Страница 17 из 97
Якова Брюса же за то, что четыре полка даточных солдат вовремя не собрал и в поход в Ижорскую землю не пошёл, ожидал царский гнев и опала! Но опала была недолгой — царь ведал, как трудно даточных солдатушек в срок собрать! Зато, с другой стороны, Брюс получил временную отставку, был приставлен учителем математики к царевичу Алексею и при осаде Нарвы не присутствовал. Впрочем, в должности он пребывал недолго. Разразилась весть о Нарвской конфузии. В Москву прискакал сам Пётр и подтвердил: все генералы под Нарвой сдались, шведы взяли все русские пушки. Можно было ждать шведское войско у стен Москвы в эту же зиму. Единственной русской крепостью на пути от Нарвы к Москве стоял Великий Новгород. Яков Брюс, как верный человек, знатный фортификатор и испытанный бомбардир, был государем из учителей отозван и снова определён в действительную воинскую службу — в 1701 году назначен губернатором в Новгород.
— Крепи, Яков, Новгород, он на пути шведа к Москве. В Великом Новгороде стоит сейчас дивизия князя Аникиты Ивановича Репнина — к Нарве с Волги в срок не подоспела. Да и нарвских беглецов наберёшь тысяч двадцать. Там и гвардия: она под Нарвой по колена в крови стояла, но лагерь свой удержала, — и дивизия твоего друга Адама Вейде, что тоже отбила все атаки. Солдат тебе хватит! Ну, а пушки я в Москве новые отолью, из монастырской меди, и к тебе немедля вышлю! А пока крепи новгородский Детинец, насыпай вокруг его стен земляные бастионы. Даю тебе в том полную волю! Ведь Юрка-то Трубецкой, из-за коего ты пострадал, ныне, чай, в шведском плену кофей пьёт! Так что поедешь, Яков, в Новгород и губернатором-наместником, и главным воеводой! — напутствовал Брюса сам царь Пётр.
Яков в той царской речи услышал и некое извинение о нечаянной обиде, причинённой минувшей отставкой. Невиновность Брюса назначением его наместником и губернатором Великого Новгорода была полностью доказана, и он поскакал в Новгород, где среди офицеров-преображенцев, вышедших из-под Нарвы, был и его старший брат капитан Роман Брюс.
Ключ-город (штурм Нотебурга)
Тяжёлые осадные пушки прибывали в 1702 году к Брюсу в Ладогу водой. Среди них были 12-фунтовые орудия, весившие вместе с лафетом 150 пудов, 9пудовые мортиры, весившие 300 пудов, полевые 6- и 8- фунтовые орудия. Перевести их к Нотебургу сподручнее всего было на баржах по Неве, но того нельзя было сделать, пока на Ладоге господствовала шведская эскадра вице-адмирала Нумерса.
Но недаром ещё в прошлом году на Олонецкой и Ладожской верфях строились сотни стругов. На этих весельных судёнышках при слабом ветре легко было атаковать многопушечные шведские корабли и брать их на абордаж. Так и поступил полковник Островский, атаковавший шведов в устье речки Ворона, а 30 августа 1702 года и полковник Тыртов, пользуясь полным штилем, напал на эскадру Нумерса близ Кексгольма, два шведских судна сжёг, одно потопил, а два взял на абордаж.
После этой баталии вице-адмирал Нумерс очистил Ладогу и Неву и ушёл с остатками своей эскадры в Выборг. К тому времени 3 сентября на Ладоге объявилось диво дивное — целая русская эскадра во главе с царём. Пётр привёл её где по реке Выгу, где по карельским озёрам, а где с помощью гвардейцев и окрестных мужиков протащил волоком до Онежского озера, а оттуда спустился по реке Свири.
— Ты не представляешь, Яков, по каким диким лесам и топким болотам мы рубили просеки и тащили эти чёртовы корабли. Прошли 250 вёрст, но выдюжили. Потому что все знали и видели: Пётр Алексеевич сам с плотницким топором ведёт наш отряд! — рассказывал Роман брату о тяжёлом и удивительном переходе.
Братья оторвались от наваристой ушицы, которую хлебали у костерка, потрескивающего у палатки Брюса, и посмотрели на чёрную твердыню, высившуюся на каменистом острове, запиравшем истоки Невы.
— Да, сумели новгородцы выбрать место для крепости и название ей дали подходящее — Орешек. Токмо вот шведы отчего-то Орешек в Нотебург переименовали! — задумчиво молвил Яков.
— Ну, а Пётр Алексеевич крепость сию именует не иначе как Ключ-город, по-немецки Шлиссельбург, — Роман потёр огрубевшие от такелажной работы руки и спросил: — Когда огонь-то по ней откроешь, господин бомбардир?
— Да вот последние 24-фунтовые гаубицы завтра на батарею поставим и с Богом, начнём бомбардировку. Ядер и пороха я из Новгорода доставил на две недели бомбардировки, так что думаю, сокрушим стены, а дале вы её на шпагу возьмёте!
— Что ж, брат! За гвардией дело не станет! Я сегодня со всей своей ротой в отряд Александра Даниловича охотником записался. Словом, при штурме буду! — сурово ответил Роман, вглядываясь в грозную шведскую твердыню.
Утром 1 октября взревели осадные пушки. Яков сам руководил огнём, имея в рядах бомбардиров такого отменного помощника, как капитан Пётр Михайлов, он же царь Пётр Алексеевич.
Крепость тоже окуталась пороховым дымом — полтораста шведских орудий били по русским прибрежным шанцам и батареям.
На четвёртый день непрерывной бомбардировки пушки крепости вдруг перестали стрелять и под белым флагом из Нотебурга отплыл офицер с барабанщиком.
— Никак сдаваться надумали, Пётр Алексеевич! — радостно предположил Брюс.
— Старый комендант Шлиппенбах не таков, чтобы сдать фортецию без боя! — буркнул Пётр, но всё же сошёл с батареи гаубиц и самолично отправился к парламентёрам.
Там ему передали письмо не от коменданта крепости, а от его жены, где комендантша просила от имени всех офицерских жён «дабы дамы могли из крепости выпущены быть, ради великого беспокойства от огня и дыму и бедственного состояния, в котором они обретаются».
— Ну, что скажешь, Яков? — сверкнул Пётр покрасневшими от порохового дыма глазами. И, не дожидаясь ответа, повернулся к шведскому офицеру и пробасил: он де не рискует передать дамскую просьбу фельдмаршалу Шереметеву, «зная подлинно, что господин его фельдмаршал тем разлучением дам с мужьями опечалити их не изволит, а если изволят выехать, изволили бы и любезных супружников своих с собой вывести купно!» И отвернувшись от парламентёра, приказал Брюсу: — На ночь огонь по фортеции не прерывать, зажечь для света бочки со смолой и вести огонь непрерывно!
Задымили смоляные факелы. Если прежде у бомбардиров лица чернели от пороха, то теперь их подсурьмил и смоляной дым. Бомбардировка продолжалась ещё целую неделю, и вот, уловив, что шведские пушки уже не отвечают выстрелом на выстрел, залпом на залп, Пётр обратился к Брюсу:
— Что скажешь, генерал, может, горнисту приказать штурм трубить?
— На севере стена приречная наполовину обвалилась, пролом изрядный, можно и на штурм! — облегчённо сказал Брюс, полуоглохший в этом огненном аду.
— Что ж, камрады, в атаку! — Пётр повернулся к подошедшим командирам двух отрядов охотников, Михайле Голицыну и Меншикову, и приказал: — Ты, князь Михайло, пойдёшь со своими семёновцами первым, а ты, Данилыч, пособишь князю, ежели ему тот пролом не пройти!
Во внезапно наступившей тишине заскрипели уключины, и лодки отряда Голицына заскользили по Неве к крепости. Но тишина была недолгой — завидев десант, Шлиппенбах приказал открыть огонь из всех пушек, оставшихся в крепости. Батареи Брюса ответили. Снова шлейфы раскалённых огненных ядер полетели через осеннюю мрачную Неву в крепость.
А там, у стен фортеции, гренадеры Голицына уже соскакивали с лодок и бежали к пролому.
— Так, так! Вперёд, семёновцы, вперёд! — Пётр, глядя в подзорную трубу, топал от возбуждения ботфортами.
Но что это? И Пётр, и Брюс ясно увидели, что лесенки у солдат коротки: не только до вершины стены, но даже до пролома не доставали.
— Вот чёрт! Пока мы с тобой, Яков в огненном аду жарились, господа сухопутные генералы даже лестницы подлиннее сделать не могли. Куда же это годится, господин фельдмаршал! — зло проревел Пётр Шереметеву, взошедшему на батарею и кутавшемуся от простуды в лисью шубу.
— Ну что теперь делать? Отбой трубить, господин фельдмаршал?!