Страница 28 из 97
— Хорош соседушка, наблюдал за баталией с холмика за десять вёрст, а потом вихрем унёсся в Саксонию! — язвительно заметил Меншиков, встретивший фон Витцума в Слуцке и знавший уже о сей злосчастной баталии.
— Бездельники, саксонские бездельники! Наших бросили на поле боя, а сами бежали подале! — Пётр в ярости приказал фон Витцуму удалиться. А оставшись наедине с Меншиковым, сказал с горечью: — Что ж, Данилыч, теперь война на нас одних обрушится!
На это царское замечание Меншиков только пожал плечами: ведь из Слуцка вместе с ним в Минск прискакал не токмо обер-камергер короля фон Витцум, но и поручик-семёновец Пётр Яковлев с письмом от российских генералов, в котором Репнин сообщал о нехватке провианта и тайных гонцах фельдмаршала Огильви к королю Августу.
— Как бы сей Огильви новым герцогом де Кроа не обернулся? Тот переметнулся к шведу под первой Нарвой, сей может то же учудить под Гродно! Писал: «Не могу вывести войска из фортеции, пока реки подо льдом, а в поле неприятель осилит конницей», — зло подначил светлейший, глядя на побагровевшее от гнева лицо царя.
— А ну, представь мне того гонца-семёновца! — приказал Пётр.
Яковлев не успел снять с плеч мужицкий полушубок, как его втолкнули в царский кабинет. В каком настроении пребывает государь, поручик не сразу разобрался, но он своё дело сделал: проскакал по слуцкой дороге, доставил письмо генералов. Посему поручик стоял гордо и прямо, расправив широкие плечи. И его уверенность словно передалась и Петру. Царь спросил уже отходчиво:
— А много ли, поручик, шведов на том слуцком тракте?
— Шведов по другому берегу Немана, почитай, совсем нет, государь. На слуцком тракте я всего один шведский разъезд и повстречал! — бодро ответил семёновец.
— И как же ты пробился? — удивился Меншиков.
— Так шведские рейтары в еврейской корчме пировали, господин генерал, там я их на засов и запер! А доезжачего оглушил палашом и шесть жеребцов у рейтар шведских увёл! — гордо ответствовал семёновец.
Меншиков уловил усмешку на царском лице и затараторил:
— Ей-ей, государь! Не врёт семёновец! Сам видел — отличных лошадок забрал гвардионец у шведов.
— Как звать-то тебя? — Пётр впервой за весь этот сумрачный день улыбнулся.
— Поручик Пётр Яковлев, государь! — Семёновец снова вытянулся перед царём.
— Тёзкой, значит, будешь? А почто в мужицком полушубке?
— Генеральская хитрость, государь! Аникита Иванович Репнин приказал, дабы обмануть шведа, прикинься, мол, мужиком!
— Ох, уж этот Аникита Иванович! Мастак на машкерады! — расхохотался Меншиков.
— Да и ты, Данилыч, разгулялся на Рождество в Пултуске на машкерадах! В таком веселии пребывал, что Каролус тебя обманул и перешёл Вислу у Варшавы.
«Помнит всё, ох, помнит!» — Меншиков передёрнул плечами, словно по ним уже прошлась тяжёлая царёва дубинка.
А Пётр тем временем допрашивал поручика: точно ли на слуцкой дороге он токмо один шведский разъезд и повстречал.
— Да будь их боле, государь, не добраться бы мне до Слуцка! — вырвалось у поручика. — Но нет шведов на том берегу Немана! да и не токмо на слуцкой дороге, но и на путях в Тикоцин и Брест-Литовский нет! Сам спрашивал тамошних купчишек — нет на тех шляхах шведа!
«Вот она, удача, вот где попался Каролус шведский!» — мелькнуло у Петра. И, приказав Меншикову хорошо накормить семёновца, он устремился к столу, словно идя на штурм укреплённого шведского лагеря.
«Ныне вы уже не одни едины обретаетесь, — писал он Репнину. — А в Гродно, по несчастливой баталии саксонской, уже вам делать нечего! О способном и скором выходе совет мой такой: изготовя заранее плавучий мост через Неман, и кой час Неман вскроется, переходите при пловущем льду (для которого льда неприятель не сможет сразу мост навести). Брать с собою из Гродно что возможно полковых пушек и другое что нужное, а остальное, а именно, артиллерию тяжёлую и прочее, что увезти будет невозможно, бросить в воду и ни на что не смотреть, только как возможно стараться, как бы людей, спасти! И, Боже сохрани, недосмотреть, чтобы неприятель не отрезал, когда пойдёте или на Брест или меж Брестом и Пинском! И как можно скорее зайдите за реку Припять, которая зело есть болотистая и за ней можно по воле к Киеву или Чернигову идти.
Сие же писание оканчиваю тем, что первого разлития вод, конечно, не пропускайте, но с Божиею помощию выходите!»
Царское письмо Пётр Яковлев, в сопровождении эскадрона драгун, быстро доставил в Гродно. Репнин предъявил его фельдмаршалу Огильви как обязательный царский приказ. И расчёты Петра I оказались точными: 22 марта 1706 года, когда на Немане начался ледоход, в Гродно спустили на реку заранее подготовленный плавучий мост, по которому в тот же день переправили 2900 больных и раненых. А в светлое воскресенье 24 марта всё русское войско переправилось через Неман и двинулось сперва на Тикоцин, а оттуда резко повернуло на юг — на Брест-Литовский.
Двадцать седьмого марта к пехоте присоединилась кавалерия Меншикова и от Бреста вся армия пошла к Киеву.
Как и рассчитывал Пётр, Карлу XII понадобилась целая неделя, чтобы при сильном ледоходе навести мост через Неман. Русских король упустил, а пойдя по пинским болотам, так утомил войско, что должен был отказаться от преследования. Из-за сильного половодья Припяти шведы два месяца простояли в болотных краях. А выйдя на Волынь, пошли не к Киеву, а на запад. Ведь там после разгрома армии Шуленбурга при Фрауштадте путь в Саксонию шведскому королю был открыт.
Так под Гродно стратегия Петра I одержала победу над стратегией Карла XII.
Что касается фельдмаршала Огильви, то здесь верх взял Меншиков. В сентябре 1706 года Огильви был уволен из русской армии. Но уволен по просьбе короля Августа, с почётом. Пётр выполнил королевскую просьбу, поскольку к осени 1706 года Август оставался по-прежнему его единственным союзником и на помощь ему к Варшаве двинулись драгуны Меншикова. Пехотой же в Киеве стал командовать, подавив восстание в Астрахани, вернувшийся в армию фельдмаршал Шереметев.
Баталия при Калише
Александр Данилович Меншиков осенью 1706 года вступил в Польшу, сопровождаемый 17-ю тысячами драгун и своей супругой Дарьей Михайловной Арсеньевой.
Сочетание браком с бывшей фавориткой во многом состоялось по повелению царя, который в июне 1706 года прибыл в Киев. Здесь Пётр прежде всего осмотрел Печерский монастырь, выбранный Меншиковым для строительства мощной фортеции, и сразу согласился с выбором Данилыча: «Монастырь изрядный, каменной, хоть немного не доделан и против старого маниру зачат, однако ж можно в оном добрую фортецию учинить».
В сём монастыре под Киевом 15 августа царь и заложил новую фортецию. Как водится, закладка крепости завершилась добрым дружеским ужином, и вот здесь-то нежданно открылось, что царь явился в Киев не токмо фортецию закладывать, но и друга своего Александра Даниловича, остепенив, оженить! Когда Пётр и Меншиков остались наедине, царь напомнил фавориту, что тот как-то после такого же доброго ужина у его сестры царевны Натальи, в Москве, поклялся жениться на Дарье Михайловне Арсеньевой. «Ради Бога, помни свою клятву и будь ей верен!» — попросил Пётр, но попросил не как добрый камрад, а по-царски, с металлом в голосе! Данилычу ничего не оставалось, как покориться царской воле! Впрочем, Дарья Михайловна ему и самому нравилась: старинного дворянского рода, что для безродного бывшего пирожника Данилыча было немаловажным, да к тому же женщина пылкая, горячая и, по всему видать, и впрямь любившая светлейшего. Через три дня молодые венчались в Киеве (царь не поленился и привёз с собой и невесту из Москвы), а через десять дней Меншиковы отправились в свадебное путешествие прямо на театр военных действий в Люблин, где светлейшего поджидал со своей кавалерией польский король Август. Отправляясь на войну, об одном только сожалел Александр Данилович: не рискнул он даже на свадебном пире напомнить государю, что клятву-то у царевны Натальи они давали двойную! Да, он обещался жениться на красавице Дарье и клятву свою исполнил, но ведь и царь тогда вместе с ним дал клятву обвенчаться с пригожей девицей, что портки им обоим стирала: с Катькой Трубачёвой.