Адаптатор

В прошлом… или будущем, это как посмотреть, у него не было фотографий дочери. Какие-то были потеряны, какие-то уничтожены в бою. И он безумно, до ужаса боялся забыть ее лицо. И это было одним из первых толчков к сознательному управлению своими силами. Ведь они были временными. Адаптация к негативным факторам ослаблялась со временем. Но именно безумное желание запечатлеть образ дочери сделал улучшение памяти постоянным. Правда, то что он забыл до этого — то забыл навсегда. Впоследствии он научился закреплять любые адаптации, и это сделало его одним из сильнейших гладиаторов… Но на это ушло почти двадцать лет.

— Садись, милая. Сейчас будем кушать.

— Пап, ты точно в порядке? — осторожно отодвигая стул и садясь на него, она смотрела на отца будто на ядовитую гадюку, которая вот-вот набросится на нее.

Обычный папа с виноватым взглядом был ей привычен. Но что делать с таким ласковым и радостным, она не знала. Дети, которые недополучали ласку, обычно всегда с осторожностью относятся к ней. А Анну еще и бросила мать, что определенно сказалось на ней. Девочка страшно боялась, что так же поступит и ее отец. Посмотрев, как отец забросил бобы в сковородку и начал их тушить, она спросила:

— Ты вчера так кричал, было столько крови, ты точно в порядке?

— А что, не похоже? — спросил он ее. — Я себя отлично чувствую.

— Нет, ты выглядишь хорошо.

«Даже слишком», — подумала она. Учитывая, что еще вчера он выглядел как недобитый покойник. Алкоголики в принципе хорошо выглядят редко. Заплывшее лицо, усталые глаза с лопнувшими капиллярами. А сейчас ее отец выглядел так же, как на фото пятилетней давности. Разве что был слишком небрит, что Виктор почувствовал почти сразу, потерев подбородок и с удивлением обнаружив недельную щетину. Просто еще лет пять назад он «отключил» ее рост, так как ему просто надоело бриться каждый день.

— Просто я волнуюсь за тебя.

— Спасибо, доча. Но не стоит. С этого дня у нас наступит совершенно другая жизнь, — сняв с огня тушеные бобы и разложив их в уже подготовленные тарелки с беконом и яичницей, он чуть не ударил себя по лицу.

Кофе! Не зря же он покупал понтовую кофемашину. Правда, тут же вспомнил, что без чистки она приказала долго жить, и, включив старый электрочайник с кучей накипи, встал на одно колено перед дочерью, чтобы быть одного роста с ней, и взял ее руку в свою.

— Прости меня, Аня. Последние пять лет я был плохим отцом…

— Нет, папа, ты… — возразила она, но Виктор перебил девочку:

— Нет, не перебивай меня сейчас. Я знаю, что ты меня любишь и будешь оправдывать. Но я взрослый мужчина, отец, который начал пить, запустил дом, твое воспитание и самого себя. В то время, когда я был тебе больше всего нужен, я свалил на тебя работу по дому. Мне нет прощения, но все же я должен тебе принести извинение за то, что я заставил тебя столько перенести.

— Нет, папа, ты у меня самый лучший! — обняла его Анна. — Мне другого не надо. Я тебя прощаю, ты слышишь? Я тебя люблю!

— Я тоже тебя люблю, Анечка. Больше жизни своей люблю. Но самого себя я простить не могу, — трогательный диалог отца и дочери прервал свист чайника. — Я горжусь тобой и сделаю все возможное, чтобы ты тоже когда-нибудь начала гордиться мной.

Разорвав объятья, Виктор заварил растворимый кофе. Та еще бурда, но он испытывал ностальгию даже по ней. Нарезал хлеба, ветчины и сам не заметил, как смел целых пять бутербродов, не считая всего остального. Организм уже начал меняться, понял Виктор.

— Аня, ты заметила, наверное, что я изменился.

Девочка кивнула, тряхнув своими обрезанными кое-как волосами.

— Так вот, этому есть причина… Господи, как же бредово все это будет звучать…

Виктору было тяжело, но дочери стоило знать. Потому что иначе следующие его действия будут выглядеть как действия сумасшедшего. Кроме того, если не ей, самому близкому человеку в мире рассказывать, то кому? Виктор в общих чертах поведал о фазах, инопланетянах, способностях, вирусе, мутантах и псиониках. У него не было никаких подтверждений своих слов… Но Ане было десять лет. И она очень любила папу. Да и как еще можно было объяснить, что если еще вчера он бился от боли и залил кровью всю кровать, а сегодня выглядит лучше, чем обычно. Но все же некоторые сомнения у нее были. И мужчина их увидел.

— Я вижу, что ты не до конца веришь мне. Что же, тогда я докажу, — схватив нож, он уже хотел полоснуть по руке, как две маленькие ручки остановили его.

— Нет, папа, я тебе верю! — закричала Аня, которая не хотела, чтобы отец себе вредил.

Хотя сам Виктор за свою жизнь испытал столько боли, что для него это было мелочью. Сама суть его способностей в том, что он сначала сгорает заживо, замораживается, его бьют, режут или пытаются раздавить, и только после этого его тело адаптируется. Кроме того, обезболивающие на него также не действуют больше одного раза. Конечно, со временем он научился притуплять и убирать боль, но это случилось далеко не сразу. Да и для него боль физическая не шла ни в какое сравнение с болью потерь.

— Не надо себя резать, пожалуйста!

— Хорошо, — ответил Виктор, убирая нож.

Да, для кого-то другого он и так вел себя как псих. Но эти двадцать лет борьбы, во время которых он сражался с зачастую самыми подлыми, хитрыми и ужасными людьми без принципов и морали изменили его. Он как ветеран боевых действий, который воевал всю жизнь и вдруг вернулся домой. С точки зрения обывателя он не мог быть «нормальным». Успокоившись, он вдруг вспомнил другой метод доказать свою правоту.

— Кстати, я воспользуюсь твоим ноутбуком?

— Конечно, а что? — растерянная такой быстрой сменой темы, ответила она.

— Хм, у меня появилась идея, но я не знаю, не поздно ли.