Ультрафен

Галимханов вспылил. Соскочил со стула и забегал по кабинету.

– Да не помню я! Анан сагаям! Не помню!

Следователи переглянулись, их взгляды выражали удовлетворение: нервы у Галима сдают!

– Ну, если не помнишь, так зачем было писать в рапорте на товарища? – спросил Феоктистов.

Какое-то время молчали, наблюдали за подследственным. Не выдержал Михалёв.

– Сядь, не разноси дерьмо по кабинету! – бросил он.

– Ладно, Саша, успокойся. Садись, продолжим.

7

Утро выдалось под стать Анечкиному настроению, – солнечное, тёплое, весёлое. Анечку два дня не покидает какое-то внутреннее возбуждение. И сегодня она часто напевает песенки. Но иногда вдруг остановится и чему-то грустно улыбнётся. Она подходит к телефону, смотрит на него в ожидании звонка, но тот молчит. Вот так всегда! Вот как нарочно!..

Порой сама берёт трубку и тут же поспешно кладёт, словно та оказывается горячей. Аня то принимается читать, то откладывает книгу. То включает телевизор, но почти сразу же выключает, потому что показывают не то, что ей хотелось бы видеть. С недавних пор её стали больше интересовать детективы и детективные романы. Порой она разговаривает и, как ей кажется, мысленно.

– А чтобы и не позвонить?.. Что тут особенного? Спросить о папе, как идёт поиск? Это ж так естественно. Мы ведь тоже волнуемся. Я ведь имею права узнать о судьбе своего папы?.. Имею! – Убеждает она себя, и, в конце концов, решительно подходит к телефону. – Ну почему бы ему самому не позвонить? Может у нас у самих есть новости о папе.

– Ты чего там бормочешь? – подаёт голос из другой комнаты брат. – Бормочет и бормочет. Или у тебя песни такие: на что смотрю, о том и пою?

– А тебе-то, какое дело? Хочу – пою, хочу – бормочу! – голос брата отгоняет её от телефона.

– Ох-ох-ох!

– Вставай лучше. Уже время к обеду, а он все ещё в постели, лежебока.

– А мне почему-то не хочется.

– Ну и лежи голодный.

Аня включает телевизор. На экране японская рок-группа исполняет японскую песню на русском языке.

И солнце светит и для нас с тобой,

Целый день поёт прибой…

Смысл песни и её ритм Ане по сердцу, и она подпевает:

Гляжу на залив, и ничуть не жаль,

Что вновь корабли уплываю вдаль.

Дельфины, дельфины другим морям

Расскажите, как счастлива я-а…

– Ну вот, теперь запела, – проворчал Максимка, выходя из спальни.

– Иди-иди! Мойся, да жракать садись.

– И чего распелась? – Максимка угрюмый со сна проходит в ванную.

Девушка, оставшись одна, стала танцевать что-то похожее на чарльстон.

Песня кончилась. Японцы раскланиваются. Аня кланяется им и, выключив телевизор, уходит на кухню, чтобы покормить брата.

– Ты своим обалдуям скажи, что за Мульку я им чупруны-то повыдираю. Слышишь?

– Угу.

– Угу. Кто её камнями с дерева сбивал? Только вот поймаю…

– Смотри-ка как страшно. И не камнями вовсе, а шишками сосновыми.

– Ага, шишками. Так и скажи им, со скальпами ходить будут.

– Ох-ох-ох…

Позавтракав, Максимка убежал на улицу. К тем, кому чупруны носить до первой встречи с хозяйкой кошки Мульки.

Аня остается одна, и на неё вновь набегают фантазии, волны чувств, и она не находит себе места, не знает, чем заняться, чтобы успокоить себя, остудить свои фантазии.

8

Звонок телефона. Феоктистов снимает трубку.

– Да.

Молчание, но в трубке слышится чье-то дыхание.

– Вас слушают. Кого вам надо?

– Феоктистова, Анатолия Максимовича…

– Я слушаю.

– Это вы?.. Это я вас… Это Аня Шпарёва вас беспокоит.

– Анечка! Рад тебя слышать, – обрадовался Анатолий. Лицо его стало мягче, озарённее, морщинка между бровей разгладилась. Он отвернулся от присутствующих.

– Анатолий Максимович, я… Вы извините, пожалуйста.

– Уже извинил и с удовольствием тебя слушаю.

– Да я… Я хотела с вами поговорить. То есть хотела узнать о папе…

Феоктистов посерьёзнел. Вздохнул.

– Анечка, пока ничего утешительного я тебе сообщить не могу. Могу только сказать, что занимаюсь этим делом, и теперь вплотную.

– Спасибо.

– Не за что, Анечка.

– А вы… Вы сами можете нам позвонить, если что?

– Конечно. А тебе в первую очередь и обязательно.

Девушка замолчала.

– Анечка, у тебя всё?

– Да.

– Тогда до свидания. И звони, не стесняйся. Договорились?

– Хорошо. Я буду звонить. Обязательно. До свидания! – в голосе прослушивались нотки радости.

Феоктистов положил трубку, на миг призадумался. Затем повернулся – Галимханова на месте не было. Он стоял, склонившись над столом Михалёва, и о чем-то нашептывал тому вполголоса. У Михаил от его шепота поблескивали глазки: не то от смеха его распирающего, не то отчего-то еще, что Галим смог в нём возбудить.

Феоктистов сказал:

– Ну что же, начнём?

Галимханов нехотя вернулся на место.

– У детей горе, отца потеряли. Может быть вот такие, как ты, отупевшие от власти мерзавцы, затащили его в вытряхвитель или какое-нибудь подобного рода заведение и вытрясли из него душу. – И резко сказал: – Хватит, Галим, давай заканчивать! Горячую воду включил ты?

Галимханов, оглядываясь на Михалева, словно заручившись его поддержкой, пожал плечами и с натянутой улыбкой ответил:

– Нет. То есть, не помню. Может Мизинец…

– Опять! Опять плетёшь на парня?

Заговорил Михалёв.

– Слушайте, граф Феокт, тут от Галима предложение поступило, может, выслушаем, а?

– Что ещё за предложение?

– Кусок обещает нам отстегнуть на двоих.

Феоктистов с Михалёвым перевели взгляды на Галимханова.

Саша заёрзал на месте, и проговорил с хрипотцой в голосе, похоже, смутившись взгляда следователя.

– А чо? Конкретно… Сторгуемся.

Феоктистов закрутил головой из стороны в сторону, словно выражая несогласие с предложением или с его постановкой.

Галимханов заволновался.

– Чо мало? Сколько?..

Михалёв усмехнулся.

– Да, граф, дёшево вашу милость оценивают. Дёшево.

– Видишь ли, Шурик, я тебя вынужден огорчить: ты не в ту лавочку попал. Мы ведь не в вашем вытряхвителе и со своих клиентов мзду не берём. Так что, замнём этот разговор для ясности. И скажи этим, – Анатолий показал указательным пальцем на двери, – что не тот адрес. Давай к делу. Время дорого.

Галимханов насупился и замолчал.

– Граф Феокт, да бросьте вы с ним возиться! – не выдержал молчания Михалев. – Пусть идет по групповой. – И к Галимханову: – Ты думаешь, тебе от этого лучше будет? Да тебя за такую дешевку там, если не Мизинец, так фраера опустят. Живо из тебя Сашеньку сделают, – и пропел: – Плакала Саша, как целку ломали… А что, Саша, ха-ха! Весьма заманчивая перспектива, а? Выйдешь на волю беременным…

Галимханов заметно сник, на лице появилась заискивающая улыбка.

– Саша, я вызываю наряд из капезе и определяю тебя на заслуженный отдых. Пока на трое суток, а потом по ходу следствия ещё продлим на недельку… Феоктистов протягивает руку к телефону.

– Это ещё почему? – воскликнул Галимханов.

– А что ещё с тобой делать? До выяснения хода следствия определяю тебя под арест, как опасного преступника. Подпиши протокол допроса.

Михалёв развернул листы и продвинул их по столу к Галимханову. Саша стал читать, платком стирая с лица пот.

Феоктистов крутил диск телефона, и взгляд его не сходил с лица подследственного.

– Они что там, уснули что ли? – сказал он с досадой.

– Сейчас время обеда, – вспомнил Михалёв. – Полугражданам – полутоварищам разносят жратву. Ха! А ты, Галим, – выделил губами звук “прр”, – без обеда останешься. Ну не беда, ты, вон, какую шею наел в своём вытряхвителе. Ха-ха! Твоих соцнакоплений тебе хватит на неделю без ущерба фигуре.