Страница 7 из 16
В те дни я познакомился с другой Наташей и весьма увлекся. Опрятная, практичная, совершенно от мира сего девочка. Она, очевидно, была сильнее, живее и обаятельнее. По сравнению с Натальей это был просто чувственный ядерный взрыв. Тактический боеприпас, который не замедлил сработать.
Насколько может быть прекрасна женщина в девятнадцать лет, настолько была прекрасна новая Наташа.
Рыжая и зеленоглазая Куракина возникла на моем мысленном горизонте как внезапная рысиха, но, впрочем, некоторые сравнивали ее с тигренком. Незлая, приятно пахнущая, щедрая на любовные игры, персональный комфорт и яблоки под подушкой.
В результате случилось донельзя танцевальное настроение. Причем, как ни странно, поздней осенью, в ноябре. Несчастная Наталья! Но что я мог поделать с собой, когда кругом одни красавицы!
Стройная и эффектная девочка с кафедры полимеров (просрали все полимеры!) заставляла волноваться пространство вокруг. Заставляла волноваться свое серебристое короткое платье по моде шестидесятых. Заставляла волноваться меня. И даже неживые предметы. Ведь все в мире имеет крошечную долю, пусть и едва-едва тлеющего, сознания.
И естественно, когда мы познакомились, все мои друзья сразу в нее повлюблялись. Хотя каждый из них знал о нашем стремительном и бурном романе.
Девчонок следовало как-то различать. Кто-то из друзей (вроде это был Юра Семен) придумал назвать их Наталья и Наташа, так я их и называю сейчас. Тем более сама Наталья терпеть свое имя не могла и ненавидела, когда я называл ее Наташей. А Наташа была АШАТАН, настоящий чертяка-шайтан. Имена важнее. Фамилии в известной степени анонимны. Все фамилии давно перемешались, а по именам еще как-то можно гадать о человеке. Скажем, у меня всегда были хорошие отношения с Владимирами. И никогда не было врага с таким именем. И любимого дядьку звали Владимир. А ко всему, Куракина была еще и из города Владимира.
Думаю, она имела какое то отношение к тем известным князьям, по отцовской линии. По крайней мере, ее отец был похож на некоторые их фамильные портреты. Ее белые плечи выдавали это стопроцентно. Кстати, могла и уебать. Но это случилось с нами позднее…
Наташа жила в крошечной комнатке в общежитии физфака, рядом с моим приятелем Юговым. То есть была под присмотром. Но она страшно завидовала моему скромному, но обособленному жилищу неподалеку в деревне. А я не терял возможности однажды ее туда затащить.
Вы правы, это было не совсем честно по отношению к Наталье. Но она и так быстро почувствовала, что тучи сгущаются. Да и Дроздов мне как-то говорит:
– Конечно, Наталью ты проебал. В том, что с ней случилось, твоя вина. Ее надо бы сейчас отправить к маме. Ты видишь, она совершенно безумна, а мама ей мозги вправит. Алекс, mother should know!
На том и порешили. Мы купили Наталье билет на поезд в Абакан. Чтобы уехала подальше от «великой княгини». Наша дальнейшая совместная жизнь была невозможна.
У Натальи было странное обыкновение всегда ходить по дому на каблуках. Даже в нашей деревенской квартирке на втором этаже. Понятно, что это сильно беспокоило Нину Ивановну внизу. В общем, как-то все не срасталось.
Последней каплей было то, что я все-таки затащил сюда Куракину (Наталья, женушка, была в это время на своих курсах). В Наташином рюкзачке была бутылка отличного сухого красного вина. Поэтому мы весьма душевно пообщались и затем страстно целовались на темном деревенском чердаке. Нечаянно я порвал ее прелестную кроличью шубку. От этих поцелуев порой я буквально терял сознание. Насколько я могу судить, ощущения Наташи были сходны. Втрескались, в общем.
Такая история. Но у нее было неожиданное продолжение. Как в классике, Наташа обронила тогда в моей комнате платок. Допускаю, что это была уловка, предназначенная совершенно угробить наши отношения с Натальей. И правда, когда Наталья вернулась из Питера, платок был сразу обнаружен. Я вообще его не заметил. Видимо, у девочек свои места, чтобы пожелать друг другу удачи.
– Что это? – С крошечной белой тряпочкой в руке, побледневшая Наталья застыла посреди комнаты. Затем ушла горевать на кухню, так как я не нашелся, что ответить, и растерялся. Дальнейшие выяснения были бессмысленны. Приближался день ее отъезда. Мы решили, что пока она все же останется у меня. Было ясно, что мы еще попробуем потрахаться.
В ночь перед отъездом произошла ее успешная дефлорация. Утром я провожал Наталью на Московский вокзал. Перспективы ее возвращения в Питер были туманны…
Узнав о состоявшемся отъезде моей любовницы, Наташа заметно оживилась и пустила в ход все свое обаяние и практичность. Она со вкусом красилась. Завела себе дорогую сумочку и недешевые туфли. В разговорах не забывала намекнуть, что в восемнадцать едва избежала модельной карьеры. Она принялась подчеркнуто тщательно одеваться.
В ту пору еще пользовались успехом различные платьица натуральных тканей, легкие блузки и короткие узкие юбки. Принарядившись, девочки готовили на факультетских праздниках салатики, так, как их учили родители еще при Советах.
Сейчас она работала секретаршей в каком-то офисе Питере. Мне было приятно наблюдать, как она по утрам надевает свою белую ситцевую блузку в мелкий черный горошек. У меня любовь к таким рубашечкам.
Приняв свой офисный вид, она укатывала на электричке в Питер. Я, кстати, слегка ревновал, подозревая, что Наташа завела себе в Питере любовника. Это был мифический виртуальный молодой майор ФСБ (а дедушка у нее был, кстати, кагэбист). Слухи о возможных любовниках на пустом месте не возникают. И такое поведение можно было бы понять. В социальном плане я был по сравнению с Наташей полный отстой. И хотя наша группа играла по клубам уже около двух лет, денег не предвиделось. Только репетиции, репетиции, репетиции. Ради чего? В клубах тогда совсем не платили. Максимум, что мы получали за выступления, был ящик пива в «Там-Таме» у Гаккеля. Благо, мне из Костомукши подкидывали фамильных денежек. В те годы я оставил университет и законсервировал свою научную карьеру в академическом отпуске.
Впрочем, Наташины пропадания вне Петергофа быстро закончились. Нам было весело вместе. Наташа, днем аккуратная белокожая секретарша, вечером становилась настоящим панком. Ей казалось забавным жить так, новая парочка всем запоминалась, и в ПУНКе нас полюбили.
После кутежей с друзьями в студенческих кафешках мы брали немного спиртного и удалялись в Темяшкино. Там я читал ей вслух свой дневник, а затем любовался ее обнаженными ключицами (она называла их «косточками»: «Поцелуй меня в косточку») в лунном свете. Нина Ивановна, пожилая, видавшая виды анархистка, ничего не имела против, ну и, в принципе, мы вели себя аккуратно. Наташа стала постоянной моей гостьей.
С моей легкой руки, обитать в Темяшкино различным околоПУНКовским персонажам стало новой модой. Вскоре неподалеку от меня поселился Дроздов со своей подругой. Впоследствии где-то неподалеку освоили один из деревенских чердаков приезжие панки с Украины, название их группы было «Кэр-Пэр-Вэлл». Они появились в ПУНКе летом 95-го года, и мы с удовольствием пристроили их на нашу репетиционную базу. И даже поделились своим вечно ускоряющимся, выпендрежным барабанщиком. Эти ребята были вполне уверены, что через полгода будут знамениты. Мы, как тертые калачи, уже познакомились со всеми прелестями русского шоу-бизнеса и знали, что жизнь обойдется с ними по-другому. Так и вышло: полная нищета, зима в деревне на чердаке около электрической плитки, решительное отсутствие продюсера. А музыка, между тем, у них была неплохая.
Кстати, «Кэр-Пэр-Вэлл» были прекрасно знакомы с Натальей, они приехали в ПУНК практически одновременно. (Кого только туда не приносило!) Присутствие блондинистой Натальи и ее стройных ножек прекрасно действовало на творчество. И вскоре они так же, как и мы, вовсю зажигали в «Там-Таме».
Естественно, мы все очень дружили. Наша музыка несла социальный протест, и это немало сближало. Я больше общался с их светловолосым гитаристом Костей Ширяевым. Костя слегка напоминал Брайана Джонса из Sex Pistols. Я всегда ладил с панками и эту музыку слушал. Да и мы с Дроздовым играли что-то похожее, но с элементами модного тогда брит-попа, а то и вовсе непонятную психоделию.