Страница 17 из 21
Поняв общие принципы, К. оценил лаконичную изобретательность неведомых мастеров и закрыл сакс. После чего приладил его к руке Хеольги и закрепил ремни, специально проследив, чтобы они не впивались в кожу.
Девять циферблатов уткнулись стрелками в нули и только один подавал признаки жизни. Кончик стрелки колебался на риске 0,25. То есть единственная колба, где ещё присутствовало вещество, была пуста на три четверти.
Ещё раз оценив техническое состояние сакса, К. пришёл в непривычные для себя растрёпанные чувства. С одной стороны ему было жаль Хи, с другой – он испытывал злость, что она позволяет окружающим так с собой обходиться. От третьей эмоции К. и вовсе сжал кулаки: гнев его был адресован городу, который позволил себе такое отношение к хрупкой кроткой девушке. Той самой, которая участвовала в важном и несомненно болезненном эксперименте, учитывая в каком бледном состоянии он встретил её в первое утро. Той девушке, что учила детей и помогала ближним. Той, которую искренне любил большинство горожан.
Поэтому финал беседы вышел скомканным.
Расставшись с Хи, К. постоял, глядя пару минут в окно, а потом хлопнул себя по лбу: самое главное-то я и не спросил! Зачем людям понадобилось гасить природные чувства в ноль?
Иными словами, какую роль в этом уравнении играет тормозин?
О пытливом воротиле преступного мира Кроте и о его приспешниках всю неделю не было ни слуху ни духу. Разве что однажды по пути из городского архива К. встретил пошатывающегося Лентая, который, не таясь, тащил подмышкой кег с надписью «разочарование». Не заметив К., бандит скрылся за дверью заведения с вывеской «Обмен веществ».
Так что К. временно перестал ожидать опасность со стороны криминального подполья и только гадал, что за делишки проворачивает правая рука Крота.
Тем временем городок замер в напряжении. Здоровилы всё чаще закидывались веществами. То и дело на улицах вспыхивали перебранки, часто переходившие в драку. Невырослики ходили тише воды ниже травы. К. вспомнил слова наставника о грядущей беде. Похоже, старый лис был как всегда прав.
Спокойная неделя незаметно подошла к концу. К. запомнилась фраза Хи, созвучная его собственным ощущениям. Во время встречи накануне Дня открытых дверей на Фабрике грёз девушка сказала бесцветным голосом:
– Городу плохо. Я это чувствую, потому что очень его люблю. Радостьвилль словно на пороге тяжёлого выбора. И это меня очень пугает.
Глава четвёртая, в которой праздник оборачивается трагедией
1
Утро в день праздника выдалось ясным и доброжелательным: сияло солнышко, по улицам была разлита безветреная прохлада, которая бодрила и заставляла тело петь.
Хохотушка Хи снова была бледна, будто потеряла много крови, но другу заулыбалась радостно – подняла его на руках, чмокнула в щёчку, отчего тот поморщился, и посадила на шею. Блузу с длинным рукавом Хи надеть не забыла.
Шагать пришлось аж до центральной площади, где желающих попасть на день открытых дверей встречал лично градоначальник. Человек представительный, пузатый, с такими бакенбардами, что в них, наверное, могли бы свить гнёзда пара грачей, он брал билет на ладонь, дышал на латунный штемпель и от души припечатывал.
Почему это происходило в центре? Может, бургомистру было лень далеко отходить от ратуши. Или таким образом он демонстрировал собственные солидность и значимость.
Так или иначе, потом цепочка празднующих растягивалась и следовала на северо-запад, пока, миновав несколько непрерывных кварталов, не выходила на станцию транскиосков №7. Спустя триста метров путь завершался у трёхэтажного здания. Весь маршрут следования был огорожен справа и слева столбиками с лентой. Вдоль неё прохаживались ходулисты в экзотических костюмах. Они бахали в барабаны, дудели в вувузелы, а те, чьи руки были свободными, рассыпали конфетти и пускали шутихи. На велосипедах с неправдоподобно большими передними колёсами рассекали толстяки с золочёными лицами. Надрывались горластые золотые трубы. Меж всей этой ряженой публики лавировали констебли на самобеглых трибунах с пустыми, но внимательными глазами.
И вот наша парочка в составе маленькой толпы влилась в толпу большую – и очутилась на площади перед заводоуправлением. Над крышей основательного приземистого здания вращалось гранёное кольцо со сменяющими друг друга надписями: радость, счастье, уныние, гнев, страх, самосохранение, обида, благодарность, любовь, вдохновение, мечта. Каждая надпись светилась собственным цветом. Дальше К., которого, признаться, укачало в толчее, прочитать не успел. Над портиком фасада было выведено полукругом: «Фабрика грёз». Монументальные объёмные буквы словно косились друг на друга.
Завод явно готовился к празднику. С мачт, похожих на леденец на палочке к брусчатке были натянуты разноцветные ленты. Связки разноцветных воздушных шариков рвались вверх. С высоты струились конфетти.
Невидимый оркестр взрывался бесшабашными цирковыми мелодиями. Пахло жареной кукурузой и сахарной ватой, которую предлагали снующие продавцы. Сквозь гомон К. услышал крики перепалки. Обернулся в сторону звука – и обомлел.
Празднично одетый горожанин аж подпрыгивал от злости. Он кричал и грозил кулаками, вот только на его месте К. поостерёгся бы высказывать претензии. Потому что напротив обывателя расположилось нечто удивительное и явно опасное.
К. тронул Хи за ухо и попросил приблизиться.
– Дядюшка Кварц! – всплеснула руками девушка.
«Похоже, у неё тут полгорода дядюшек», – с раздражением подумал К. и замер с открытым ртом.
Это был механический человек высотой со здоровилу, но шире раза в три. Толстенные ноги с коленями как у кузнечика, вывернутыми наоборот, и почти куриными стопами. Одна стальная ручища тычет пальцем в горожанина, а вторая то и дело с лязгом сжимается в кулак. Бочкообразный торс из сияющего металла, инкрустированный дорогим деревом, то и дело выпускает струи пара.
Тулово заканчивалось сверху немного утопленной платформой, ощетинившейся рычагами. Ещё на ней располагалось кресло, в котором восседал невырослик в серо-зелёном колете. Талию пересекал широкий пояс с тысячей карманов. Он был безногий и старый.
Из левой глазницы невырослика торчала штука, похожая на подзорную трубу, а череп до ушей обвивал полуобруч, который затем уходил вниз и пролегал под подбородком – словно челюсть держал.
– Ты чего мне продал, Кварц? – орал горожанин. – Твоё денежное дерево – сплошной обман!
– Ты забываешься, Дитр, – голос у полумеханического мужчины переливался с одного тембра на другой. – Если следовать инструкциям, на дереве вырастают самые натуральные купюры.
– Так-то оно так. Но цветёт твоё механическое растение раз в месяц. А удобрять его нужно такими же же купюрами, только измельчёнными! Я подсчитал: на удобрение уходит больше денег, чем потом вырастает.
– Так я ж тебе не денежный станок продал, – переливался механический мужик, – а красивый сувенир.
– Ты этого не уточнял!
– Инструкцию надо читать, дубина! А теперь пошёл прочь, иначе так засвечу, что потом за механической челюстью явишься.
– Прекратить скандал! – заорал, перекрикивая толпу, констебль. Он подъехал к спорщикам на самобеглой трибуне. – Иначе оштрафую обоих.
– Я в своём праве, – крикнул Кварц, и бочкообразное тулово пыхнуло в горожанина паром. – Патент на торговлю есть. Инструкцию к каждому товару – прилагаю. Все вопросы к этому скандалисту.
– В праздник положено веселиться, а не дебоширить. Пока только предупреждение. Потом будет штраф. Ты меня услышал, Дитр?
– Я ещё до тебя доберусь, Кварц. Попомни мои слова. Чёртовы недомерки – один обман от вас!
Здоровила, плюясь и фыркая, смешался с толпой.
– Привет, дядюшка Кварц, – звонко крикнула Хи.
Мехатон с лязгом, скрипом и грохотом развернулся на голос:
– Малышка Хи! Рад тебя видеть.
К. едва успел соскользнуть на землю. В следующий момент полумеханический гигант обнял девушку своими стальными лапами – вопреки опасениям К. очень осторожно.