Бар

После ярко освещённого зала темнота ночи казалась такой густой, что невозможно было рассмотреть пальцы собственной вытянутой вперёд руки. Неудивительно, что высокую фигуру в тёмном камзоле я заметила только когда человек сделал шаг в мою сторону. На мужчине не было маски, но ещё до того, как он вступил в полосу света, я поняла, кто передо мной, и вся моя весёлость, всё моё спокойствие исчезли. Мне показалось, что музыка стихла, но на самом деле её заглушил стук моего сердца. Чезаре Борджиа, герцог Валентинуа, молча смотрел мне в глаза. Я не могла пошевелиться, не могла открыть рот, не могла даже выровнять внезапно прервавшееся дыхание. Герцог кончиками пальцев провёл по моим волосам, щеке и шее, остановившись прямо над ключицей. Он взял мою ладонь в свои и довольно сильно сжал её, а мне едва хватило сил чуть сжать пальцы в ответ. Герцог улыбнулся и, не выпуская руки, увлёк меня за собой. Мне казалось, что мы идём сквозь золотой туман и перед нами расступаются призраки. Мы прошли бальный зал, несколько коридоров и переходов. Наконец, герцог толкнул дверь и, выпустив мою руку, первым вошёл в комнату, которая вот уже несколько недель служила мне домом. Заспанная горничная подскочила и залепетала что-то восторженное. Герцог жестом отпустил её. Я застыла на пороге. Он обернулся и произнёс с усмешкой:

– Простите, сеньора, я был неучтив, войдя в комнату без разрешения хозяйки, и теперь буду вынужден сам исполнять обязанности хозяина. Входите же.

Он провёл меня к стулу. Ноги подкашивались, так что приглашение пришлось очень кстати. Герцог встал позади меня, развязал ленту, удерживающую маску, а затем с величайшей осторожностью снял жемчужную сетку. Его пальцы лишь слегка скользнули по моему затылку и основанию шеи, но кожа в этом месте, казалось, вспыхнула, запустив горячую волну, разлившуюся по всему телу. Волосы рассыпались и, когда я чуть склонила голову, упали мне на лицо. Герцог встал справа от меня.

– Я хочу видеть твоё лицо.

Двумя пальцами он взял меня за подбородок, приподнял голову и повернул к себе. Наши глаза встретились. В моей голове билась только одна мысль: “Не отвести, только не отвести взгляд!” Герцог резко опустил руку и отвернулся к окну. Меня бросило в дрожь от внезапно пришедшего осознания – таким, как он, не отказывают. Если бы Чезаре Борджиа приказал мне убить себя сейчас, я бы смогла спросить только, хочет он, чтобы я выпила яд или заколола себя его шпагой.

– Невероятно. Из всех женщин Италии… Именно ты оказалась здесь. Святые апостолы и сам Святой Пётр, как же ты на неё похожа!

В его голосе было что-то, что привело меня в замешательство. Злость. Грусть. Нежность. Тоска. Такая неожиданно острая, что в первую секунду я тщеславно решила, что это моя красота сразила дьявола. Но он продолжил говорить, и до меня понемногу начал доходить смысл его слов.

– Когда она была маленькой, я был единственным, кто мог уговорить её поесть. Ни мать, ни отец, ни кормилица. Моя маленькая сестрёнка слушала только меня. А когда, играя, она упала и разбила губу, я стёр кровь и не дал ей заплакать. Первым, кого я убил, был сын самого Алонсо де Монтефердо, посмевший смеяться над Лукрецией. Он был старше меня, но это не имело значения. Это была дуэль по всем правилам. Когда я выбил шпагу у него из рук, он стал ныть и молить о прощении, но Борджиа не прощают оскорблений!

Герцог обернулся, его лицо пылало, а глаза горели воистину дьявольским огнём. Я отшатнулась.

– Ты боишься меня?

Чезаре опустился на пол у моих ног, он снова взял мою руку и стал поглаживать внутреннюю сторону запястья. Эта простая ласка так сильно отозвалась во мне, что, когда он поцеловал мою ладонь, я с трудом сдержала стон.

– Прости. Тебе нечего опасаться. Знаешь, что самое поразительное? Твой взгляд. Точно, как у неё, такой живой, тёплый и по-детски игривый. Ты, конечно, слышала сплетни… Я убил бы каждого, чей поганый язык посмел коснуться её светлого имени. Когда я доберусь до Флоренции, Джованни Сфорца не проживёт и дня. Нет! Он проживёт так долго, как Микилетто сможет продлить жизнь в том, что этот мерзавец привык считать своим телом!

Наверное, на моём лице отразился ужас, поскольку слова Чезаре звучали отнюдь не пустым обещанием. Он заметил это, его черты смягчились, он снова погладил меня по руке, успокаивая, и продолжил:

– Он ударил её. Она писала мне, но я был во Франции. Я потребовал у отца забрать её, угрожая остаться подле моей дражайшей супруги вместо того, чтобы вести войска в Романью. У него не было выбора. Но теперь он снова выдаёт её замуж. Мало ему сыновей, послушных любым его приказам и умирающих за него, он использует её! Он использует всех в своей неуёмной жажде власти и золота! Города задушены налогами, а он тратит деньги не на укрепление Святого престола, а на торжества и возведение дворцов! Я не смог спасти, я не смог уберечь мою маленькую сестру… Но, возможно, мне удастся спасти Италию!

Последние слова Чезаре произнёс совершенно спокойно, а затем замолчал и молчал несколько минут. Я не смела пошевелиться. В конце концов он поднялся, я встала следом. Герцог церемонно поклонился, поцеловал мне руку, прошептал “Прости!” и вышел так стремительно, что я не успела сказать ему ни слова. Я рухнула обратно на стул. Моё сердце разрывалось. Я боялась Чезаре, я, без сомнения, хотела его и ревновала, и чувствовала собственное бессилие, поскольку была для него лишь копией, срисовкой, эскизом, напоминающем о той, кого он, похоже, любил самой чистой любовью – любовью старшего брата. Все эти недели я готовилась к тому, что должно было неизбежно произойти, но оказалась совершенно не готова принять то, что случилось в действительности. Не понимая, что делаю, я поднялась и вышла из комнаты.

Я шла по пустым коридорам замка – привычка герцога отсылать стражу во время ночных визитов была известна – и в конце концов вышла во двор. Не замечая холода, я шла вперёд, а когда опомнилась, то поняла, что стою на совершенно тёмной городской улочке перед единственной дверью, из-под которой пробивается свет. Рядом прислонился к стене, по-видимому, изрядно выпивший музыкант в шутовском колпаке, он разговаривал с псом, терзавшим его штанину. Я вошла. Внутри, как вы уже, наверное, догадались была таверна, хозяин которой представился мне Малькольмом. Он усадил меня за свободный стол, налил чего-то крепкого, и мы поговорили. Мысли мои были в совершенном беспорядке, но даже в этом состоянии я понимала, что идти мне, в общем, некуда – возвращаться в резиденцию Валентинуа значило рискнуть обнаружить в спальне ужасного Микилетто, посланного герцогом, пожалевшим о своей избыточной откровенности, а о том, чтобы попытаться продолжить путь к мужу без средств и сопровождения, нечего было и думать. Да и что меня бы ждало там? В худшем случае позор и заточение в каком-нибудь монастыре, а в ещё более удручающем – жалкое прозябание рядом со стариком, от прикосновений которого я бы вздрагивала до конца жизни, сравнивая их с нежной лаской, нечаянно подаренной мне самим дьяволом.

Малькольму не откажешь в чувстве юмора. Мой аспект – Мудрость. Я смеялась – менее мудрого существа, чем я в тот момент, на земле не было, но Мальк сказал, что человечеству нужно учиться мудрости, и оно будет делать это вместе со мной. Я осталась. У моего мужа хватило смелости потребовать у герцога Валентинуа объяснений по поводу исчезновения жены, ехавшей через его владения. Чезаре принял послов с величайшим почтением, выслушал и пообещал провести тщательное расследование, хотя и намекнул, что молодые женщины в мирное время исчезают, обычно, с помощью своих любовников. Муж дошёл до самого Папы, и Папа официально ответил, что если герцог сделал нечто настолько невообразимо отвратительное, то, должно быть, он сошёл с ума. Дело замяли, а через пару лет мой муж неожиданно объявил о возвращении своей любимой жены, которая, по его словам, несколько лет провела в заточении в некоем монастыре. Говорят, они прожили вместе счастливую жизнь. Впрочем, меня это уже не особенно волновало – я осваивалась в новом качестве. С тех пор я покидала Бар лишь однажды – чтобы побывать на похоронах Чезаре. Я попрощалась с моим дьяволом и осталась помогать в небольшой церкви, где его похоронили. Прошло несколько лет, прежде чем я поняла, что готова вернуться в Бар навсегда. Такова моя история. А тебе пора начинать свою.