Страница 33 из 35
А двое остались, и Довон тоже остался. Тягостное ощущение беды не покидало его, и помнилось все, что делал и думал он о Паке Меченом. И думалось о женщине, которая была сейчас с Паком Меченым, и о том, сколько всегдо вдруг закрутилось вокруг этой женщины.
Он не ждал то, что произойдет дальше - он и не думал, что Меченый может оказаться столь беспечным. Когда налетели из-за сопки всадники на маленьких вертких конях, засвистели пули - и Меченый упал, сраженный первыми же из них, с ярко-алым расплывающимися пятнами на белой, снежно белой, несмотря на степь, будто он собрался на праздник, рубахе. И через мгновение женщина с коротким криком упала на него, будто прикрывая собой…
Карабин, отличный американский карабин промедлил всего ничего, прежде чем отрыгнуть заряды, и еще, и еще раз - в крутящихся у каменной арки всадников, сбивая их наземь. И ударившей под лопатку пули Довон сперва почти не ощутил - пока не заволокло глаза и не упала с утреннего степного неба непроглядная тьма.
========== 11 - О бильярдных шарах ==========
Китайцы говорят, что судьба сама разворачивает правильную дорогу перед тем, чьи намерения чисты и верны. Уж и не знаю, что такого чистого и истинного было в моих намерениях, чтобы моя решимость раскопать все что возможно о судьбе Анджея Гижицкого получила такое подкрепеление. Скорее предыдущие события и мое в них участие подтолкнуло события последующие - на манер того, как шар толкает шар в карамбольном бильярде.
Не так уж часто меня просили помочь заключенным, еще того реже я соглашался, вопреки тому что бывало это необыкновенно выгодно. Ну и плачущая дамочка, пришедшая год назад ко мне просить за своего дурака-мужа, путейского служащего, согласившегося “только поднести чемоданы, господин Травин, несчастные чемоданы, и за эти чемоданы его в кандалы”, спервоначала показалась мне существом глупым и безобидным - так уж суетливо она промокала плохо накрашенные глаза беленьким платочком с невнятной монограммой.
Чемоданы оказались совсем не несчастными - точнее, должны были они стать несчастными для многих и многих людей, потому как содержали изрядный запас тротила, долженствовавший подорвать ни много, ни мало как мукденский дворец Старого маршала. Однако за людьми, которые чемоданы везли, уже было установлено наблюдение, так что взяли их еще за две станции до города.
Дамочка, назвавшаяся Верою Ивановной, жена одного из неудачников, сперва показалась мне обычной барынькой из “бывших”, так что я было и согласился похлопотать за небольшую мзду, но что-то порой проглядывало в ней хищное и опасливое, мешавшее так думать. Я пообещал ей помочь, однако после ухода немедленно известил китайскую полицию. И не зря - муженек или кто он ей там, по документам Шугин Иван Яковлевич, оказался совсем не членом террористической организации, которая планировала подрыв полотна железной дороги на территории красной России в районе Забайкалья. Был он агентом ОГПУ, что выяснилось после того, как не дождавшись результатов от своей благоверной, он попытался бежать, за что после поимки и был посажен в Мукдене в одиночку и в кандалах. Выдал его стрелочник, которого невезучий агент принял за сочувствующего красным и открылся.
Для меня же следствием визита Веры Ивановны было доверие китайской политической полиции. И когда - по времени вскоре после исчезновения из Харбина Браницкой, - попался им в лапы прибывший из красной России корявенький мужичок, искавший проводника во Внутреннюю Монголию, они первым делом вызвали меня.
У мужичка, зыркающего из-под нависших век узенькими калмыцкими глазками, был паспорт на имя конторщика Осипа Ершина. А еще нашлась у него зашитая за подкладку пиджака карта, нарисованная на ткани; на ней я узнал железную дорогу, а также некоторые из обозначенных пунктов - Цицикар, Хулун-Буир и оба больших озера, расположенных к западу и юго-западу.
Смекнув, к чему может быть такая карта с такими отметками, я выпросил возможность побеседовать с Ершиным с глазу на глаз, пояснив это тем, что человек может быть причастен к оправке приснопамятных чемоданов с тротилом.
При упоминании чемоданов мужичок примолк и втянул голову в плечи - видно, слухи о том, каково в мукденской тюрьме приходится господину Шугину, дошли до его ушей в полной мере. Канга, кандалы, пытки и побои, крысы и воши, грязь, вонь.
После упоминания вскользь, что попался чемоданный курьер благодаря простому железнодорожному служащему, вытянуть из Ершина, что прибыл он из И., чтобы найти некоего Супарыкина, служившего вестовым у барона Унгерна, было уже не столь сложно. Мне удалось убедить неудачливого кладоискателя, что ему не сдобровать ни в случае того, что китайцы уверятся в его кладоискательстве, ни в случае того, что они сочтут его очередным курьером ОГПУ - что было, впрочем, истиной. И в обмен на то, что китайский политический сыск будет видеть в нем обыкновенного дезертира, ищущего золото где-то в Барге, Ершин согласился снабдить меня сведениями обо всем, что касалось Анджея Гижицкого.
Сведения эти я после дополнил тем, что смог сам узнать у китайцев, вытянул из доктора Клингера, а также раскопал самостоятельно. И картина встала перед глазами моими во всей неприглядной стройности.
Завербовали Гижицкого еще в России, однако же много надежд на него не возлагалось - от Гижицкого-младшего требовали всего лишь закрепиться в Харбине и искать встречи с братом. Что тот и делает, попутно встречая свою бывшую пассию Браницкую, которая тогда служит у миссис Берджесс. Что уж там происходило внутри этой троицы, доподлинно было мне неизвестно, однако я помнил о том магнетическом действии, которое могла оказывать Дорота Браницкая на мужчин. Камиль Гижицкий, очевидно, также попал под это притяжение, потому что только он и только тогда мог рассказать брату и его подружке о кладе Унгерна. О Камиле я знал только что человек это умный, образованный и очень выдержанный - может, благодаря этому ему удалось вырваться из сетей Браницкой, отделавшись только лишь тайной клада, в существование которого он, видно, не особенно верил. Камиль Гижицкий нужен был красным гораздо поболее своего балбеса-родственника, однако каким-то образом он сумел просочиться между пальцев ОГПУ и кружным путем все-таки попасть в свою Польшу. Картина, написанная Анджеем в период, когда он встречался с братом, очевидно, содержала какую-то подсказку к тому, где следовало искать золото Белого барона.
Проходит несколько лет, Анджей перебивается случайными заработками, выполняет мелкие поручения красных агентов. В это время между ним и его пассией, очевидно, произошел разрыв. Снова встречаются они когда Дорота Браницкая уже служит у Босвелла.
Видимо, тогда она случайно встречает Анджея, который оказался совершенно без денег - я узнал, что он часто посещал игорные заведения и, должно, в очередной раз проигрался. По протекции своей пассии Гижицкий получает от Босвелла заказ на портреты - всех членов семьи. Я помнил те портреты, что видел в доме Босвеллов - Анджей был способным художником, сколь я мог судить, во всяком случае схватить сходство и характерное выражение у него выходило. Итак, Гижицкий пишет портреты всех, включая мальчика. Пишет и его руки, и заодно, верно, отмечает, что сын Босвелла не разговаривает совсем и не вполне нормален в своем поведении.
Далее я узнал, что Гижицкого услали в Шанхай, с заданием проникнуть в английский клуб и передавать сведения о пребывающих в город и отбывающих из города британских офицерах. Не знаю уж, чем могли помочь или помешать большевикам британские офицеры, возможно мне это было сказано для отвода глаз. Я-то знал, что как раз тогда Чжан Цзолинь послал туда же своего сына для начала переговоров с японцами.
Существенным для меня тут было то, что Анджей и Браницкая расстались снова. Она, полагаю, не оставалась без мужского внимания - такая всегда найдет себе, под кем ноги расставить.
Однако встретились они уже после того, как случилось похищение и счастливое возвращение Вивиана Босвелла - и как раз за это время в ОГПУ появляется запрос Гижицкого на дозволение ему поездки в ту самую Внутреннюю Монголию. Запрос, правда, составлен столь сумбурно, что заставлял сомневаться в душевном равновесии запрашивающего.