Летаргия

Островский прищурил глаза и жестко сказал:

– А как вы объясните молодежи, для чего нужна культура, для чего нужно учиться понимать прекрасное, овладевать знаниями, стремиться развить интеллект, если у вас по сцене бегают полуголые люди и ругаются матом. О каком стремлении к прекрасному идет речь? Да, все ваши постановки по моим пьесам с моей авторской точки зрения – мерзость. Воспользовались тем, что меня уже нет на свете и теперь топчитесь на моих костях? Да, вы к тому же еще и плагиатом занимаетесь, меняете чужие тексты и их смысл на свое усмотрение, переделывая, и выдавая за свои сочинения, – воскликнул Островский и сокрушенно покачал головой.

Левин хотел возразить и даже оправдаться насчет обвинений в плагиате, но губы и язык н слушались.

Но тут раздался хор возмущенных и недовольных голосов остальных его судей.

– Почему вы избрали площадкой для экспериментов сцену прославленного театра, открыли бы при театре экспериментальную мастерскую и упражнялись бы на ней, – горячился Тургенев. Всегда сдержанный и интеллигентный он вскочил с места и энергично жестикулировал руками.

– Этому перцу легче использовать чужие произведения, безжалостно расправляться с чужими творениями, чем придумывать свои пьесы. Вы пользуетесь незаслуженной славой, не говоря уж о том , что ваши так называемые пьесы растлевают и развращают общество, погружая его в пучину безнравственности и пороков, – холодно произнес Достоевский.

Заговорил и Гоголь, он выдвигал обвинения сдержанно. Казалось, что тембр его глуховатого и тихого голоса постепенно нарастает, потрескивает, как чугунная сковорода, стоящая на печи. Он приходил в крайнее раздражение, как только останавливал свой прищуренный и скептический взгляд на лице притихшего от изумления всем происходящим несчастного режиссера.

– Время – высший судья, и оно обязательно вынесет вам свой вердикт, предав забвению. Ваши эксперименты слишком ничтожны для искусства, потому что задача ваша – сделать побольше кассу и «поймать хайп» на скандале и провокации. Так у вас принято выражаться? А есть ли большая утрата для творца и художника, каким вы себя считаете, чем забвение людей? Для кого вы творите? Для того, чтобы возвыситься в собственных глазах, для своего честолюбия. Вы тщеславны, это ужасно для художника и творца, так как не позволяет ему узнать правду о себе и двигаться вперед в своем совершенстве. Подумайте над моими словами, пока еще у вас есть немного времени.… Хм… Однако же, какой славный и оригинальный каламбур у меня получился, – заключил с иронией Гоголь и вгляделся в лицо Левина своими темными и умными глазами.

– Эх, Николай Васильевич, да о чем с этим перцем разговариваете. Разве же он поймет? – посетовал Достоевский, вступая в разговор и не желая называть Левина иначе, как перец. – В нынешнем веке время такое, иные о совести позабыли, о душе и о Боге не думают, а о деньгах пекутся, как бы кассу побольше выручить, ну и о славе не забывают, чтобы самолюбие тешить. Тщеславные люди во все времена водились и будут водиться. А некоторые еще и самоутверждаются за счет чужого творчества, как этот, воруя чужие идеи и мысли. Грязной пеной выносит их время на поверхность общественной жизни, они привлекают внимание блеском, но это все ненадолго.

– Неужто, нельзя это остановить….?– кивнул в сторону притихшего режиссера Чехов и брезгливо поморщился.

– Мы попробуем….Хотя, такие разрушители существуют вечно и принадлежат к определенной субкультуре, но пока процветает культ денег, такие, как он будут существовать. Они угождают себе и толпе, требуя взамен славы и денег. К счастью народ наш особенно в глубинке еще не разучился отделять зерна от плевел, не поддается чуждой ему пропаганде, и сохраняет веру. Однако маховик разрушения уже запущен, и я предлагаю назначить ему суровое и показательное наказание, чтобы подобным ему деятелям псевдоискусства неповадно было бы брать с него пример и искажать нашу жизнь в угоду низменности и собственным мерзким представлениям о прекрасном, – сказал Достоевский.

– Вам много дано, вы талантливы и потому должны нести ответственность. Вы должны прекратить ставить эксперименты на доверенной вам театральной сцене, должны поберечь доверие людей и их души, и дарить своим искусством добро, нести им свет, иначе вас ожидает забвение. Время – великий неумолимый судья, – решительно и жестко проговорил вдруг Островский Левину.

– Но я не согласен с вашими обвинениями, и не вижу в своих постановках следов преступления. А экспериментирую я потому, что уверен в своих силах и смогу открыть людям новую страницу в театральном искусстве, – мысленно ответил ему Левин.

Островский с осуждением покачал головой и отвернулся от него.

Тем временем голоса его судий становились все тише, и Левин уже с трудом мог разобрать отдельные слова. Доносились обрывки слов и фраз: «наказание должно быть неотвратимым….. , хорошо бы изобразить этого человека этакой живой инсталляцией, олицетворяющей самые низменные человеческие пороки, которая должна будет встряхнуть как самого творца, так и поддерживающее его либеральное общество…, но для этого придется обратиться к самому…», – заключил Гоголь и многозначительно поглядел на остальных.

Левину сделалось страшно любопытно и захотелось узнать, к кому его судьи хотят обратиться. Он попробовал это угадать по их шевелящимся губам, но ничего не смог прочитать.

Придя в крайнее раздражение, он приказал себе пробудиться и открыл глаза.

Подскочив на кровати и вытирая лицо простыней, он испытывал облегченье от того, что ему все это приснилось.

« До чего странный сон….Но до чего похожий на явь. А все эти известные и давно умершие персонажи мне просто завидуют, моему таланту и моим заслугам», – заключил он и начал собираться на работу.

Модный режиссер высоко оценивал свои способности, так как был избалован вниманием прессы и светской публики, и причислял себе такие заслуги, которых не имел. Тех же, кто пытался его хотя бы немного критиковать, презрительно называл неудачниками, сплетниками и завистниками.

Глава 2

Левин пришел в театр художественным руководителем и режиссером два года назад , после того, как бывшему режиссеру Якушеву безо всякой причины в Департаменте культуры неожиданно указали на дверь.

Постоянные зрители, посещавшие театр, отнеслись к его назначению на пост отрицательно. И точно также они отнеслись и к последовавшей за этим трансформацией театра, начиная со смены его названия на «Студию на холме», до увольнения старой актерской труппы в полном составе. Но самые негативные и резкие оценки последовали, когда зрители увидели некоторые театральные постановки нового режиссера, которые тот назвал экспериментальными.

У Левина за плечами не было профессионального образования. Но те, кто принимал решение о назначении его на этот ответственный и культурный пост, не обратили на это внимания. Это было время, когда определенной прослойке нашего общества неожиданно взбрело в голову, что в современном театральном искусстве царят скука и застой, что на самом деле не соответствовало действительности, особенно в обеих столицах: где люди продолжали ходить в театры на любимые и всем известные спектакли по Чехову и Островскому, привлеченные глубиной и смыслом , заложенным в их содержании, и покупая при этом доступные недорогие билеты. Еще не так много времени прошло после перестройки, сломавшей прежний уклад и государственный строй, перечеркнувший многие достижения советской эпохи, период рассвета консервативного направления и социалистического реализма во всех видах искусства, включая и театр. Еще в провинциальных российских городах и в театрах звучали чистые, честные и нежные отголоски правды в реалистичном изображении быта, и постановки были наполнены искренним смыслом, скромные совестливые труженики режиссеры и артисты старой закалки просвещали народ, да и билеты еще были доступны простым работягам. А выступающие на сцене артисты стремились зажечь правдивой игрой в сердцах искру, пробудить сознание и научить отделять добро от зла. Еще совсем недавно советские люди с радостью ходили в библиотеки, театры и на концерты, а плеяда великолепных мастеров культуры щедро одаривала талантами.