Страница 14 из 16
Иногда женщинам трудно бывает поладить. И даже не иногда, а очень часто. У женщин могут быть разные взгляды на жизнь. В то время как мужчины с песней идут на работу, они ссорятся. Мы очень сочувствовали Наташе. Наташа работала. Наташа училась. Наташа отдыхала в «Метелице». Дома любила чистоту и порядок. Настя, надев свои разноцветные платки, нагло валялась на кровати. Настя приводила к себе людей, которые почему-то совсем не нравились Наташе. Настя ничего не убирала за собой. «На все наплевать, – говорила она. – Когда болит душа». Впрочем, на это она жаловалась довольно редко. Первое время Наташа как-то пыталась понять, что происходит с Настей. Но здесь она была бессильна и стала думать только об одном – как бы избавиться от неудачной неудачливой соседки. Наташе безумно хотелось побыть одной. А наркоманка нагло валялась на кровати.
Я стал невольным свидетелем этой драмы, поскольку иногда бывал у них. Ужасное зрелище: крохотное помещение, комната четыре метра на два, и в ней – два существа, которые ненавидят друг друга. Каждая настороженно наблюдает за другой. Кастрюльки, гладильная доска, метания в четырех стенах. За окном – прекрасный городской пейзаж. Многоэтажные здания, песочница во дворе, в ней играют дети. Мамы с колясочками гуляют под красивым небом и не подозревают, какой тут кошмар происходит.
Прошла осень и зима. Всякий на месте Наташи (а она была здесь хозяйкой) давно выгнал бы Настю. Но Наташа – не из таких, ей хотелось проявить великодушие.
– Ну, чего ты ее терпишь? – говорил я ей. – Настя – животное, жестокая и неблагодарная тварь.
– Конечно, – отвечала Наташа. – Она пользуется мной, пользуется бесстыдно. Она съела мой завтрак, мои бутерброды. Она сожгла, под кайфом, мой утюг. Разве я не права?
– Разумеется, права. Все, что тебе нужно – это взять и высказать ей это. Сесть и спокойно поговорить с ней.
– Но ведь и так понятно, что я права. И потом… Я сочувствую ей, она когда-то была моей хорошей подругой. Где она будет жить? У нее никого нет.
Вот оно, женская дружба!
– Ладно, не можешь, так страдай, – злился я.
Наташа действительно сочувствовала Насте. Только это ее сочувствие шло вразрез с бытовыми интересами.
Подобное положение дел продолжалось до марта. Настя искренне, по-детски радовалась, когда Наташа уезжала на работу, но искать другое жилье ей было просто лень. Терпение – великая сила. Рассчитывать, что в их отношениях что-то поменяется, вряд ли приходилось. Расстаться спокойно, как интеллигентные люди, но каким образом? У Наташи и других забот хватало, кроме устройства судьбы соседки. Что называется, сам о себе не позаботишься – никто о тебе не позаботится. Особенно если ты наркоман, отброс общества.
Зайдя однажды к Наташе, я застал ее в крайне возбужденном и решительном состоянии.
– Сегодня! – заявила она. – Сегодня я все ей выскажу!
– А что случилось? Она опять что-то натворила?
– Нет. Просто я решила – сегодня или никогда. Это не трудно. Совсем не трудно.
– Что ж, я рад. Однако тебе потребовалось полгода, чтобы решиться.
– Она скоро придет, и я потребую, чтобы она нашла себе комнату в течение недели. Скажи мне, разве я в чем-то не права?
– Да вроде бы все верно… – сказал я, моментально проникнувшись Наташиным настроением. – Она… унесла твои темные очки. Она… кричит на тебя. Она… погнула твои вязальные спицы… Колотится головой об стену… Вроде – все сходится, вроде все правильно…
– Разве так можно.
– Конечно. То есть, конечно, нельзя.
– Я все выскажу ей. Она прибудет с минуты на минуту.
– Может быть, мне уйти? – сказал я.
– Нет, останься, – сказала Наташа. – Твое присутствие меня подбодрит.
И тут в комнату бесшумно вошла Настя, ужасный, неблагодарный человек, с рулоном бумаги в руках. Посмотрела на нас. Сказала:
– Привет.
– Здравствуй, Настя.
– Я не помешала вам?
– Да нет, ничего.
Наташа стояла посреди комнаты. Я сидел на столе. Не говоря ни слова, Настя вытащила из кармана пальто пачку одноразовых шприцев и положила ее на полочку.
Потом подошла к шкафу и принялась там рыться. Мы молча наблюдали за ней. Иногда она подозрительно оглядывалась на нас, тогда мы улыбались ей, и она снова отворачивалась, а мы с Наташей делали друг другу знаки.
«Удавила бы ее», – показывала Наташа.
«Я дам тебе веревку», – показывал я.
Настя сняла пальто, ботинки и повесила на стену принесенный ею плакат: «Посмотрим, насколько вы сообразительны» и легла на железную кровать.
– Ужасно себя чувствую, – сказала она. – Не спала больше трех суток. Сейчас вот засну и проснусь, наверное, только завтра вечером.
И по выражению лица Наташи я понял, что у нее отпала охота к разговору, кроме того, она находится в полной растерянности.
В конце концов, сидя в кафе неподалеку, мы с Наташей придумали незатейливый план. Если уж Настя так ленится, мы сами подыщем ей жилище. Я обещал помочь. Настя говорила когда-то, что хотела бы жить в деревне. Может, это была причуда с ее стороны, но я решил поискать комнату в поселке Темяшкино, или на Троицкой горе, в каком-нибудь частном доме. (Оба этих местечка находились около Старого Петергофа, в пригороде Питера). Это наверняка стоило бы дешево и устроило бы Настю. Я сказал Наташе, что отправлюсь туда если не в ближайшие, то в следующие выходные.
2.
Так и получилось – вскоре у меня выдался свободный денек, и не было более подходящего повода развеяться прогулкой по деревне. В субботу утром я проснулся от жуткой головной боли. Обнаружил, что нахожусь в похмельных объятиях моего приятеля Семена. Накануне была жуткая попойка. Я попытался пошевелиться и застонал от собственного бессилия. Требовалось сначала немного прийти в себя. События предыдущего дня постепенно вырисовывались в воспаленных мозгах. Но было также много и белых пятен. Какие-то люди… знакомые… незнакомые… какие-то батальные сцены… прогулка к Финскому заливу… найденная там солдатская каска… разговор с медным генерал-полковником (занесло нас и на кладбище). Кто-то кощунственно стучал кулаком по его медному лбу. Генерал безмолвствовал. Что мы пили? Наливка, горькая настойка, водка, самогон, на закуску сервелат. Облеванная Юля. Любвеобильный Дроздов. Та вечеринка не очень удалась.
Вечно я раньше всех просыпаюсь с бодуна, еще полупьяный. Одиночество в такие моменты невыносимо.
Я приподнялся на локте и огляделся. Кругом все, конечно, спали – на полу, на кровати, за столом с пустыми бутылками и даже в шкафу. И Семен тоже спал. Как мы могли уместиться с ним на такой маленькой кровати? Семен мог мне помочь, и я решил разбудить его.
– Семен! – Я потряс его за плечо, потом запустил руку в его шикарные вьющиеся черные волосы и потянул их к себе. – Семен!
Он что-то пробормотал и проснулся.
Я рухнул на кровать. Семен потягивался.
– Ну, как тебе вчерашнее?
– Чаю, чаю хочу!
– У тебя осталась трава?
– Что?
– Господи, ну и бардак.
Спотыкаясь о людей на полу, мы уложили двоих, спящих за столом, на наше место, а сами сели. Семен включил чайник. Его шум вскоре уверенно нарушил тишину.
В комнату с улицы проникали дымные пыльные солнечные лучики.
– Как все болит!
– Это можно исправить, если у тебя еще осталась травка.
– Вроде бы да. Ты прав, с похмелья это лучшее средство. Но подожди, чуть позже.
И Семен начал свое обычное: «Вот мы вчера напились! Вот напились мы вчера!»
– Да! О, да! – только и оставалось говорить мне.
– Вчера напились мы вот! Вот вчера мы напились!
– О, да! Да! – восклицал я.
Чай оказался исключительным, бодрящим напитком. Было крайне приятно пить его маленькими глоточками. В организм проникала живительная влага. Семен в это время, высыпав из папиросы табак, набивал ее дурью.
..................................................
Мы выкурили ее, и стало намного легче. Головной боли как не бывало. О вчерашнем вспоминать уже не хотелось.