Ультрафен

Галимханов усмехнулся.

– Чо мне врать? Чо было, то и расскажу. Чего не было, чо плести?

– Вот и договорились. Кстати, хочу по-товарищески, напомнить, что чистосердечное признание смягчает тяжесть наказания и облегчает следствие. А то скажешь потом, что не предупреждал, не советовал, обижаться будешь.

– Ладно, граф, валяй, не тяни за душу.

– А она у тебя есть? – усмехнулся Феоктистов, на что Саша дернул губами в усмешке, но промолчал. – Ну что же, все формальности соблюдены. Поехали…

Феоктистов наклонился к папке и, едва приоткрыв, вынул из нее три листа, рапорты работников медвытрезвителя.

– Твой? – показал на рапорт Галимханова.

– Мой.

– С чьей головы составлен? Кто автор?

– Каждый писал сам по себе.

– Хм. Все три написаны, как под копирку… И так, к тебе вопрос: когда, в каком часу, до минут, ты взял в сквере “Пионеров” человека предполагаемого пьяным?

– Толя, я все указал в рапорте.

– Саша, тебе ещё раз повторить вопрос?

Галимханов отвёл от следователя глаза, как от докучливого преподавателя.

– В одиннадцать, кажется.

Феоктистов поморщился.

– Врёшь, Саша. И в рапорте, и сейчас. Вот рапорта патруля. Ознакомься, – Феоктистов подал листы Галимханову.

Саша начал читать и невольно заелозил на стуле.

– Так, когда ты его привез?

– Ну… Ну, обшибся малость, – оговорился он не то в растерянности, не то, пытаясь пошутить.

– А эти тоже обшиблись? – передразнил Феоктистов и показал на рапорта его коллег.

– Дык, в журнале так… Как в журнале было записано, так и мы…

– Вы журнал-то, когда заполнили? Когда вам паром самим уши в трубочку свернуло. Нет, Саша, как ты подсказал Шалычу, так он и записал. У этого костолома в башке одна солома. Ты же сам его так характеризуешь. Так как?

– Дык не помню, как чево было…

– Ты мне тут склеротика не разыгрывай. Так? – я тебя спрашиваю.

У Галимханова лицо стало потеть, ему становилось жарко. Он расстегнул рубашку на две пуговички.

– Душно у вас, парни. Как вы тут сидите? – сказал он, пытаясь, разговор перевести на непринужденный дружеский лад.

– Да это тебе от своих спагетти, а нам ничего, терпимо.

В голове Галимханова металась лишь одна мысль: как подойти к вопросу о взятке? Он знал одно и сам жил этим постулатам – деньги берут все, деньги делают всё. Но тут был Михалев… Эх, надо было в прокуратуре, там надо было к графу с этим подкатить. Взял, куда бы он девался? Чем он лучше? Теперь придётся на двоих делить. Не то составят протокольчик…

В идею Шалыча Саша не верил: у прокуратуры своих заморочек хватает, и, чтобы она взяла на себя ещё какого-то сержанта… – это мало вероятно. Надо надеяться на себя. И, может быть, на Валеру, на его связи. Галимханов неуверенно наклонился в сторону Феоктистова.

– Толя, а можно… – в полголоса заговорил он, – Толя, давай с глазу на глаз? Предложение есть.

Феоктистов вскинул на него удивленные глаза, посмотрел подозрительно, боком. Затем отрицательно закрутил головой.

– Поверь, Саша, у меня много ещё дел. Очень много. И на пустопорожнюю болтовню нет времени.

– А откуда ты знаешь? Может и не попусту. Может как раз о том, отчего тебе всё ясно станет и понятно? Просто, по-товарищески.

– По-товарищески?.. Хм, так ты ж уже пытался со мной по-товарищески, у меня до сих пор поджилки трясутся, застращал до нервных колик. Давай, Сашок, не будем тут создавать интимную ситуацию. Давай работать.

У Галимханова погас свет надежды в глазах, первый подход не получился.

– Ну чё же, анан сагаям, – проговорил он глухо. – Смотри…

– Не ругайся, Саша, это тебе не на пользу. Так как было на самом деле? Журнал заполняли после чепе, так?

– Ну, допустим, – с вызовом проговорил Галимханов и вальяжно уселся на стуле.

– Ну, если бы было иначе, вы б и фамилию клиента записали, и нам не пришлось бы сейчас разыскивать родственников. Ваш медработник его осматривал?

– Осматривал.

– Да ну?.. А почему же он тогда не установил степень опьянения пациента?

– А я почём знаю?

– Ладно. А кто включил горячую воду?

Галимханов вновь заёрзал на стуле. Поднял на следователя глаза и тут же опустил их.

– Не помню. Он же не давался, матерился. Да и горячая вода могла сделаться и сама. Жэк может, отключил холодную воду, ремонт делал и отключил. Вот и стала в кране одна горячая…

– Жэк, значит, виноват. Вот черти! Как на грех. – Феоктистов достал из папки листочек и подал Галимханову. – Нá, ознакомься. Это справка из ЖЭКа.

Галимханов принял листочек, руки его подрагивала.

– Так это… Они счас понапишут. Как услышали, что произошло в вытрезвлюхе, так и это… справки.

– Ну да?.. А вот другая, – подал еще листочек. – В ней конкретно указывается, где, когда и чем занимались в тот злополучный час слесаря-сантехники. Прочел? Подписи мастера и бригадира ясны?.. Конечно, Саша, тут круговая порука: начальник ЖЭКа, мастера, бригадира. Как услышали, что вы мужика сварили, сбежались, и давай алиби строчить. И тоже, как вы, под диктовку, или под копирку.

Галимханов пожал плечами.

– А что, вполне возможно.

– И жители близлежащих домов, и продавцы из хозяйственного магазина. Нá, почитай и их показания. И, обрати внимания, кто эти показания собирал. Эти люди, я полагаю, не вызовут у тебя подозрения.

– Ну, как же, я с ними одним миром мазан, – подал голос Михалёв.

Галимханов бросил листок на стол.

– Ну, теперь ты со всеми документами ознакомлен, давай, говорить серьёзно. А меня интересует лишь один вопрос: кто включил горячую воду?

– Н-не помню.

– Не помнишь? Ну, тогда более мягкий вопрос. Сколько раз ты съездил пациенту под дых и по печени?

– Ты што?!. Я его и пальцем не трогал! – воскликнул Саша, чуть ли не подпрыгнув на стуле.

– Верю! Вот этому я поверю. Так пальцем не ушибешь. Здесь принимаю твою лапшу, – усмехнулся Феоктистов. – Но отчего тогда при вскрытии у пострадавшего были обнаружены кровоподтеки в означенных местах. Вот, ознакомься, заключение медэкспертизы. Ты же у Бердюгина просил его.

Галимханов вперил взгляд в лист, но, кажется, ничего не видел. Лицо его стало потным, потемневшим, как будто покрылось дополнительным загаром.

– Итак, – следователь забрал листок, – кто включил кран с горячей водой?

– Да… да… да не помню! Граф, ей-Богу, не помню!

– Ну вот, и до Бога дошли. А ведь сам недавно отвергал и Бога и Аллаха. Неужто уверовал?.. Хм, как человек может быстро менять свои убеждения.

– Это свойственно сучонкам, – подал реплику Михалёв.

– Ну ладно, Саша, не темни. Конкретный к тебе вопрос, жду конкретного ответа. Ибо знай, на любой твой ход, я тебя буду давить фактами. Итак, повторяю: кто включил горячую воду?

– Граф, но не помню! – Саша стукнул себя в грудь. – Хоть расстреляй.

– Ну, расстрельными делами заниматься не в моей компетенции. Жду ответ.

– Н-не помню…

– Как же не помнишь, если вот тут, в твоём рапорте, чёрным по белому написано: горячую воду включил Мизинцев. Так? Это твоя подпись? – Феоктистов пододвинул к Галимханову его рапорт.

– Моя…

– Так кто включил горячую воду? Ты или он?

– Он… кажется.

– Опять кажется. Кому кажется, тот крестится. Может ты и впрямь, верующим стал? Так крестись, мы не будем осуждать. Так кто: ты – он?

– Он… Мизинцев.

– Ну вот, наконец-то разродился! – не выдержав, воскликнул Михалёв.

Феоктистов отклонился на спинку стула, как человек потерявший интерес к собеседнику.

– Эх-хе. Вот ведь, Миша, какая в человеке мелкая душонка, – обратился он к Михалёву. – Стоит запахнуть жаренным, он тут же подведёт своего товарища под дыбу, как говаривали в старину. Эх, Саша, Саша. Только что о Боге вспоминал и тут же согрешил. Неужто в душе у тебя ничего не дрогнуло?

– А что у него там может вздрагивать? – отозвался Михаил. – Разве что кусок дерьма и то жидкого. Покажи штанишки, не намокли?