Страница 18 из 97
Шереметев побледнел, понимая, что царский отбой может поломать и его судьбу.
— Да, видать, придётся вернуть десант! — мрачно заключил Пётр, наблюдая, как солдаты Голицына валятся с коротеньких лестниц. — Отправляйся к князю Голицыну, вели отступать! — приказал царь своему новому денщику Пашке Ягужинскому.
Тот послушно побежал к лодке, да бог войны рассудил иначе. Пока Ягужинский грёб к Нотебургу, у лодок появился сам князь Голицын в одной белой рубашке с надорванным воротом и стал сталкивать лодки вниз по течению. Помогать ему в том деле бросились с десяток солдат.
— Что он делает, Яков?! — Пётр перекричал даже рёв гаубиц.
— Думаю, государь, князь Михайло хочет показать своим охотникам, что пути назад для них нет, есть только один путь — через пролом в крепость!
И точно, начавшие было отступать от стен семёновцы повернули и густой толпой, цепляясь за камни, поддерживая и подталкивая друг друга, ворвались-таки в пролом.
А Михайло Голицын, стоя в то время перед царёвым денщиком, на переданный приказ отступать ответил не без гордости:
— Передай государю, что я сейчас в ответе токмо перед Господом Богом!
Что ж, он свой воинский долг исполнил — ворота в крепость открыл. А прибывшие на подмогу охотники Меншикова завершили дело — фортеция была взята. Комендант Шлиппенбах сдался со всем гарнизоном и пушками.
Штурм был кровав — отряды Голицына и Меншикова потеряли пятьсот человек убитыми и более тысячи ранеными, но сломали-таки шведский щит, запиравший Неву.
Пётр, вспоминая старинное новгородское имя крепости, отписал в Москву Виниусу: «Правда, что зело жесток сей орех был, однако, слава Богу, счастливо разгрызен. Артиллерия наша зело чудесно своё дело исправила».
Крепость была переименована в Шлиссельбург (Ключ-город). Первым комендантом был назначен Меншиков. Михайло Голицын стал отныне командовать всей гвардией. А вот Яков Брюс в награду получил приказ: в следующем году идти со всем осадным парком к Ниеншанцу, другой шведской крепости, запиравшей устье Невы.
Падение Ниеншанца и основание Санкт-Петербурга
— Устье Невы было когда-то Спасским погостом Господина Великого Новгорода. Но шведы давно нацелились на эти брега. Ещё в 1300 году, говорит новгородская летопись, «придоша из-за моря свей, приведоша мастеры, поставиша город над Невою на устье Охты и утвердиша твёрдостью несказанною... нарекоша её Венец земли». По-шведски Landskrona, государь! — Брюс бережно закрыл страницы Новгородской летописи. Сидели они с Петром Алексеевичем в воеводском кабинете, стены которого были уставлены книгами. Яков Вилимович и на посту губернатора продолжал собирать книги и редкие летописи, благо в кельях новгородских монастырей много чего сохранилось.
— И как же поступили тогда новгородцы? — спросил царь, попыхивая трубочкой.
— А так же, яко при Александре Невском: собрали своё ополчение и на другой год изничтожили свейскую Ландскрону. Но только господа шведы — упорный противник, государь. В Смутное время захватили всю Ингерманландию, как они именуют Ижорскую землю, и их прославленный король-воин Густав-Адольф заложил фортецию Ниеншанц. А вокруг сей крепостцы скоро расцвёл торговый городок. Место уж очень для кораблей удобное. Мне новгородские купцы, что в городок тот для торговли ходили, сказывали, что накануне войны в Ниеншанц пришло сто восемь судов из Любека, Гамбурга и даже Амстердама. Ну, а шведы на торговле богатели. Один купчина из Ниеншанца, некий Фрициус, так обогатился, что самому королю Карлу XII кредит для войны открыл!
— Ну, вот пойдём, пощиплем этого Фрициуса, возвернём России земли «отчич и дедич»! Аты, губернатор, созови-ка завтра всех тех купцов, что торговали с Ниеншанцем, надобно порасспросить их о сей фортеции.
Брюс выполнил приказ, и на другой день Пётр самолично опрашивал купцов.
— Проклятые шведы, всю нашу торговлю в том Ниеншанце в свои руки прибрали. У самих-то торговать нечем, так торгуют нашим товаром: льном, пенькой, смолой и мехами! — растревоженно загудели купцы в ответ на расспросы царя.
Один Емельян Федосеев, молодой, оборотистый да ухватистый, побывавший в Ниеншанце ещё два года назад, дал толковое и подробное описание городка:
— Канцы стоят на устье Охты. Город земляной, вал старый, башен нет, перед валом деревянные рогатки и ров, от рва к валу палисады сосновы. А сама фортеция, государь, всего с десятину величиной, по примеру с каменную Ладогу. Речка Охта течёт из болот, впадает в Неву ниже города близ стены, а речка глубокая, по ней даже шхуны ходят и корабли с половиною груза. Посад Канецкий стоит супротив фортеции за Охтою, домишек в нём четыреста-пятьсот. А из посада в крепость через Охту сделан мост подъёмный, на него пушки уставлены. Пушек в фортеции много. А от Невы до Канец сажен за триста зачат вал земляной, но в мою бытность вал тот был ещё не закончен. — Лукаво блеснув глазами, купец заговорщицки прибавил: — А вверх по Охте с полверсты стоят амбары богатейшие — великих тамошних купчин, да и самого короля, с хлебом и другими припасами.
— Ну что, Емельян, коли ты всё там проведал, проведёшь наше войско по Неве от Шлиссельбурга к Ниеншанцу? — весело спросил Пётр, очень довольный рассказом купца.
Но Федосеев нежданно заупрямился:
— Не могу, государь. Там вниз по Неве на четыре версты пороги под водой скрытные и провести через них могут токмо знатцы-ладожане, мы их и сами всегда нанимаем!
— А фамилии лоцманов знаешь? — спросил Брюс.
Фамилии ладожан знали все купцы.
— Ты, Яков, забери в Ладоге тех лоцманов, а я поспешу в Нотебург, надобно готовить войско к походу. Чует сердце — поход будет удачен! — сказал Пётр при прощании.
Слова его сбылись. Вслед за ладожским льдом, ведомые лоцманами-ладожанами, русские струги, на которых разместилось двадцать тысяч солдат, легко прошли по высокой воде над невскими порогами и уже 25 апреля вышли к Ниеншанцу. Появление русских было столь неожиданным, что гарнизон только в последнюю минуту успел поднять мост, дабы передовой русский отряд не ворвался в крепость.
Яков Брюс на баржах доставил к валам Ниеншанца тяжёлые орудия, те самые, что в прошлом году сокрушили Нотебург, расставил батареи и в полдень 30 апреля 1703 года начал бомбардировку крепости. Сведения, полученные от купцов и лоцманов, оказались верными: фортеция не имела ни гранитных бастионов, ни каменных башен. Ниеншанц не шёл ни в какое сравнение с Нотебургом.
К тому же эскадра Нумерса опоздала доставить в крепость подкрепления, а генерал Кронгиорт задержался в Выборге и не успел с сикурсом.
Пушки Брюса легко сокрушили палисады и проделали проломы в земляном валу. Пётр и Шереметев поняли, что можно идти на штурм. Но понял это и шведский комендант. Первого мая с полуразрушенного вала затрубили горнисты и под белым флагом появились шведские парламентёры: крепость сдавалась.
Обрадованные, что не придётся проливать солдатскую кровь, Пётр и Шереметев разрешили гарнизону покинуть фортецию с почётом: «с барабанным боем, оружием и знамёнами, четырьмя пушками» и, по тогдашнему обыкновению, «с пулями во рту».
Между тем, 1-го мая, в день падения Ниеншанца, эскадра адмирала Нумерса объявилась на взморье, а 2-го мая два небольших разведывательных судна вошли в Неву и дали приветственный салют крепости. По приказу Петра кораблям был дан ответный салют.
Тогда от кораблей отвалили шлюпки и отправились к берегу, дабы взять лоцманов. Каково же было удивление матросов, когда их встретили русские солдаты. Шведы сдались, только крайней шлюпке удалось вернуться на корабль.
Но адмирал Нумерс настолько привык, что устье Невы является шведской землёй, что 5-го мая снова послал на Неву два фрегата, которые стали вблизи Калинкиной деревни. Пётр, который на тридцати лёгких стругах шёл к устью Невы, заметил неприятельские фрегаты и решил взять их на абордаж. Конечно, был в том немалый риск — ведь у Петра на его лодках не было ни одной пушки, а на фрегате «Гедан» было десять, на «Астриме» восемь пушек.