Страница 36 из 97
— А по мне, так лучше сразиться с этим львом в чистом поле, чем дать ему увезти обоз к свейскому королю! — сказал Пётр, входя в горницу.
Чисто выбритый, в узком Преображенском кафтане, ловко перепоясанном генеральском шарфом, поблескивая ясными после недолгого, но глубокого сна глазами, царь не без насмешки окинул взором своих генералов. Подошёл к окну. Свинцовая снежная туча, как раненый зверь, уползала за лес. Прояснилось. Таял мокрый снег на зелёной траве. Разбрызгивая лужи, по улице ровными рядами прошёл эскадрон драгун. Лица насупленные, злые. Такие будут драться и на сухарях, тем паче что добыча — весь шведский армейский обоз.
Пётр весело обернулся к генералам:
— Правду сказал князь Михайло, — побеждай не числом, а умением! Шведы дарят нам, ваше высочество, — Пётр обращался к принцу подчёркнуто уважительно, — редчайший в гиштории воинской случай. Их армейский обоз прикрыт не всей армией, а только одним корпусом. Так отчего мы должны упускать сей случай и дать Левенгаупту уйти за Сож? Нет, господа генералы, коли случай сам идёт в руки, лови его! — И, обернувшись к Пфлугу, неожиданно хлопнул по плечу обомлевшего под царским взором баварца:
— А русского солдата, господин бригадир, ты сперва в бою проверь, как князь Михайло проверил его под Добрым. Да смотри не заблудись опять в лесах и болотах, не отсидись за кустами! — Обращаясь уже ко всем генералам, Пётр твёрдо приказал: — Выступать!
Из Лопатичей на Лесную вели две дороги. Потому на военном совете и порешили идти до Лесной скорым маршем двумя колоннами. Правой колонной поручено было командовать Михайле Голицыну, левой — принцу Дармштадтскому. На деле правой колонной командовал сам Пётр, а левой Меншиков. Генералы же были им помощниками.
Когда на раннем зябком осеннем рассвете обе колонны втянулись в густой, мокрый и угрюмый ельник, Пётр более всего опасался, что шведы опять уйдут, а меж тем неизвестно, успел ли бригадир Фастман, посланный Боуром с двумя драгунскими полками наперехват, сжечь в Пропойске мосты через Сож. Ежели Фастман замедлился или застрял в гатях на левом берегу Сожа, тогда Левенгаупт мог первым переправиться через реку и запалить за собой переправу.
Пётр надеялся было на ночную разведку, но вернувшиеся из леса драгуны доложили, что на дорогах шведы выставили крепкие заставы рейтар и миновать их было невозможно. Оттого русские колонны вступили в лес как бы с завязанными глазами и, разделённые густой чащобой, двинулись, каждая в одиночку, навстречу своей воинской фортуне. Под утро ударил заморозок, и лужи были подернуты первым льдом, который звонко разбивали лошади во главе колонны Меншикова.
«Цок, цок!» — цокали хорошо подкованными копытами драгунские лошади. «Тюк! тюк!» — тренькали плохо скреплённые вьюки у молодых драгун. «Кар! кар!» — раскаркался над головами солдат старый ворон.
— Я тебя, окаянного! Щи сварю! — погрозил ворону карабином молодой солдат, но ворон не унимался.
— Вот вещун проклятый! — сердито пробурчал старый драгун, переведённый к невцам из Новгородского полка, дабы разбавить полк старыми вояками.
— А к чему, дяденька, он каркает-то? — с испуганным любопытством переспросил его молодой.
— К крови человеческой, вот к чему! — как ножом отрезал тот и мрачно замолчал.
В этом молчании все услышали, как тонко и надрывно стонут под ледяным ветром вершины высоченных елей, похожих в предрассветном белёсом тумане на угрюмых лесных разбойников в тулупах.
— К чёрту! На этой карте ничего не разберёшь! Дайте фонарь! — приказал адъютанту принц Дармштадтский.
Тот услужливо поднял над картой походный фонарь.
— Видите... — обращался принц по-немецки к своему первому адъютанту-немцу. — На немецкой карте нет никакой поляны, меж тем разведка сейчас доложила, что перед нами за триста метров длинная поляна. Значит, врёт или карта, или разведка! Я думаю, немецкая карта верна, а врёт русская разведка, испугавшись шведских рейтар.
Откуда было знать принцу, что белорусские мужики ещё прошлой осенью прорубили в лесу широкую просеку.
Через триста метров впереди вдруг открылась та самая не обозначенная на карте поляна и гибельный залп шведской пехоты встретил выходивших из леса невских драгун.
Заваливаясь на бок, бранденбуржец придавил при падении простреленного насквозь принца, нашедшего свою смерть на безвестной лесной поляне.
Воздвигнутая по приказу многоопытного Левенгаупта шведская оборона была построена в глубину и состояла из трёх позиций. На первой позиции, что проходила через выдвинутую вперёд лесную поляну, находились шесть гренадерских батальонов под командой графа Кнорринга.
— Даю вам шанс, генерал, отыграться за конфузию у Долгих Мхов! Смотрите, не упустите на сей раз русских драгун, бейте по ним сразу, как только голова колонны выйдет из леса! — напутствовал Левенгаупт графа. Он с явным удовольствием видел, что на сей раз горделивый генерал-адъютант в точности выполнил его распоряжения.
Правда, выходившие из леса русские драгуны рванулись было в атаку и даже потеснили поначалу центр гренадер, но фланги Кнорринга устояли.
Момент был удачный, и Левенгаупт тотчас бросил в атаку драгун Шлиппенбаха. Лихая дворянская конница ударила на невских драгун с фронта, с флангов невцы попали под огонь гренадер Кнорринга, всё кончилось тем, что драгуны были опрокинуты на свою выходящую из леса пехоту. Отступавшие драгуны смешались с рядами строящихся в линию ингерманландцев. Шлиппенбах на их плечах ворвался в центр русской позиции и захватил русскую батарею.
— Отменная атака! — Левенгаупт повернулся к Клинкострёму, шведскому дипломату, посланному из Стокгольма младшей сестрой короля Ульрикой Элеонорой с письмом к Карлу XII и приставшему для пущего сбережения в Шклове к корпусу Левенгаупта.
Однако Клинкострём, человек штатский, сколько ни таращился в подзорную трубу, ничего не мог различить в густом пороховом дыму, смешавшимся с утренним туманом. Непонятно было, где свои, где чужие, поскольку бой от дороги переместился в лес, где всё окончательно перемешалось: русские драгуны и драгуны Шлиппенбаха, ингерманландцы и гренадеры Кнорринга.
— А вон и царский павлин, Меншиков! — указал Левенгаупт, на царского любимца.
Клинкострём, точно, увидел. В пурпурном, развевающемся на ветру плаще, Меншиков вёл в конном строю в помощь ингерманландцам и невцам сибирских драгун.
Из леса драгуны могли выйти только густой колонной, а меж тем шведы успели повернуть русские пушки и ударили в упор картечью. Под Меншиковым упала лошадь, драгуны попятились. Левенгаупту было ясно, что нужен последний натиск, чтобы загнать колонну Меншикова в лес.
Но в этот момент адъютант, обернувшись влево, вдруг тревожно воскликнул:
— На просёлке русские, мой генерал!
Левенгаупт, однако, уже и сам ясно видел, что в полутора верстах от поля баталии, по заброшенной дороге, не прикрытой шведами, из леса выходит и спешивается конная русская пехота.
— Разведка доносила, что та дорога в слякоть непроходима! — сердито бросил Левенгаупт адъютанту.
Меж тем тысячи зелёных фигурок все выходили, выходили и выходили из леса.
«Впрочем, пока они разберутся и построят правильную линию, здесь всё будет кончено! — подумал Левенгаупт. — А затем я заверну драгун Шлиппенбаха и гренадер Кнорринга на нового неприятеля. Дайте мне только час, один час...»
Но русский генерал не дал этого часа. К своему немалому удивлению, шведский командующий увидел, что, так и не выстроив правильный строй, который полагался линейной тактикой, выходящая из леса пехота русских попросту густой толпой повалила выручать попавшую в беду колонну Меншикова.
Русским генералом, который не дал Левенгаупту желанного часа, был Михайло Голицын, ехавший в авангарде правой колонны, впереди своих любимых семёновцев. В этом гвардейском полку он начинал некогда свою службу под Азовом, с семёновцами брал Шлиссельбург и уже который год был бессменным командующим вторым гвардейским полком русской армии. Ежели в Преображенский полк брали великанов под стать самому царю, то в Семёновский полк брали людей хотя и невеликого роста, но хватких, крепких и расторопных, каким был и сам князь Михайло.