Адаптатор

Особого желания говорить на отвлеченные темы у него не было, однако он понимал, что и накручивать себя не стоит. Настя не стала бы ему врать, и если она сказала, что все в порядке, значит, так оно и есть.

— А как же бандиты? — поинтересовался он.

— Часть выживших я сожгла, остальных подстрелили дроны. Ты пятнадцать минут сам был без сознания. Мы успели грузовик подогнать по воздуху.

И правда, посреди разгромленной центральной части улицы на расчищенном пятачке стояла их Тесла. Аню уже поместили в разложенную капсулу, над которой шаманила Александра. Рядом на спальном мешке лежал перебинтованный Игорь. Тот факт, что девушка вместо исцеления своего брата стала лечить Аню, заставил Виктора еще больше зауважать её и наконец перевести из раздела «доверяй, но проверяй» в «свои». Ведь не каждый на ее месте поступил бы так же, даже понимая, что состояние девочки хуже. Раны Игоря выглядят неприятно внешне, но они поверхностные, и даже если просто так его оставить, то регенерация и сыворотка сами справятся за пару дней.

— А пленные? — вспомнил мужчина.

Девушка покачала головой в ответ, кивая на разрушения.

— Ясно. Не говорите об этом Ане, может, она и не вспомнит.

— А если вспомнит?

— Тогда я сам расскажу, — уже полностью восстановившись и щеголяя голым телом, Виктор дошел до остальных, кивнул им и залез внутрь переодеваться, не обращая внимания на их пристальные взгляды.

Император нередко устраивал битвы между гладиаторами, и среди великого множества состязаний некоторые были и в обнаженном виде. Кроме того, у него был гарем и дворец, в котором некого было стесняться. Хотя главная причина заключалась в том, что из-за его способности, его одежда или броня зачастую были полностью разрушены. В таких условиях волей-неволей научишься не стесняться. Ведь враг не будет ждать, пока ты натянешь портки.

Выйдя в военном комке, которых была целая куча, мужчина с беспокойством смотрел за работой капсулы. Вот вроде бы ты знаешь, что все в порядке. Что твоя девочка будет излечена полностью, будто ничего и не было. А все равно переживаешь. А также переживаешь за ее психическое состояние. Виктор признавал — у него в сравнении со средним землянином давно и бесповоротно съехавшая крыша. Невозможно убить тысячи, а то и десятки тысяч разумных, причем включая невинных, многих из которых он разрывал на потеху зрителям голыми руками, и не сойти с ума. Правда, Виктор сошел с ума по-своему, он направил весь это негатив в месть, а сам был будто в психическом коконе, будто бы он лишь наблюдатель. Сейчас же, свершив месть и вернувшись в прошлое, его броня треснула. А сам он не желал дочери становиться такой же, как он… Конечно, не в ущерб её возможности защитить себя, что она только что и продемонстрировала. Только когда Аня была полностью излечена и просто спала, Виктор смахнул невидимый пот и тяжело выдохнул. Отнеся дочь на разложенный спальный мешок, он положил в капсулу Игоря, над которым начала хлопотать Александра.

— Вы действительно хороший отец, — подошел сзади Герхард, присев рядом и наблюдая, как звероватого вида мускулистый мужчина нежно, будто фарфоровую куклу, гладит волосы дочери цвета спелой пшеницы.

— Не думаю. Хороший отец защитил бы ее от этого, а не тащил в самое пекло, — с остекленевшими глазами, будто смотря на две тысячи миль вперед, произнес Виктор, и вдруг повернулся, и пристально посмотрел в глаза немцу, от чего тот едва не упал назад, но все же смог сохранить равновесие. Тому показалось, что ему смотрят прямо в душу. — Герхард, я горел заживо, с меня снимали кожу, я купался в кислоте, меня замораживали, резали, кололи, били и разрывали на части. Но, знаешь, любая физическая боль когда-нибудь пропадает. Моральная никогда.

— Это связано с тем, что с вам произошло в другой жизни?

— Родители не должны переживать своих детей. Это неправильно, противоестественно. Ты вкладываешь в них все, часть своего тела, часть своей души, чтобы именно они дальше жили после тебя. Ты теряешь желание жить, особенно если больше у тебя никого не осталось. У тебя есть Хельга, я вижу, что ты ее любишь, но это все же другое, понимаешь?

— Не знаю, могу ли понять, но мы всегда хотели детей.

— Спасибо, что не соврал. Ненавижу, когда мне говорят: «Я тебя понимаю», — а в глазах ни слезинки, на лице ни единой эмоции. Черта лысого вы понимаете! А соболезнования можете засунуть себе в зад! — Виктор взорвался так же быстро, как и успокоился. — Прости, просто вспомнил кое-кого. В общем, мой тебе совет, Герхард. Если заведете ребенка, то жизнь отдайте, но защитите его. Иначе все равно не захотите жить.