у генерала исчезло боковое зрение — он видел только то, что впереди. Мир странным образом вытянулся, шум вокруг отзывался канонадой полковых орудий, и вдруг Арсения кто-то толкнул. Мимо бежал мальчишка, он держал в руках гармошку бумажного фонаря, сорванного с ближайшей горки. Её длинное красное рифлёное тело волочилось по земле, как вырванные кишки собаки… Генерал понял, что теряет сознание, ткнулся головой в сугроб и замер.
— Арсений Андреич! Арсений Андреич! — Кто-то тёр ему лоб пригоршней снега.
Закревский попытался посмотреть — не получилось. Бред обрёл новые подробности. Возле него на земле сидела недавняя знакомая, мадемуазель Толстая, правда, теперь она не была голой. На ней красовалась великолепная шуба из горностая, капюшон которой сполз, открыв голову, убранную атласными розами.
— Арсений Андреич! — Девица страшно обрадовалась, что он пришёл в себя. — Я думала, вам дурно.
«Нет, я был на вершине блаженства!» Его поразило, как спокойно она сидит на земле, нимало не заботясь, какое произведёт впечатление на посторонних людей.
— Пойдёмте, я вас провожу, — заявила Толстая.
Закревский с трудом понимал, чего от него хотят.
— Сударыня, вы здесь с кем? — осведомился он. — Где ваши спутники?
— Потерялись, — беспечно отозвалась Аграфена. — Влезли на горку, наверное, скатились, и больше я их не видела. — Она повертела головой по сторонам. — А что?
— Вы ведёте себя неприлично, — понизив голос до шёпота, сообщил Арсений.
Мадемуазель Толстая расхохоталась, прикрыв рот варежкой.
— Я это слышу от человека, валяющегося на дороге! Милостивый государь, если бы я вела себя прилично, я бы никогда к вам не подошла. Идёмте, наконец!
Аграфена довольно уверенно перекинула руку Закревского себе через плечо, и в этот момент возле её головы промелькнуло что-то блестящее. Если бы девушка не наклонилась, эта штука непременно ударила бы её в шею. Генерал обернулся настолько быстро, насколько был в состоянии. Он заметил, как в толпе промелькнула спина удалявшегося человека. Тот явно спешил покинуть место происшествия. Будь Арсений на ногах, имей он силы… Закревский не без труда поднялся и сделал несколько шагов. Из снежного намёта сбоку дорожки торчал нож. Красиво изогнутый, турецкий, с костяной ручкой. Не особенно дорогой и не особенно редкий, но всё же и не кухонный резак, каких пруд пруди.
— Мадемуазель, сделайте милость, — обратился он к Аграфене. — Достаньте носовой платок и аккуратно, слышите, аккуратно возьмите нож.
— Зачем? Это не наше. — Толстая непонимающе хлопала ресницами. — Кто-то потерял. Будет искать…
— Сударыня, на вас только что покушались. — Генералу хотелось взвыть от досады. Ну что же она такая дура! И притом, видимо, славная дура. Не бросает его, пытается помочь.
— На меня? — Аграфена сделала большие глаза. — Вы шутите?
— Пойдёмте отсюда. — Закревский решительно заковылял прочь, не выпуская при этом руки своей странной знакомой. Он был сердит не на шутку и тащил её довольно быстро.
Спутники удалились от гор, пересекли Сенатскую площадь. И тут не дожидаясь, пока он возьмёт сани, Аграфена подняла муфту и звонко закричала:
— Извозчик!
«Бог мой!» — обомлел генерал. Она ещё и извозчиков сама останавливает. Ну, ниже некуда! Графиня Толстая! Драть нужно не её, а папеньку!
Между тем извозчик явился, как по мановению волшебной палочки.
— Садитесь, мы быстро доедем. Вы где живёте?
Арсений уже ничему не удивлялся.
— Вообще-то это я должен вас отвезти, а вы — испытывать неловкость, что находитесь в карете с малознакомым мужчиной.
— Разве мне было дурно? — парировала Аграфена. — Кстати, что с вами? От вас вином не пахнет.
— Это контузия, — без всякого удовольствия признался генерал.
— Ого! — Мадемуазель Толстая сделала страшные глаза. — Вам повезло. У моих подруг Олениных брата так шарахнуло, что он до сих пор в беспамятстве, не может говорить и мочится под себя.