Память Древних

Дагор что-то говорил о том, что король выделил им несколько комнат, и теперь гости могут не ютиться как сельди в бочке. Потом о том, что королева Сиггеруд выделила двух служанок в помощь женщинам отряда, которые сейчас ждут распоряжений. Данан, едва Дагор затих, тут же вклинилась новым призывом: что-де им очень нужно обсудить то и это, и вообще еще целую кучу важных вещей! Но Борво, перебивая, в голосину завыл.

— Нет, о, Вечный, Данан! Пожалуйста, хватит на сегодня!

— Но нам надо прояснить все, что только что…

Хольфстенн слушать не стал. Он подошел к чародейке, твердо положил руку на плечо (как дотянулся), сдавил со всей силы и припечатал:

— Нам. Нужно. Поспать. Потом еще раз поесть. Потом снова поспать, и только потом, может быть, подумать, что вообще значит все то, что произошло и что ты тут наговорила. Да и тебе…

В душе Данан бешено боролись двое: уставший товарищ и неутомимый командир. Первый алкал отдыха больше, чем любой из них, потому что именно Данан пришлось бесконтрольно израсходовать месячный запас чародейской энергии за пару дней. Назад Таламрин добралась только на силе восстанавливающих печатей Фирина, который сам был похож на мумию. А вот командир в ней рычал зверем, что надо сейчас прямиком кидаться на выяснение всех оставшихся деталей: что там вызнали Дей и Эдорта, что такого наговорил теократ в подземельях во время последнего залпа, какие еще кто вспомнил артефакты, чем мог бы помочь Йорсон с его людьми или местный главный хранитель летописей, раз уж Даангвул дал им доступ к библиотеке. Командир требовал действовать опрометью, на износ, потому что чуял: момент, когда Данан окончательно перестанет разбирать, где её собственная воля, а где архонта — на вытянутой руке.

— Я… — начала она в последней попытке поступить по уму, а не по жалости к себе.

— Ты, — не сдержался Стенн, — похожа на жеванную задницу! Ну ей-богу! — всплеснул гном руками за неимением других аргументов.

Йорсон с его подчиненными ржал от души. Борво и Дей тоже развеселились. Даже Эдорта и Жал скабрезно захихикали.

— В самом деле, Данан, — подошел с другой стороны Борво, резко при этом контрастируя в росте с Хольфстенном. — Уймись. Передохнем до завтра, утром поговорим.

К тому же вон, — он указал на Диармайда. — Нашему лейтенанту нужно время, чтобы примириться с тем, что ты сказала насчет голоса архонта. И тебе тоже, — посерьезнел, — нужно время.

Данан оглянулась, ощупывая взглядом лицо друга. Борво с легкостью читал в её глазах ужасающий саму чародейку вопрос: «Что? Вот так просто? Неужели можно? Можно просто отдохнуть? Не идти никуда? Не бежать? А точно ничего не произойдет? А мы справимся? А я не буду во всем виновата? А мы не умрем?».

Борво вдруг испытал чувство жалости к этой девочке. Хольфстенн, однако, изобразил детское изумление на лице и сокровенно выдохнул:

— О, Митриас, столько слов за раз от главного молчуна!

— Я тебе посмеюсь! — тут же огрызнулся Борво, сбиваясь с доверительного настроя.

Хольфстенн вскинул руки: а чего сразу я? Я ничего. Данан прикрыла глаза и выдохнула — словно сбросила с плеч собственное надгробие.

— Ладно, ваша взяла, — прошептала женщина. Снова открыла глаза и нашла Дагора: — Что ты там говорил о других комнатах? Отведи меня в самую мелкую.

Дагор повел головой: не вопрос.

— Одну?

— Нет.

Данан успела только подумать, а Жал — ответить. Чародейка перевела взгляд на убийцу, и тот сграбастал её объятием. Повел на выход, пока не прицепились остальные, и Дей не задумал очередные разборки. «Сволочь» — выругалась Данан на саму себя. Сволочь, потому что беспрепятственно позволяет Жалу уводить себя прочь вместо того, чтобы прямо и без обиняков сразу поговорить с Деем. Он ведь наверняка ждал их, ждал ее. Ей следовало бы сказать: она рада видеть друга целым, невредимым, и вообще — рада просто видеть! Ей следовало бы его обнять…

Разве она не сама решила, что стоит держаться от Диармайда подальше?

Жал напутственным объятием практически вытолкал Данан в коридор, в дверях оглянувшись на Хольфстенна. «Оставляю этих малолеток на тебя» — будто сказал он. Стенн не удосужился реагировать. Служанки, упомянутые Дагором, ждали в коридоре, но Жал сказал, чтобы им принесли бадью с водой, эль и оставили в покое до утра.

— Ненавидишь меня? — спросила Данан, оказавшись в новом укрытии, когда мужчины, притащившие бадью с водой, закрыли за собой дверь. Бадья заняла кучу места. Кроме неё в комнату помещались кровать, стол и один стул. И тот сейчас — лишний.

Жал вместо ответа усадил чародейку на кровать. Принялся снимать с девчонки сапоги.

— Жал? — Данан дернула ногой. Нечего уходить от прямого ответа. Жал застыл с распущенным шнурком в руке, удерживая женскую ногу за пятку.

— Нет, — выдохнул он наконец, — я сочувствую тебе, — и посмотрел в глаза.

У Данан дрогнуло сердце. Предательски, тихонько звякнуло — тем смертельно опасным звуком, которым дрожит тетива, когда стрела отправляется в цель.

— Убийцы не сочувствуют.

— Да.

— Значит, ты лжешь.

— Да.

— Зачем?

— Если бы я еще мог сочувствовать, я бы сочувствовал, — прошептал Жал и снова занялся шнуровкой. Молча он распустил и стянул один сапог, потом другой. Закончив, поднял голову и снова встретился взглядом с глазами цвета хвои. — Считай это пониманием, если хочешь.

— Пониманием в чем?

— В том, что ты просто стараешься сделать все от себя зависящее, но остальные все равно смотрят на тебя, как на монстра. Хотя ты не выбирала это. Ты ведь не выбирала?

Жал поднял Данан на ноги и принялся раздевать дальше.

— Нет, — отозвалась чародейка. — Во всяком случае, в любом выборе, который мне приходилось делать в жизни, всегда пристраивалась чужая выгода или безопасность.

— Кроме меня?

Данан выдавила усмешку:

— Уже не знаю. В начале выбрать твою жизнь было самым что ни на есть корыстным умыслом.

Жал, стягивая с женщины рубашку через голову, хохотнул. И Данан вдруг поймала себя на мысли, что наедине с ней он часто улыбался, подшучивал, смеялся в открытую.

— Уже тогда надеялась затащить меня в постель, а? — лукаво выгнул брови.

— Тогда я надеялась затащить в постель Дея. — Губы Данан тронула мимолетная улыбка.

— Я рад, что ты передумала.

«Рад не потому, что я выбрала тебя, а потому что поумнела?»

«Да»

— Быть с ним казалось естественным после смерти Реда, — призналась женщина. — Вроде, кто, если не он? Но… — Данан осеклась, в беспомощности вскинув глаза на эльфа. Но — что? Но если бы я хотела быть с ним с самого начала, Ред бы вообще не мелькнул на любовном горизонте? Но быть с ним, потому что больше не с кем, показалось самой дурацкой идеей из всех, что у меня были?

Данан не могла найти слов к своему «но». Но — Жалу они и не потребовались: он все понял сам.

Эльф развязал на женщине штаны, стащил вниз. Потом исподнее — без всякого интимного намека. Осторожно взял за руку и подвел к бадье. Данан коснулась воды, опустив ногу по щиколотку. Разочарованно вздохнув, залезла вся.

— Холодная, — прокомментировала женщина. — Сейчас.

Пока Жал раздевался тут же, чародейка прямо пальцем в воздухе перед собой нарисовала линии узора прогревающего заклятия. Жал посмотрел на это, застыв с собственным сапогом — частично в руках, а частично еще на ноге. Магическая печать, зависшая в воздухе, вспыхнула и развеялась снопом оранжевых искр. Спустя несколько секунд от воды повалил пар.

— Я люблю не очень горячую, — заметил Жал, чтобы хоть как-то оправдать свое замешательство, когда понял, что Данан с интересом таращится на его позу.

— Я все думаю, как Фирин ухитряется лепить печати на людей? В смысле — восстанавливающие печати и исцеляющие — это одно, им положено быть на поверхности, но отложенный щит…

— Ты в самом деле постоянно об этом думаешь? — спросил эльф. — Или стараешься об этом думать, чтобы отвлечься от того, о чем думаешь на самом деле?